Переводчик



Глава 1

'Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по учению,
Жил безбедно, и при деле,
Плыл куда глаза глядели —
по течению.
Затрещит ли в повороте,
Заскрипит в водовороте —
я не слушаю,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
брагу кушаю.
И пока так наслаждался,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я,
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.
Я кричу — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу — отвечает:
«Я, Нелёгкая!»
В. Высоцкий

Маленькие дети!
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять!
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы
Будут вас кусать,
Бить и обижать, —
Не ходите, дети,
В Африку гулять.
К. Чуковский

В день выпуска в Москве стояла тридцатиградусная жара. Мы — свежеиспеченные лейтенанты в новеньких, с иголочки парадках, выстроились на плацу в ожидании начальства.
Начальство, как ему и положено, запаздывало. Народ начал нетерпеливо гудеть, подобно растревоженному улью, кое-где над фуражками стали подниматься сигаретные дымки.
— Сейчас же прекратить курение в строю, вашу мать! — зашикали начальники курсов, высматривая нарушителей дисциплины.
Минут, через десять, наконец-то, заявилось руководство во главе с начальником ВИИЯ генерал-полковником Петровым, которого за глаза все называли «дедом».
Дед был брав и статен — даром, что за плечами почти полвека службы и три войны: на груди пышно колосился урожай орденов во главе с геройской звездой. Его сопровождали заместители, главный политрук, и какой-то почетный хрен из Минобороны. Поднялись на трибуну.
«Равняйсь! Смирно! Равнение на… знамя!»
Красное полотнище с золотой звездой быстренько протащили перед строем.
Начальник, очевидно, сам страдающий от жары, не стал злоупотреблять вниманием бывших питомцев — коротко пробурчал напутственное слово и сошел с трибуны.
Началось вручение дипломов и коробочек с выпускными значками. Дело шло споро — подход, доклад, вручение корочек, отдание чести и обратно в строй.
Потом новорожденные летёхи традиционно промаршировали по плацу под «Прощание славянки» и торжественная часть закончилась.
С объятиями и поцелуями налетела толпа родных и близких.
К этому времени, моя рубашка под парадным кителем стала насквозь мокрой. Но меня никто и не обнимал. Я, между прочим, круглая сирота. Или круглый?.. не знаю, как правильно. А девушка? Со Светланой мы расстались, накануне.
* * *
В институтской общаге, которую по непонятной причине, претенциозно именовали «Хилтоном», мы с облегчением скинули, душные мундиры, и как были в труселях, принялись обмывать лейтенантские звездочки. Настроение у всех было приподнятое.
Пять лет учебы и муштры осталось позади…
Катись колбаской, Танковый проезд, по Волочаевской улице! Прощай нудная зубрежка арабской тарабарщины! Идите в жопу классики марксизма-ленинизма, вместе с со строевой подготовкой, парадными расчётами и караулами! Прощай, единственное увольнение в неделю и то, когда без троек. Не услышим мы больше сакраментальное: «Рота, подъем! Всем построиться на утреннюю зарядку! Форма одежды — голый торс!»
Отныне мы свободны и наш восторг ничем не омрачить! Будущее виделось исключительно в розовом цвете. И неважно, кого куда распределили: главное — загранка! А там на месте разберемся…
Мы выпили еще по чуть-чуть, и завязали — на вечер снят зал в ресторане «Прага», поэтому заранее накидываться крайне нежелательно. К тому же, надо еще успеть пообщаться с родителями, прифасониться. В общем — времени, в обрез.
Все разошлись, а я остался. Мне идти некуда. Стоял у открытого окна, курил и бездумно пялился на Танковый проезд.
Тут, бы радоваться, но вот какая штука… С распределением моим уже все, вроде, было решено, на днях должен отчалить по прежнему месту службы в страну пирамид — ОАР. В распоряжение главного военного советника, генерал-полковника Катышкина. А вчера вызывают в канцелярию и вручают предписание: лейтенанту Кошкину Максиму Юрьевичу, явиться такого-то (завтра), с 12 до 14, в распоряжение войсковой части такой-то, по адресу…
Глянул адрес… да это же соседи наши по территории — корпус какого-то там отдела ГРУ ГШ. На кой черт я им понадобился? Неужто работу предложат?
Не, наши выпускники многие на них работают. Так-то лучше в том же Каире при военном атташе отираться, чем мотаться по батальонам в песке, грязи и говне, или не дай бог, дивизионам ПВО — евреи их в первую очередь долбят.
Ничего так и не решив, выпил водки. Иттись оно все конем — завтра будем думать… однако ж, нажраться не получится.
* * *
Праздничный стол, по меркам «Праги», был, не слишком богат — на сколько средств хватило. Но взамен, какая помпезная красота вокруг! Колонны из уральского змеевика, украшенные позолоченной лепниной, стулья под старину, опять же зеленые с золотом, такой же пол под ногами. Под потолком огромные хрустальные люстры, богатые столовые приборы на белоснежной скатерти. Этот набор пошлой роскоши дополняли, шныряющие туда-сюда официанты в бабочках и ливреях.
После первых пышных тостов захмелевшие выпускники ударились в воспоминания. Слова: «а помнишь» слышались отовсюду. Кто-то на понтах, начал тарахтеть по-арабски.
— Мужики, а за начальника курса еще не пили! — раздался чей-то подхалимский выкрик. — Наливай!
— «Папе» Захарову! Ура-а-а!
Подполковник Захаров единственный, пришел в «Прагу» в офицерской форме. Остальные гуляли по гражданке — мало ли вдруг. Как бывает — переберешь с водочкой, учудишь безобразия, и вместо заграницы полетишь белым лебедем в Туркестанский Военный Округ.
Тыкаясь пузом об стол, а задницей об стул, Захаров неуклюже поднялся.
— Спасибо, ребята! Хотел бы на прощанье, что вам сказать… — дальше последовало наставительное бурчание минут на пять. Поймав, наконец, паузу в этом затянувшемся монологе, все бурно зааплодировали, всем было хорошо и радостно. Но «папа» поднял руку с рюмкой, давая понять, что еще не закончил. — Сейчас вы все равны, — сообщил он собравшимся, — но пройдет время, и кто-то станет ровнее, а кто-то, напротив. Не забывайте про локоть товарища, протягивайте, так сказать, длань помощи. За вас, друзья, поднимаю я этот бокал! — сказав, закинул в рот водку, сел на место и за все оставшееся время, больше не произнес ни звука. За это ему аплодировали с ещё большим энтузиазмом.
Тем временем в соседнем зале, начал лабать ресторанный оркестр. Под его громкое звучание, «Хиль» местного разлива затянул: «Потолок ледяной, дверь скрипучая…» Это казалось несколько нелепым, учитывая жару за окном, но всем было плевать, главное задорно. Поскольку девиц в нашей компании не было, поддатые лейтенанты, желающие потанцевать, потянулись на звук. Банкет плавно переходил в следующую фазу…
* * *
На другой день, ровно в тринадцать ноль-ноль, побритый поглаженный и мучительно трезвый, я явился по указанному адресу. На проходной, строгий дежурный взял мое предписание, сверился со списком и позвонил кому-то по внутреннему телефону.
Минут через пять в вестибюль спустилась хмурая девица с короткой прической и погонами старшего лейтенанта, почему-то в форме войск связи, посмотрела на меня, как на шпиона и потребовала удостоверение. Я предъявил, она недоверчиво изучила и, очевидно, не найдя ничего подозрительного, расписалась в журнале посетителей и велела следовать за собой. Я послушно проследовал, поочередно переводя взгляд с русого затылка на, стянутую офицерским ремнем, тонкую талию и далее на аккуратные обводы бедер. Да и крепкие ножки, выглядывающие из-под юбки хаки, у нее, тоже были ничего.
Поднявшись на третий этаж и миновав еще один пост охраны, мы прошли коридором мимо десятка дверей. Девушка уверенно толкнула последнюю одиннадцатую дверь с номером 301. Кроме номера, никаких пояснительных надписей на табличке не имелось.
За дверью оказалась приёмная. Большая и пустая, если не считать письменного стола сбоку, возле окна и маленького книжного шкафа.
Напротив той двери, в которую мы вошли, вторая — вовсе без всякой подписи. Подойдя к ней, старлей-девица, аккуратно постучала, и приоткрыв, доложила:
— Товарищ полковник, Кошкин явился.
— Являются, Ниночка, черти во сне, — ответили ей добродушным басом, — давай его сюда.
Обернувшись ко мне, она кивнула, заходи, мол.
Полковник, значит.
Зайдя, я хотел было, щелкнуть каблуками, вытянуться и доложить по форме, но вместо этого немножко офигел. За совершенно пустым столом сидел широкоплечий крепыш, лет сорока, с коротким ежиком рыжеватых волос, треугольным лицом и круглыми оттопыренными ушами, одетый в цветастую рубаху-гавайку с короткими рукавами. И довершали картину глаза — небесно-василькового цвета.
Всяких полковников я повидал на своем веку, но такого легкомысленного вида, встречать не приходилось. Он приподнялся из-за стола.
— Ну, чего стоишь, как сосватанный, лейтенант Кошкин? Проходи не стесняйся, знакомиться будем. — протянул руку, — Михаил Юрьевич меня зовут, как Лермонтова. Тезки мы, значиться, с тобой в некотором роде.
Я приблизился и аккуратно пожал его твердую ладонь.
— Бери стул, присаживайся, — милостиво разрешил он, — разговор у нас с тобой будет. Ниночка, — обратился, к застывшей в дверях секретарше, — будь добра, набери Бориса Арнольдовича и пусть прихватит материалы по шифру 0301. И чаю нам сообрази с лейтенантом.
Ниночка беззвучно испарилась.
Михаил Юрьевич открыл ящик стола, достал оттуда листок с машинописным текстом, протянул мне.
— Вот, подпиши, пока суть да дело.
Взяв листок, я пробежал его глазами. Ну, конечно, «подписка о неразглашении», а чего я ожидал от этой конторы.
«…сведения, составляющие государственную тайну… предупрежден… за разглашение сведений… предусмотрена ответственность в соответствии со статьям уголовного кодекса…»
Все ясно — измена Родине — наказание: расстрел, через повешение. Даже дочитывать не стал, расписался и вернул листок.
Полковник лениво убрал листок обратно в стол и поднял на меня свои бирюзовые рентгены.
— Имя: Оккель Марк Генрихович, вам о чем-нибудь говорит?
Я аж вздрогнул. Дядя Марк… вот чего не ожидал, того не ожидал.
— Да, конечно, это мой родной дядя… по матери.
* * *
Мои родители умерли, когда мне было три года. Как мне сказали — погибли в автокатастрофе. А меня усыновил родной мамин брат — дядя Марк. В его семье и прошло мое детство. Мы жили в Ленинграде вчетвером: дядя Марк, его жена тетя Софья и её дочь, моя сводная сестра и ровесница Сашка.
Дядька, работал в каком-то закрытом ящике большим начальником, и был очень обеспеченным человеком. Жили мы в отдельной четырехкомнатной квартире в центре, имелась также, большая дача и машина «волга».
На досуге дядя увлекался холодным оружием — у него имелась приличная коллекция. Тетка была специалистом по древним и мертвым языкам — в доме хранилась огромная библиотека.
Все школьные каникулы мы с Сашкой проводили на даче. Там постоянно что-то происходило, жизнь была наполнена какими-то бесконечными приключениями и переживаниями. Тетушку очень мало волновали расцарапанные колени, растрепанные волосы и руки в цыпках — можно было делать почти все, что хочешь — лазить по деревьям, нырять головой вниз с моста, ночевать в лесу «как индейцы» и заниматься еще сотней похожих, важных дел. Каникулы пролетали точно один день — яркий, пестрый, выпадающий из повседневной реальности. Хотелось, чтобы это состояние вечного праздника и приключений не заканчивалось никогда.
Но детство, как и все в жизни, увы, кончается. Сначала пропал дядя Марк. Ушел осенью в лес и не вернулся. Был грандиозный шухер, его долго искали и милиция, и комитетчики. Мне кажется, они думали, что дядя сбежал заграницу. Нас всех трясли, как груши, но потом вдруг отстали. Не лишили ни квартиры, ни машины, ни дачи.
Тетка Софья, почему-то, отнеслась ко всему случившемуся очень спокойно. Я хорошо запомнил один случай из той поры. Тетя с Сашкой сидели на кухне поздно вечером и о чем-то разговаривали. Когда я по естественной надобности проходил мимо, тетя произнесла странную фразу: «Я всю жизнь провела у запертых дверей. Устала ждать и на что-то надеяться. Все… может, и был у меня в жизни единственный шанс, но я не сумела им воспользоваться. Попросту, испугалась…» Потом они увидели меня и замолчали. На следующий день, тетя смущенно попросила не обращать внимания на женскую болтовню, что-то говорила про успокоительные лекарства, что прописали ей врачи. Я пообещал не обращать, но осадок в душе остался. Знала она явно больше, чем говорила.
Жить, конечно, мы стали беднее, пришлось продать машину.
Прошла зима, мы с Сашкой окончили школу. Выпускные, потом вступительные экзамены в Педагогический им. Герцена, на факультет иностранных языков. Мы поступили вдвоем и успели отучиться зимнюю сессию… а потом пропала Сашка.
Сказать, что это было горе, значит ничего не сказать. Для меня, буквально, небо рухнуло на землю!
Я говорил: сестра? Но, это не совсем так. Вернее, совсем не так.
Лет в шестнадцать мы уже целовались и тискались по углам, а в семнадцать стали жить, как мужчина с женщиной, разумеется, в тайне от тёти Софьи. Я был влюблен в Сашку, а она в меня. И это вам никакой не инцест, ведь мы не были родственниками по крови.
Вне себя, от свалившегося на мою голову несчастья, учебу я забросил. Пил, курил какую-то дрянь и будучи благополучно отчисленным из института, по весне оказался в рядах непобедимой и легендарной Советской армии.
Очень был удивлен, когда после полугода службы, меня вызвали в штаб бригады, где серьезный дядя с погонами майора танковых войск, сообщил, что у Военного института иностранных языков имеется квота на поступление из рядов СА, и они ищут смышлёных абитуриентов. В связи с этим, согласен ли я подать заявление на поступление?
Согласен, не согласен… тупой вопрос. То ли оставшиеся полтора года, копать окопы, то ли в Москве изучать иностранные языки, к которым, я опять же, имею большую склонность.
Естественно, я согласился и через три месяца был вызван в абитуру. Благополучно сдал экзамены и был определен на Восточный факультет. В это время, как, впрочем, и до сих пор, на Ближнем Востоке во всю шла война, и чтобы обеспечить наше в ней участие, примерно две трети курсантов Восточного факультета изучали, в качестве основного, арабский язык. Кинули на него и меня.
Готовили нас сурово. На первом курсе было только два предмета — профильный язык и история КПСС. Арабским нас долбили по восемь часов в день, и еще пару часов вечером самоподготовки. Некоторые такого темпа не выдерживали и ломались. Их отчисляли, одного из института увезли прямиком в дурку.
Я упрямый, выдержал.
После исчезновения Сашки, тетка Софья ко мне резко охладела, возможно она догадывалась, о наших с Сашкой отношениях, но так или иначе, ни разу ко мне не приехала, на письма и звонки не отвечала.
После первого курса меня отправили в годичную командировку в Египет. И уже там я узнал, что тетя скоропостижно скончалась.
Поскольку, формально она была мне никто, на похороны в Ленинград меня не отпустили. Так и не удалось мне с ней попрощаться — ни с живой, ни с мертвой. И так я стал уже окончательно, круглым сиротой.
* * *
Дверь без стука открылась и в кабинет, как-то боком протиснулся новый персонаж. Был он низенький и толстенький, с обширной лысиной и козлиной «курчатовской» бородкой. Одет несмотря на жару, в удушливый костюм и галстук. В руках держал кожаную папку.
— Знакомься, лейтенант, это Виктор Павлович. Он у нас гражданский специалист.
Да уж, — подумалось мне, — из всех ГРУшников в этом помещении, только у Ниночки приличный военный вид.
Виктор Павлович свалил свою ношу на стол и прежде, чем поздороваться, достал платок, протер потную лысину и ладони, и только тогда протянул руку сперва мне, а потом полковнику. Как и следовало ожидать, ладонь у него была вялая и влажная.
— Пока с архива поднялся, упарился весь… — пожаловался он, сквозь частое дыхание.
— Что ж ты Витя вырядился, как на симпозиум? — усмехнулся Михаил Юрьевич, — жарко ведь.



Глава 2

— В архиве-то прохладно, сам знаешь — микроклимат. Да, и фасон, понимаешь, надо держать перед сотрудниками. Это тебе, башибузуку, все дозволено! Вон, как вырядился… ещё бы в плавках на службу пришел… Как тебя Ниночка терпит?
Тут, кстати, вошла референт с подносом, на котором стояли две чашки чаю, вазочка с рафинадом и блюдце с сушками.
— А вам Виктор Палыч, чаю принести?
— Что ты, милая! — замахал руками тот, — и без того сейчас мозги расплавятся! Чего-нибудь бы холодненького, если можно.
Кивнув, она удалилась.
— Ну-с… — толстяк, окинул меня оценивающим взглядом, — вон, ты у нас какой вымахал Максим Кошкин… лейтенант!
— В смысле, у вас? — не понял я.
— Не обращай внимания, — вмешался Михаил Юрьевич. — Палыч, хорош языком чесать, доставай бумагу.
— Ну, бумагу, так бумагу, — он открыл кожаную папку, достал из неё папку бумажную, с надписью дело №793В, шифр 03/01. Развязал тесемки и достал оттуда какой-то листок. Положил на стол и толкнул в мою сторону. Я поймал его, прихлопнув ладонью.
— Что это?
— Разворачивай и читай, — сказал полковник.
Бумажка оказалась свернутым вчетверо, ветхим, потертым на сгибах листком формата А-4, исписанным рукописным текстом. Я вчитался… обалдеть!
— Вслух читай, — скомандовал Михаил Юрьевич.
'Макс, мальчик мой! — стал читать я. — Если ты читаешь эти строки, значит, обстоятельства сложились так, что без твоей помощи не обойтись. Я не хотел привлекать тебя к нашему делу, по крайней мере, на текущем этапе — ты еще слишком молод и неопытен. Но раз письмо у тебя, значит обратиться больше не к кому. Писалось оно давно, на самый крайний случай. Тебе надо будет доставить одну вещь. Если будешь следовать моим указаниям, большого труда, это не составит. По крайней мере, я на это надеюсь!
Обязательно сохрани эту вещь и принеси мне! От этого очень многое зависит.
Удачи тебе!
Твой дядя Марк'.
Я поднял взгляд. Они смотрели на меня глазами по полтиннику, словно приведение увидели.
— Что?
— На каком языке, это написано? — наконец, спросил Палыч.
— На русском, — я удивился, чего они дурака-то валяют.
— На русском… — повторил за мной Михаил Юрьевич. Они переглянулись, словно не веря моим словам.
— Ну да, на русском… чего я врать, что ли буду? Вот, сами посмотрите!
— Мы смотрели… — кивнул полковник. — И не только мы. Палыч, глянь, чего там.
Толстяк забрал у меня бумагу, некоторое время вглядывался в неё, а потом начал читать, смешно шевеля губами:
— Yo ung kegna o adre yreou aer adgin tsehe nlies ti mneas tath circtancumses hvea deopedvel iucnsh awtayhat ynooucant… и тому подобная ересь, язык сломать можно. Но это хотя бы латиница. А ты Миша, что видишь? — он отдал листок полковнику.
— Иероглифы какие-то… — брезгливо поморщился Михаил Юрьевич. — Не знаю… японские, китайские?
В кабинет зашла Ниночка, принесла запотевшую бутылку «Нарзана» и бумажный стаканчик.
— Ты святая! — воскликнул Палыч, отдирая пробку с пшикнувшей бутылки. Налил полный стакан и приник, громко булькая горлом.
Ниночка мимолетно улыбнулась, собираясь переместиться за пределы кабинета.
— Погодь, — сказал полковник и протянул ей листок, — вот прочти вслух, а то товарищ лейтенант нам не верит.
Референт послушно взяла бумагу.
— Разъе… зае… заху… — глаза у неё округлились, — фу, какая гадость… товарищ полковник, разрешите, я не буду это читать, здесь сплошные матюки!
Мужчины расхохотались.
— Разрешаю, — отсмеявшись, сказал Михаил Юрьевич. — Убедился? — сказал он мне, когда Ниночка покинула кабинет. — Каждый кто читает, видит что-то свое, но во всех случаях, полную белиберду. Только ты смог увидеть осмысленный текст. Почерк, кстати, узнал?
— Кажется дяди Марка, — я ничего не понимал в этой комедии положений, — у него был такой, характерный округлый… девчоночий.
— Кажется… — Палыч достал из папки еще один документ. — Ну-ка сравни.
Я прочитал, там была какая-то аналитическая записка, что-то про состав сплавов, какие-то эвтектики, фазовые переходы… ничего непонятно. Но почерк был похож.
— Да, — сказал я, закончив сличать, — одной рукой написано. Это дядя Марк?
— Я не знаю, что у тебя, — пожал плечам Палыч, — но вот эту записку, точно он писал.
— Ну, что ж, — подвел итог полковник, — раз ты смог прочитать письмо от Марка, значит, ты тот, кто нам нужен.
— Зачем нужен?
— Как зачем, доставить своему дяде, нужную ему вещь.
— Подождите… — я совсем запутался. — Так он жив?
— А кто его хоронил? — ответил вопросом на вопрос Михаил Юрьевич, — судя по всему, жив-здоров твой дядя. Который, кстати, никакой тебе не дядя. Ну, не меняйся в лице. Фантастику любишь?
* * *
Фантастику, конечно, я любил. Книг у нас было море. В детстве зачитывался Жюль Верном и Уэллсом. Казанцева читал с Ефремовым, а потом и братья Стругацкие подоспели.
Но то, что я узнал в следующие полчаса, взорвало мне мозг по-настоящему.
Марк с Софьей, никакие нам не родственники.
Я был взят из Дома малютки — после войны сирот хватало. Отобран по спецпрограмме, как и Сашка.
Это известие, само по себе обрушило мою картину мира. Но, оказалось, что это только цветочки. Последовали и ягодки.
Во-первых, наши псевдородственники — не люди. Вернее, люди, но из другого мира. Параллельного мира. Во-вторых, они сбежали оттуда, ну как испанцы к нам после их Гражданской. И наконец, в-третьих…
— Знаешь, что такое магия? — поинтересовался у меня Виктор Павлович.
Конечно, я знал… теоретически. И Марк, и Софья были помешаны на всяких амулетах, оберегах и обрядах. Комната Софьи смахивала на запасник, какого-нибудь этнографического музея: вся увешана и уставлена, странными экзотическими вещами. На стенах жуткие расписные маски, бубны с колокольцами. Полки шкафов забиты фигурками божков, идолов, таинственных зверей. Рядками стояли рукописные и старинной печати книги с обложками из кожи.
Кабинет же Марка напоминал оружейную палату в миниатюре. Каких там колющих и режущих предметов только не было. И все не просто так, а с подковыркой — исписаны какими-то символами и рунами. Все имело свою историю и свой смысл. Кстати, после исчезновения дяди, оружейную коллекцию у нас изъяли.
— В том мире, из которого они пришли, имелась магия, — продолжал, меж тем Палыч, — настоящая, без дураков, с чудесами и волшебными существами. Не знаю, каким образом им удалось доказать руководству свою полезность, да и не нашего ума дело, но руководство прониклось и разрешило им остаться жить и даже заниматься своей антинаучной деятельностью. Вас, например, воспитывать… Вот, чему они вас учили?
Я пожал плечами. Да ничему особенному не учили. Рассказывали какие-то сказки, проводили какие-то процедуры, которые, конечно, при некотором старании, можно принять за обряды, но все с шутками, прибаутками. Фехтовать, из лука стрелять, ножи кидать — любой ребятне в кайф.
Еще дядя Марк был хорошим кузнецом. На даче у нас имелась настоящая кузница. Он часто собирал соседских мальчишек и показывал им приемы обращения с молотом, технику кузнечной сварки, проковки и закалки стальных полос. Когда я бывал в деревне, всегда крутился вокруг него, с удовольствием и гордостью выполняя мелкие поручения. Позже, когда подрос, дядя Марк доверил мне малый молот, уже не боясь, что мелкий пацан отобьет себе пальцы или обожжется раскаленным железом. Еще позже, в пятнадцатилетнем возрасте, я научился самостоятельно изготавливать мелкие предметы, типа, ножей, наконечников для стрел, а также различные декоративные завитушки. Весь дом был полон этими поделками.
И, кстати… а может и не кстати, но ни я ни Сашка никогда ничем не болели, даже насморка паршивого ни разу не случилось. Совпадение? Не думаю. И ещё… я, конечно, об этом не сказал, но наша взаимная сексуальная озабоченность, проявившаяся со столь раннего возраста, это вообще нормально? Мы подходили друг к другу, как ключик к замочку. Вокруг столько симпатичных девочек, а мне никогда никого не хотелось, только её, хотя не сказать, что она прям, красавица. Насколько я знаю, это чувство было обоюдным. По-настоящему я это понял, только, когда она пропала.
— А, кстати, — вдруг сообразил я (вот же тормоз), — куда исчезла Сашка… в смысле, Александра?
— Ну, насколько нам известно, последовала за Марком. Судя по всему, вас готовили к роли курьеров. Она основной, а ты запасной.
— А почему она мне ничего не сказала?
— А что она должна была тебе сказать? Дорогой братец, я убываю в параллельный мир. Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть! Александра Марковна Оккель была привлечена, для выполнения особо важного задания. Естественно, с неё была взята подписка и ничего рассказать тебе, она не могла. Ну ладно, с ней дело прошлое, поговорим о тебе. Ты согласен выполнить просьбу дяди и приказ Партии и Правительства? По глазам вижу, что согласен. Если уж девчонка-студентка не забоялась… а ты же советский офицер! Родина сказала: надо! Офицер, что ответил?
— Есть, — буркнул я, скрывая радость, за Сашкой я бы прыгнул к черту в пекло!
— От, молодец! — хлопнул меня по плечу полковник. — Так и надо, без раздумий! Герой! За что тебе «За боевые заслуги дали»?
— Да… — отмахнулся я, — какое там геройство… Ехали по шоссе, а тут налет. Ракета в грузовик. Водителя насмерть, советника майора Петрова, контузило. А я в кузове был. Вылетел удачно, только поцарапался. Потом советника пять километров по пустыне тащил до дивизионного пункта. Я только спросить хотел, а что нести-то надо?
— А вот, что дадут, то и понесешь. Давай-ка сейчас, кое-какие бумаги заполним…
* * *
В салоне «Ил-18», летевшего по маршруту Москва-Каир, случайных людей не было. В основном солидные дяди в новеньких костюмах и при галстуках одинаковой расцветки и фасона, сразу видно, что со складов минобороны — военные советники. Группа возвращающихся из отпуска работяг с Асуанской плотины, украдкой, но споро накидывались водочкой. Тихо и непонятно общались друг с другом четверо молодых узбеков. Это коллеги переводчики с ускоренных курсов. Арабский они знают, через пень-корягу, поэтому их никто не хочет брать, но почему-то все время присылают.
Женщины имелись в основном, бальзаковского возраста — жены специалистов. По их возбужденно-радостному тарахтению чувствовалось, что они впервые в жизни летят за границу. Их манили сфинксы и пирамиды, но главным образом лавки и магазины, с роскошным ассортиментом всевозможных товаров.
Мы с полковником Серегиным завершали этот унылый список пассажиров.
Фамилию Михаила Юрьевича я узнал, когда подписывал многочисленные бумаги.
Мерно гудели двигатели. Я посмотрел в иллюминатор, на ярко голубое небо и закрыл шторку. До Каира еще лететь и лететь.
Мысль о том, что Сашка жива и скоро я возможно её увижу, грела душу. Говорят, что близнецы чувствуют друг друга на расстоянии. Мы не только не близнецы, трудно найти более разных людей. У неё пепельные волосы, а я брюнет. Она худенькая, как балерина, а я здоровый бык, КМС по академической гребле. Она холерик, я сангвиник. В нас нет ничего похожего и тем не менее мы две половинки одного целого. Мы чувствовали эмоции и мысли друг друга. И вот я узнал, что это неспроста и не само — так нас запрограммировали Марк и Софья. Проклятые вивисекторы слили два наших «я» в одно «мы». Когда Сашка исчезла, у меня было такое ощущение, словно мне ампутировали половину души. Так я и ходил таким душевным инвалидом-ампутантом. Утратив задор, просто тянул лямку.
Неужели я скоро верну свою утраченную половинку?
* * *
Каир встретил жгучей жарой, но привычный к ней город жил обычной жизнью. По улицам все также сновали старые облезлые автомобили, беспрерывно сигналящие друг на друга и на пешеходов, пересекающих дорогу, где им вздумается. Правила движения соблюдали разве что неторопливые ослики, везущие тележки c фруктами и овощами. Под тентами открытых кофеен, среди раскидистых акаций по-прежнему сидели старики в турецких фесках с газетами в руках, курили кальян и пили кофе.
О войне напоминали лишь зенитки на плоских крышах некоторых зданий. Как ни странно, среди прохожих, военных было совсем немного.
— Ну, вот и приехали. — сказал, вытирая платком пот, референт военного атташе майор Белов, когда наш «газик», с трудом пробившись сквозь толчею машин и людей, припарковался у отеля «Victoria». — Давай, лейтенант, устраивайся, — он кивнул в сторону входа, — заявка на тебя у них, есть. — А мы с полковником в посольство.
В холле гостиницы с прошлогоднего моего визита ничего не поменялось. Тот же душный полумрак, в котором притаились мягкие кресла с потертой обивкой и хромые журнальные столики. Все также балаболил, древний как говно мамонта, телевизор, перекрикивая шелест лопастей, вращающихся над головой вентиляторов.
Оформление много времени не заняло. Свободных одноместных номеров не было и мне дали двухместный на третьем этаже. Быстро приняв душ, я распаковал чемодан, переоделся и спустился в бар. Жутко хотелось пить.
— О, мистер Максим, — протянул мне руку бармен. — Как дела, товарищ? Надолго к нам в этот раз?
— Салам, Фарид! — удивился я, цепкости его памяти. Наверняка, этот служитель Бахуса работает на мухаборат. — Налей-ка мне, пива дружище, да похолоднее!
* * *
'Шифрограмма.
Лэнгли, резиденту ЦРУ в Тель-Авиве. Срочно, секретно.
По появившейся у Центра, весьма достоверной информации, русскими, в ближайшее время, будет предпринята попытка заброски на Эрейну курьера с неким артефактом, предназначенным для установления двусторонней связи с имеющейся там агентурой огненных сарканов, что резко усилит возможности Советов по добыче тиллита. Для предотвращения передачи, задействуйте ваши связи среди туземных племен хэкку и др.
p.s. Курьера также необходимо устранить'
* * *
Солнце скрылось за горами, окрасив вершины в красное и розовое. На виляющей среди валунов тропе, стало холодно и сумрачно.
Первым, на мелком косматом медведе, ехал шаман-посланник, покачиваясь в такт косолапой трусце. Его голые пятки едва не касались земли, на рогах мохнатой шапки бренчали бубенчики, разгоняя горных духов, а сам он нудно подвывал: Куси-но-у-у, Куси-но-у-у… Чуть отстав от него, степенно следовал Верховный улим народа хэкку, князь Усинака, восседающий на гракхе, псоглавой хэккской лошадке. На голове улима топорщилась шапка-эбосу из меха горного кота, плечи покрывал плащ из вороньих перьев. За ними на целую крайну растянулась разномастная колонна воинов на гракхах и сархусах — ездовых птицах.
Обогнув очередной утес, голова колонны втянулась в открытые ворота со столбами-идолами. Дорогу пересекала мелкая горная речушка. Мост давно развалился, да он и не был нужен — в самом глубоком месте вода не достала бы гракхе и до брюха. Улим, обогнав шамана, как и положено, первым достиг каменистого бережка. Погрузив морду в прохладную воду, гракха стала шумно лакать, отфыркиваясь и дрожа от нетерпения. По обоим берегам реки торчали из земли идолы народа хэкку. Зверолицые, рогатые и птицеголовые истуканы свирепо таращились на путников горелыми дырами глаз. Подтягивающиеся воины заезжали в речку, и, не сходя с седел, умывались и пили с ладоней. Вместе с ними утоляло жажду ездовое зверье: звеня удилами, шумно хлебали гракхи, птицы клекотали и, запрокидывали головы, глотая студеную воду.
Дождавшись пока его ездовая напьется, улим тронул поводья и неспешным шагом переправился на другой берег.
В раскинувшейся перед ним долине, среди шумящих на ветру сосен, стоял шаманский городок.
По утоптанной земле священной рощи улим медленно приближался к высокому земляному валу, увенчанному частоколом и сторожевыми вышками. За частоколом виднелись острые двухярусные крыши монастырских дунганов, из которых торчали многочисленные шесты с флагами из птичьих перьев, пучками лент, пушистыми хвостами и разнообразными черепами.
Пустив своего медведя в галоп, шаман-посланник с топотом умчался к городским воротам, торопясь известить о прибытии гостей. Ворота открылись ему навстречу, а из-за стен города вдруг вспорхнула стая черных птиц. Всевозможных размеров, клекоча и хлопая крыльями, они взмыли в воздух, и расселись всюду: на крышах, на башнях на частоколе и на соснах. Сидели и глядели на приближающееся войско. Одни размером с ворону, другие с крупную собаку. Конечно, это не были птицы — если присмотреться из птичьего, у них только длинные носы похожие на клювы и крылья, в остальном же это скорее маленькие человечки со злобными лицами, ручками и ножками, снабженными изогнутыми острыми когтями. Из одежды на них имелись лишь квадратные шапочки, а те, что покрупней, держали в ручонках посохи с кольцами.
«Ангу — небесные собаки, демоны гор. И эти здесь… — с нарастающей неприязнью думал Усинака, остановив гракху у моста, переброшенного через ров с водой, — что же затеял, старый колдун?» Отряд постепенно собирался за его спиной, улим ждал, и, щурясь на закат, рассматривал городок.
Звенели кузнечики, тянули свою песнь из заросшего ряской рва лягушки, по-птичьи перекликались ангу. В проеме ворот появился все тот же посланник, и, не произнося ни слова, приглашающе махнул рукой.



Глава 3

Великий шаман умел многое, а еще большее умение ему приписывала молва. Болтали даже, что он поднимался в небесный чертог и, как с равными, беседовал с четырьмя богами. Он мог призывать и изгонять демонов; повелевать духами; знал, как вернуть ушедшего в мир предков смертного; превращал людей в зверей и наоборот. Он предугадывал будущее и все знал о прошлом. Он жил так долго, что никто точно не знал, сколько ему лет. Все уже забыли, как его зовут и звали просто «ханкуль», что у хэкку значит: отец.
Перед Усинакой стоял высокий старик с худым безжизненным лицом. Давно облысевшую голову колдуна венчала корона из священного железа — тусклая полоска металла со сквозной резьбой. С нее на глаза спускались черные лоскуты материи — защита от духов. Длинный до пола балахон из пятнистой оленьей шкуры украшали медные бляхи с тайными рунами и маски божеств. Разноцветными лентами к одежде были привязаны десятки, деревянных, костяных и каменных фигурок; с шеи свисали гирлянды медвежьих и волчьих клыков и когтей. На правой руке белели костяные браслеты с именами четырех Небесных Царей.
— Входи, — сказал ханкуль, нерешительно остановившемуся в дверях князю.
Сомнения Усинаки объяснялись поверьем, что колдун видит людей насквозь, будто открытую книгу читает их мысли и чувства. А мысли у князя были неподходящие, он искренне не желал предстоящего разговора и участия в том, что ему предложит старик. Деваться, однако ж, было некуда — в роду хэкку, жрец исконно первее князя.
Морщась от тяжелого аромата пряных трав, улим разглядывал аскетичное убранство жилища Великого шамана. Старый дунган был сложен из дикого камня. Крыша подпиралась четырьмя огромными, бревнами, почерневшими от времени и дыма. Окон тут не было, лишь отверстие дымохода в центре крыши, но и в него свет почти не проникал из-за второго яруса.
В центре огромного помещения — дом огня, очаг — яма, выложенная камнем, полная горящих углей. За очагом, напротив входа, трон шамана — огромный выкорчеванный пень, воткнутый в землю стволовой частью и раскорячившийся чудовищными корнями во все стороны кроме одной, где и было вырезано седалище. Дальше у задней стены лежал, грубо отесанный плоский камень, заляпанный кровью — дом духов, алтарь — коснуться его кому-нибудь кроме хозяина, страшное преступление. Несколько полок над алтарем были плотно заставлены масками духов, и амулетами в виде фигурок людей, животных и богов. Некоторые сработаны весьма искусно, а другие, грубо вырезанные чурки. Кроме очага, других источников света не имелось, в помещении царил полумрак, в котором смутно виднелся большой стол заваленный не разбери-чем; покрытый шкурами топчан, служивший ханкулю постелью, да кривые полки вдоль стен, со столпившимися на них глиняными горшками и туесками с зельями, и травами. Пол в дунгане был земляным лишь дорожка к очагу выложена медными и серебряными блюдами с резьбой и чеканкой. Над самым входом торчали огромные рога, кто их носил при жизни, Усинака не знал.
— Зачем звал, колдун? — спросил он внезапно осипшим голосом.
Шаман не успел ответить, как вдруг, откуда-то из тени возникла фигура с головы до пола, закутанная в черный плащ. Странное создание: человек с длинным птичьим носом. Его макушку венчала квадратная шапочка, выдающая принадлежность к горным колдунам, а в руках он держал посох, унизанный кольцами. Существо склонило голову, а полы его плаща хлопнули за спиной, оказавшись огромными крыльями.
— Мир тебе, о, храбрый Усинака! — голос его соответствовал внешности, был хриплый и каркающий.
— Это наш друг Содзо-бо, — представил его ханкуль, — царь ангу с Курамских гор.
С каких пор демоны стали нашими друзьями? — хотелось спросить Усинаке, но он не спросил — дерзить колдунам себе дороже, даже если ты верховный улим.
— Ты спрашивал, зачем я тебя позвал? — ханкуль, кряхтя, уселся на свой трон, и повозился, устраиваясь поудобней. Другим сесть он не предложил, да и некуда было, — вот зачем…
И он рассказал.
Несмотря на будничный тон сказанного, смысл его щелкнул словно кнут. Чего-то похожего Усинака и ожидал в самых мрачных предчувствиях. Несмотря на жар от очага, его сердце словно сжала ледяная рука.
— Но это же война всех со всеми. Ты хочешь войны, старик?
Быть может, вопрос прозвучал излишне резко, но шаман не обратил на это внимания, раскуривая длинную трубку, украшенную перьями
— Я давно уже не имею собственных желаний, — назидательно молвил он, наконец. — Я лишь уши, слышащие волю богов и голос, сообщающий ее вам. И было сказано: огненные сарканы не должны покинуть мест своего заточения во внутреннем кольце Хром-Минеса, ибо, вырвавшись на свободу, они снова захотят стать владыками Эрейны.
— Ты, конечно, лучше разбираешься в желаниях богов, но… зачем нам одновременно сориться ещё и с мунгирами? Им не нужны наши горы, а нам их долины. Чего нам делить?
— Сами горы, может и не нужны, — прокаркал царь ангу, — но, нужно вот это, — он протянул руку когтистой ладонью вверх и Усинака узрел в ней кусок тусклого белого металла. — Они называют это, тиллит, что значит металл, хранящий магию. Они не умеют призывать духов, и всю магию берут из мест силы, а переносить ее можно лишь при помощи этого металла.
— Так давайте отдадим этот металл, раз он им так нужен, нам он все равно без надобности! Это лучше, чем лить реки крови! Мунгиры сильны и многочисленны, в войне погибнут тысячи. Белый народ их восполнит, а у нас на место погибших некому будет встать.
— Выслушай меня до конца, князь — терпеливо произнес шаман. — Понимаю, ты заботишься о жизнях нашего народа, и моя печаль о том же. Но напрасно ты думаешь, что у нас есть выбор. Мы с мунгирами, словно день и ночь — не можем жить вместе. Цветной народ всегда исчезает с приходом белого, как утренний туман с рассветом. Но, даже если и захотим, сдаться и уйти мы не сможем. Мунгиры странствуют далеко от могил своих отцов, и делают это без всякой скорби, а их вера записана в толстых говорящих книгах, которые они всюду таскают с собой, чтобы не забыть. Для нас же прах предков является святыней, места упокоения окружены уважением, а наша вера является наследием предков, видением шаманов, хранится в сердце народа и накрепко связана с нашей землей. Без нее мы ничто!
— Но как же мы будем с ними воевать? — продолжал упрямиться Усинака. Холод от сердца перетек в кончики пальцев, и он нервным движением протянул ладони к очагу. — Кроме гордости надо иметь силу. Аккети было куда больше нас, а они проиграли все битвы и все их крепости разрушены. Ведь у мунгиров есть трубы, плюющие огнем, которые не остановит ни одна стена. А их маги…
— Самые сильные их колдуны пали в Битве Магов в Кольце Хром-Минеса, — перебил его ханкуль, — а те, кто остались, заперлись в своих башнях, продают амулеты и больше не вмешиваются в мирские дела. Помочь мунгирам они не захотят. А наши друзья ангу нам помогут. Пойдем я покажу тебе наше новое войско.
* * *
— Бесовщина, какая-то… «живая карта», вы что, это серьезно? — военный атташе посольства СССР в Каире, а заодно резидент ГРУ, генерал Румянцев, откинулся в кресле и закурил сигару.
Серегин пожал плечами, мол, не его компетенция, обращайтесь за разъяснением в вышестоящие инстанции.
— Ну, хорошо, — генерал навис над картой Синайского полуострова, — где предполагается переброска.
— Где-то в районе «святой Екатерины», — Серегин ткнул пальцем в топографическую отметку, — точней сказать можно будет только на месте. «Живая карта».
— Ага… ничего не понимаю… — Румянцев сверлил полковника глазами, но тот оставался невозмутим, лишь развел руками — сведения высшей секретности, пояснять не уполномочен.
— Ладно, — стал размышлять вслух Румянцев, — вертолетом сейчас опасно… евреи вздрючены после одиннадцатого июня… могут сбить. Поедете по шоссе до Рас-Гариба, оттуда на лодке морем. Детали уточним походу. Согласую с египтянами, их агентура вас встретит на Синае. Свободны, полковник. Далее согласуйте через Белова.
* * *
«Газ-69» был не тентованный, а-ля кабриолет. В машине нас трое: шофер египтянин по имени Махмет и мы с Серегиным. Мне досталось место сзади, рядом с кучей каких-то шмоток. В багажном отделении лежала упакованная резиновая лодка и небольшой мотор к ней.
Выехали рано утром, до наступления жары. По знакомой, мне с прошлой командировки, дороге Каир-Суэц ехали часа два. Миновав Суэц, свернули на юг. Слева открылся простор Суэцкого залива.
Стоял полный штиль и цвет воды, изумрудный у берега, с удалением менялся на бирюзовый. На восточном берегу залива на фоне безоблачного неба были четко видны силуэты Синайских гор.
Сразу же за Суэцем дорога прижималась к изгибистому берегу грядой отвесных скал. Махмет в обычном арабском стиле, несся, как подорванный и приходилось то и дело напоминать ему, чтоб сбавил прыть — доехать хотелось живыми.
Горы справа имели цвет «охры» и тянулись сплошной стеной, иногда опасно нависая над дорогой. Кое-где эту стену разрезали узкие ущелья с окатанными булыжниками на дне — в зимнее время по ним периодически проносятся мощные дождевые потоки.
После городка Сохны горы отступили от берега, и шоссе несколько спрямилось: ехать стало поспокойней. А там и вовсе, скалистая гряда круто свернула на запад и нашему взгляду открылась широкая плоская равнина. Впереди, торчала конусообразная двухступенчатая башня, с похожим на минарет куполом. Спросили Махмета: что это? Оказалось — маяк.
Когда подъехали ближе, увидели, что домики возле маяка в полуразрушенном состоянии. Махмет пояснил, что здесь состоялся тот самый легендарный израильский танковый десант осени шестьдесят девятого года. Это и была Зафарана. Жители её покинули и теперь здесь никого нет кроме пограничников, использующих неработающий маяк в качестве дозорной вышки.
В этом месте шоссе разветвлялось, его правая ветка уходила на восток к Нилу.
Перед последним броском к Рас-Гарибу мы решили сделать короткую остановку, чтобы размять задницу, отбитую жесткими сидениями «газика», отлить и перекусить.
* * *
Отдых был недолгим и спустя полчаса «газик» уже мчался мимо рыбачьих судов, бороздящих спокойные воды залива, дальше на юг. Справа от дороги вырисовывался колышущийся в горячем мареве, высокий силуэт. По карте я определил, это самая высокая гора в здешней местности — Гебель-Гариб. Длинная гряда с тремя выступающими вершинами издали походила на караван лежащих верблюдов.
Уже на подъезде к Рас-Гарибу, в ноздри проник, всё усиливающийся, запах нефти. Десятки вышек и насосов-качалок выстроились на берегу залива. Нефть — причина того, что двадцать лет назад здесь на пустынном берегу возник поселок нефтяников «Petroleum Company». Со временем он разросся до, приличных размеров городка, с населением в десять тысяч жителей.
Проехав по широким асфальтированным улицам, почему-то лишенных тротуаров, мы добрались до центральной площади, по которой шлялись козы и собаки, а также праздное местное население в национальных одеждах. Там располагалась скромная гостиница, в которой у нас был забронирован номер.
Впрочем, задерживаться здесь мы не собирались, намереваясь переправиться на Синай этой же ночью. Так, перекусить да поспать пару-тройку часов.
На случай встречи с израильтянами, у Серегина имелись документы на имя Шарля Дюбуа, канадского археолога из Квебека, малость заплутавшего в горах. Мне же, в этом случае предстояло сыграть роль его переводчика поляка Кшыштофа Бзыдшка. Сильных подозрений, такая легенда вызвать не должна — на арабов мы не похожи, а археологов в этих библейских местах всегда хватало, даже во время войны. Впрочем, встреча с патрулем была маловероятна. Евреи по ночам предпочитали сидеть на базах, а не шляться по безлюдному берегу. Если египетские диверсанты и приплывут, то лишь для того, чтобы охотиться на патрули. Ну, а в горах их и вовсе нет.
* * *
Небольшой причал для рыбацких лодок, на литых металлических опорах, шагнул в море словно половинка моста. Абы откуда здесь в море не стартуешь — мины. Побережье минировали разные люди и в разное время. Схемы минирования давно потеряны, и теперь никто толком не знает, где опасные места.
В два часа ночи мы отчалили. Серегин завел мотор, довольно, кстати, тихий и резиновая лодка помчалась к противоположному берегу, скользя прямо по лунной дорожке.
До берега оставалось километра два, когда полковник выключил мотор и достав бинокль, принялся выглядывать, что-то на том берегу.
— О! — сказал, он наконец, — вижу!
— Что там? — поинтересовался я.
— Смотри, — он сунул мне бинокль, — Вон, туда…
Я глянул в указанном направлении. Там, на берегу, почти напротив нас, маячил огонек, кто-то призывно раскачивал фонариком.
— Гребем туда, — скомандовал полковник, и я с наслаждением взялся за весла. Давненько не греб, аж соскучился. Лодка рванула, как бы не сильно тише, чем на моторном ходу. Серегин аж присвистнул от взятого мной темпа. Через двадцать минут резиновое днище мягко ткнулось в песок.
* * *
Проводник-бедуин по имени Абдулла, худой и длинный как хлыст, ждал нас, у самой кромки скал. Споренько, мы спустили из лодки воздух, похватали вещи и рысцой устремились в горы.
Ночь провели, трясясь от холода, в заброшенном, прилепившемся к скале домике недалеко от берега. В темное время суток по горам лазят только самоубийцы. Пили для сугреву коньяк и много курили. Под утро сверились с «живой картой», тем самым листком с посланием от дяди Марка, только вместо букв, теперь он являл примитивную карту с координатами. Читать её, по-прежнему мог только я, остальные видели бессмысленную «каляку-маляку».
Координаты наложили на обычную штабную карту Египетского генштаба, показали проводнику. Оказалось, он вполне себе разбирается в картографии. Сказал, что бывал в тех местах и удивился — чего мы хотим там найти? По его словам, там нет ничего интересного кроме камней.
Да, если б мы знали?
— Я вот, чего не могу понять, — Серегин почесал рыжий затылок, — почему «точка» здесь в Синае? Столько мороки — добираться. Нет, чтоб в Союзе.
— Как почему? — удивился я его недогадливости. — Здесь же место Силы. Недаром Моисей с евреями сорок лет по кругу тут слонялся.
— Место Силы… — недоверчиво проворчал полковник. — А у нас, нет что ли таких мест?
— Не знаю, — пожал я плечами, — есть, наверно… может сейчас они не активны?
* * *
Эта местность с её горами и пустыней, кажется перенесенной на Землю с другой планеты. Зимой, в период грозовых дождей, наступает настоящее наводнение, по ущельям несутся стены воды. Громыхающие потоки волокут каменные глыбы, тащат песок и щебень, мчат клубы колючих кустов. За миллионы лет вода такого натворила — намыла песчаные террасы — светлые плато, на которых стоят ноздреватые как сыр скалы самых причудливых форм и расцветок. А между ними навалены горы всевозможных камней, от почти круглых шаров, до почти правильных кирпичиков.
По словам проводника, идти было недалеко — километров десять, должны обернуться до ночи. Я лишь усмехнулся — обернуться… мне, скорей всего это не грозит.
Вышли налегке. С собой взяли только воду и еду. Да еще Серегин тащил кофр, а в кофре, я знал, был тубус. А в тубусе, как смерть Кощеева лежал «предмет», ради которого все и затевалось. Мне было страшно интересно, что же это за супер-пупер артефакт такой? Но полковник только плечами жал, и морщил лоб, тубус опечатан, да и вообще, это не его компетенция, мол, сам узнаешь, когда и, если время придет.
* * *
Часов пять мы пробирались через абсолютно пустынную местность. Миновали заброшенную деревню бедуинов и Абдулла сказал, что уже рядом.



Глава 4

— Вот, — показал Абдулла на проход в скалах, — здесь.
Это было даже не ущелье, а расщелина. Сам идти туда, он наотрез отказался, бормоча, что-то про злых духов, порождений самого Иблиса. Мол, если кафирам так надо, пусть сами и лезут к шайтану в гости, а правоверным там делать нечего. Он три раза плюнул в сторону ущелья и ритуально омыл ладонями лицо, показывая, что снимает с себя всякую ответственность.
Действительно, скалы возле прохода были испещрены грубыми рисунками, изображающими, каких-то рогатых чертей с песьими мордами и прочих неподдающихся описанию жутких чувырл.
Мы с Серегиным, советские офицеры — материалисты, атеисты и адепты научного коммунизма, в чертей, конечно, не верили. Хотя, на душе, конечно, кошки заскребли, когда ступили на тропу, с обеих сторон стиснутую отвесными, метров двадцать, не меньше, скалами.
Ступив, достали из планшета заветный листок. Теперь я увидел на нём только два слова: «Зеркальный коридор». Я прочитал их полковнику. Тот недоверчиво хмыкнул и огляделся, словно хотел найти тут зеркала. Мне показалось, он заметно нервничает — по лицу катился пот, а взгляд голубых глаз, прежде всегда спокойный, стал каким-то бегающим.
По мере нашего продвижения, ущелье становилось всё уже, а скалы все выше. Наконец, расстояние между высокими, более чем стометровой высоты, отвесными скалами из красного песчаника стало не больше метра. Голубое небо виднелось лишь через узкий просвет. Луч солнца никогда не заглядывал сюда. Ни кустика, ни травинки меж камней.
— Слушай, — вдруг сказал Серегин, останавливаясь, — я дальше не могу идти… у меня эта… клаустрофобия развилась.
Я глянул, бравый полковник ГРУ действительно выглядел неважно, на нём буквально, лица не было.
— Все время кажется, что эти стены сейчас схлопнутся и раздавят нас, как тараканов. Ты уж извини…
— Хорошо, — согласился я, — давайте кофр и возвращайтесь, дальше я сам.
Серегин с суетливой готовностью, ранее ему не свойственной, вручил мне кофр и планшет с «живым» письмом.
— А ты как, нормально? — спросил, для проформы. — А… ну, да… ты же этот… спелеолог.
Видимо, это тоже было в моем деле.
Ну да, у всех свои страхи. Я, например, боюсь высоты, а пещеры, штольни и прочие дырки в земле — наоборот, люблю. Школьником лазил по теплотрассам и подвалам, а став курсантом, уже по настоящим пещерам и прочим нерукотворным узкостям.
— Ладно, — сказал Серегин, — жду тебя на выходе один час. Но ты все-таки сильно не геройствуй… если станет совсем туго, возвращайся, а то застрянешь в этой щели, как потом вытаскивать?
Я пожал плечами.
— Ладно, не буду… может пистолет дадите? — я знал, что он везде таскает с собой «Беретту», и сейчас взял.
— Извини, браток, не могу, — он развел руками, — да и нельзя туда с огнестрелом, дядя твой так говорил.
Ну, нельзя, так нельзя. На этом прощание наше закончилось. Вот тебе и: «парня в горы тяни, рискни…» Он пошел назад, а я двинул дальше.
Нормальный человек в пещеру не полезет, а если полезет, то в туристическую, благоустроенную, а не такую, где рискуешь сорваться в колодец или застрять в шкуродере. А я — лазил! В одиночку! Без принуждения, добровольно — тот ещё придурок!
«Работа наша такая, забота наша простая — жила бы страна родная и нету других забот…»
Я шел, уговаривая себя: ну должна же она когда-то кончиться, эта чертова расщелина.
«Пока я ходить умею, пока глядеть я умею… Пока дышать я умею, я буду идти вперед!..»
Расщелина в какой-то момент стала щелью, не больше полуметра, но я продолжал движение, таща за собой кофр.
«Не думай, что всё пропели, что бури все отгремели, пока я дышать умею, я буду идти вперед…»
Ну, давай, любопытный мудило, — говорил внутренний голос, — с детства же мечтал, найти на свою жопу приключений, а тут такая возможность — не ссы, лезь! Я в тебя верю, отважный ты придурок! Сашка там, ждет тебя!
«Готовься к великой цели, а слава тебя найдёт… И снег и ветер, и звезд ночной полет. Меня мое сердце в тревожную даль зовет…» Б…дь, чё ко мне прицепилась, эта песенка? Я заметил, что воздух вокруг, словно сгустился, стал плотным, как вода и этот густой сквознячок, ощутимо подталкивает меня в спину.
Поверхность стен внезапно приобрела стеклянную гладкость и заблестела. Охваченный нешуточным беспокойством, от творящейся вокруг мистической мерехлюндии, я решил плюнул на все загадки разом и возвращаться. Но ни тут-то было — меня тянуло вперед, и я ничего не мог с этим поделать. Пытался упираться руками и ногами, но стены, вместе с гладкостью, стали ещё и невероятно скользкими, словно стекло, смоченное мыльной водой. Через пару минут я уже не чувствовал ни верха, ни низа, разогнавшись мчался, как какой-нибудь бобслеист по своему желобу. Вокруг искрились тысячи, миллионы граней, переливаясь многократно преломленным светом.
Зеркальный коридор, твою ж мать!
Внезапно стало светлее, стены разошлись, и я завис в пространстве.
Нет, не завис… впереди была зеркальная поверхность и меня неудержимо влекло к ней… Я увидел свое отражение — офигевший лейтенант Кошкин, несся мне навстречу. Стремительным домкратом, я нырнул сам в себя…
* * *
Вспышка света заставила меня моргать и яростно протирать слезящиеся глаза.
Вернее, никакой вспышки не было, просто из сизого полумрака я попал прямо в солнечный день.
Ипать — стрелять! — молвил, нервно озираясь. — Какого тут творится?..
Зеркальный коридор или как его там, выкинул меня в неглубокую пещерку, скорее даже грот, пробитый в крутом горном склоне. Шершавая красновато-желтая выветренная стена, чуть покрытая пылью, не имела никакого намека на проход. На единственной сколько-нибудь широкой щели издевательски красовалась паутина — тонкая серебристая сеточка колыхалась от ветра.
Пути назад не было.
Закинув кофр на плечо, я вышел из пещерки, бестолково потоптался на краю узкого карниза, прошелся вправо-влево — всюду почти отвесный склон, кое-где поросший невысоким кустарником. Посмотрел вверх — до вершины метров сто.
Надо бы забраться, осмотреться на местности в какие кушары меня занесло.
Сказано — сделано, цепляясь за кусты, вскарабкался по обломкам камней на вершину холма. Постоял, осматриваясь.
Вокруг опять были горы, но не те мертвые, пустынные, а темно-синие, с белыми нитями водопадов, кое-где затянутые легкой дымкой облаков. В небе, широко раскинув крылья, парили какие-то большие птицы. Кристально чистый воздух, жгучее солнце и прохладный ветер высокогорья.
Черт, куда меня занесло? В сказки про параллельный мир, я до сих пор не верил, не позволяла марксистко-ленинская идеология. Альпы? Кавказ? Саяны?
Я развернулся и подошел к краю обрыва — слева была видна скала в форме змеиной головы. Она, казалось, нависала над неширокой долиной. А внизу, у подножья, колыхалось зеленое море леса, щедро выплескиваясь высоко на склоны. До ближайших деревьев было недалеко — метров триста, разлапистые невысокие сосны, казалось, из последних сил цеплялись за склон холма, стараясь не свалиться вниз. Ни намека на дорогу или тропинку. Слева и справа, сколько хватало взгляда, тянулась гряда таких же холмов. Взгляда, впрочем, хватало недалеко — долина изгибалась, скрываясь за горными кручами. В ширину она была не больше километра. Скорей не долина, а большое ущелье.
Вдоволь «налюбовавшись» на окрестности, я спустился вниз. Это оказалось значительно сложнее, чем карабкаться наверх.
Какое, интересно, тут время года… я внимательнее присмотрелся к деревьям — сосны стояли зеленые, как им и положено, а вот лиственные деревья еще только-только успели одеться в нежнейшую зелень. Под деревьями же словно разлили яркую киноварь, охру, кобальт — вовсю цвели первоцветы — весна. Весна, а не лето!
Ладно, сиди, не сиди, а решать что-то надо. Вернее, чего решать, посмотрим дальнейшие инструкции.
Извлек из командирского планшета сложенный листок, в очередной раз развернул и увидел карту. Масштаб — один к десяти тысячам. Начерчено от руки, но аккуратно. Кривые концентрические окружности горизонталей — горы, между ними лес, извивистая полоска реки на южном крае. А где же комментарии? Перевернув листок другой стороной, я вместо корявой строчки про зеркальный коридор, увидел целое послание, написанное знакомым круглым почерком.
"Максим, мальчик мой!
У тебя в руках карта. Найди на ней деревню Корчу, иди туда. Там разыщи Леку-колдуна. Это будет несложно — личность его в округе известна многим. Найдешь — он узнает тебя сам. Снабдит всем необходимым и даст кого-нибудь в проводники. Далее следуй до двора старого Махи, что на Оравской дороге. Маха имеет инструкции на твой счет. Он переправит тебя за внутреннее Кольцо Хром-Минеса и найдет провожатых из старателей — они ему многим обязаны. С ними ты доберешься почти что до самого места назначения. Там мы сможем связаться с тобой и снабдить дальнейшими инструкциями. Теперь ты можешь вскрыть посылку и извлечь «предмет».
Обязательно его сохрани.
Непременно, сохрани и принеси! От этого очень многое зависит в нашей судьбе.
Удачи тебе!
Твой дядя Марк".
Ну что ж, поглядим, что там такое нам поручено доставить. Я чувствовал себя красным дипкурьером из одноименного фильма.
Обычный черный пластиковый тубус, в которых носят рисунки и чертежи. Длинный, наверное, метр с лишним. Сбоку прицеплен черный же ремешок, чтоб носить на плече. Только вот опечатан он был двумя пломбами: свинцовой и сургучной.
Я отковырял сургучную и сорвал свинцовую, крышка футляра снялась туго, с характерным звуком открываемой бутылки. Перевернул тубус вверх дном и мне на колени выпало, нечто заботливо завернутое в холстину.
Осторожно расковырял обмотку с одного края. На свет показалось нечто, узкое, длинное, блестящее черным лаком. Интересно, это то, о чем я подумал?
Развернул холстину. Ох, ты ж мать! В моих руках был, вложенный в ножны, клинок.
Меч. Холодное, млять, оружие!
Я вытянул клинок из ножен. Покрутил в руке, любуясь всполохами огней, пробегающих по молочной поверхности. Не узнать этот меч было невозможно. Много лет он провисел на стене в дядином кабинете на почетном месте, прямо над письменным столом.
Так называемая, «радужная сталь» использованная для изготовления клинка, к сплаву железа с углеродом никакого отношения не имела. Оружие при узком тонком лезвии, по весу превосходило стальные аналоги раза в полтора. А уж по прочности… Дядя Марк, не раз, хвастаясь перед гостями, сгибал его чуть ли не колесом, и рубил зажатую в тиски стальную арматуру, демонстрируя потом при помощи лупы, отсутствие любых зазубрин на зеркальной поверхности.
На вопрос, из чего сие чудо выковано, только щурился хитро, как Ленин и грозил пальцем, ссылаясь на секретность.
После исчезновения дяди Марка, этот меч, как и всю остальную оружейную коллекцию у нас реквизировали и вот теперь спустя много лет, он вновь оказался у меня в руках. Чудны дела твои, господи!
Я сидел и припоминал, что иногда дядя заводил с нами странные разговоры, словно очень иносказательно пытался передать какую-то информацию. Одни его «сказки» чего стоили! Сашка — сама выдумщица и фантазерка, верила всему, что он рассказывал, и слушала, открыв рот. Я же воспринимал эти рассказы скептически, зато к практическим занятиям относился с энтузиазмом. К примеру, как правильно седлать лошадь, основам фехтования, стрельбе из лука и пращи, и тому подобным, интересным каждому мальчишке, вещам.
Дядя исповедовал теорию, согласно которой совершенному бойцу оружие не нужно — он сам оружие. Но делал из нее неожиданный вывод: поскольку, таких — один на миллион, гораздо актуальней иметь совершенное оружие, которое сделает выдающимся любого бойца. Интересно, что понятие «совершенное» распространялось только на холодное оружие. Огнестрельное он презирал, заявляя, что оно будет совершенно бесполезным, когда дойдет до настоящего дела. Этого я никогда не понимал. Нет, мне нравились мечи и кинжалы, но чего они будут стоить против самого обычного «калаша»?
* * *
Ну, что ж, воспоминания-воспоминаниями, но надо идти. Перевернув листок, я вгляделся в карту. От моего нынешнего местоположения, обозначенного жирным крестиком, до деревни, километров десять не больше. Но это по прямой, а в горах не бывает прямых дорог. Добраться же желательно засветло, еще ведь надо найти какого-то Леку-колдуна, может тогда что-то прояснится.
Интересно, как меня воспримут местные жители? Явится к ним этакий молодец, в полевом пустынном камуфляже, неизвестной принадлежности и без знаков различия. На ногах желтые армейские ботинки натовского образца, на голове желтый же берет, а на спине самурайский меч в черных лакированных ножнах. Интересное сочетание.
Ну, вот там и разберемся. Приняв решение, почувствовал себя гораздо уверенней. Есть цель, ее надо достичь. Это по-военному — просто и понятно. Последний раз кинул взгляд на транзитный грот. Кофр решил оставить, чтоб не тащить лишнюю тяжесть. Закинул перевязь с мечом за спину, и пошёл к обрыву.
Цепляясь за кусты и ветви деревьев, иногда даже на четвереньках или на «пятой точке» сумел благополучно выбраться на более пологий склон. Дальше уже можно было идти относительно спокойно, если не считать за серьезные препятствия лесную чащу и громадные осколки скал. Встречались и более значительные преграды. Ровная, вроде бы, земля, буквально под ногами разверзалась узкими щелями-оврагами перебраться через которые, без специального снаряжения, было невозможно. Приходилось разворачиваться, возвращаться назад и идти в обход.
После трехчасового марш-броска по пересеченной местности, я основательно выдохся, а деревня все не показывалась. Хотя карта говорила, что двигаюсь в нужном направлении, утешало это мало –болели натруженные ноги, голова раскалывалась от жары и усталости, во рту пересохло, а перед глазами все кружилось и плыло в зелено-золотом мареве. Солнце торчало над самой головой и нещадно жгло, легкая, точно цыплячий пух, зелень на деревьях не давала желанной тени. Прохладный ветер от ледников не добирался до дна долины.
Наконец, выбрался к шумливому горному ручейку. Вода тонкой струйкой прыгала с высокого обрыва, и с шумом разбивалась на камнях, рассыпаясь во все стороны радужными брызгами. Я долго ловил в ладони эту невесомую водную пыль, кое-как смочил горло и обтер лицо. Стало чуть легче. Желания идти дальше не было совершенно никакого. Хотелось посидеть около водопадика — отдохнуть хоть пару часиков. Я поднял глаза к небу. Нет, оставаться не вариант — солнце явственно пошло на вторую половину дня, разворачиваясь за горы. Ночевать в незнакомом лесу — ну его к лешему!
С трудом, оторвав зад от такого удобного плоского камня, я двинулся дальше, напевая для бодрости: «И снег и ветер, и звезд ночной полет. Тебя мое сердце в тревожную даль зовет!»
Преодолев очередной, бессчетный подъем, я оказался на более-менее открытом месте и с этой «смотровой площадки» еще раз обозрел окрестности. Сердце радостно встрепенулось — на востоке, там, куда лежал мой путь, поднимались несколько столбов дыма. Сильный ветер сносил их в сторону, и они стелились над самым лесом, отчего и не были видны снизу. Предположив, что дыма без огня не бывает, а там, где огонь там и люди, я поспешил вниз.
Тем не менее пришлось тащиться по лесу еще с час, прежде чем под ногами, пошла наконец, ровная земля. Я прибавил ходу, и, миновав густые кусты, неожиданно вышел на невысокий уступ.
Примерно в метре, начиналась, расчищенная от деревьев, полоса земли, а дальше шло вскопанное поле. Черная земля парила на солнце, а за полем, огороженные плетеным забором, стояли невысокие строения — то ли сараи, то ли бани. Была видна и часть дороги — с заросшего лесом склона холма, спускалась наезженная колея. Она выводила прямо к воротам. Вернее, это раньше их можно было назвать воротами, а сейчас, одна створка была сорвана и валялась на земле, а вторая криво висела на одной петле.Я остановился, высматривая, где лучше спуститься и добраться до дороги. В этот момент рухнула стена одного из сараев, в свою очередь, проломив плетень, и на поле выбралось чудовище.



Глава 5

Монстр обвел взглядом поле, издал торжествующий рык. Повинуясь инстинкту, я рухнул как подкошенный, и задом, задом, отполз в кусты, где и притаился. Ипать-колотить, что за страшилище такое? Хорошо, что подойти не успел… В общем, жизнь становилась разнообразно-безобразной, зато увлекательной и полной новых смыслов.
Деревня догорала. Жарким, почти невидимым в свете солнца, огнем. Только струи горячего воздуха заставляли плясать хлопья пепла, да снопы искр, взлетали в небо, когда рушилась еще одна хижина. Никто даже не пытался тушить пожар.
Похоже, деревушка была покинута людьми, еще до того, как загорелся первый дом. Хорошо бы так! Потому что теперь здесь хозяйничали другие.
Это были не звери, в смысле, не животные, но и не люди, конечно. Нечто среднее между вставшим на задние лапы медведем и огромной, донельзя лохматой обезьяной. Хотя морда все же не обезьянья — хищная клыкастая, больше смахивала на медвежью, только короче. Зломогучие нелюди, с непропорционально широкими плечами и длинными мощными руками, двигались довольно проворно для своих размеров.
Они с непонятным упорством, шарили по дворам, вытаскивая, из еще не охваченных пламенем домов, немудрящий скарб. Не ради поживы, или какой-нибудь корысти, а просто для того, чтобы тут же на улице все разломать и разорвать. Мне была видна только часть деревни — несколько стоящих около леса домов, дальше единственная деревенская улица ныряла под горку и взбиралась уже на противоположный холм. Но и того, что видел, было достаточно — летали перья из вспоротых подушек, валялись осколки разбитой посуды, обломки лавок и столов. Непонятно было, к чему этот бессмысленный и беспощадный труд, и без того ведь все сгорит? Потрясенный, я наблюдал, как один из громил-мародеров, ловко ухватив, метавшуюся по двору курицу, разорвал ее за ноги пополам, но жрать не стал, просто отшвырнул в сторону еще дергающиеся обрывки.
«Как тузик грелку» — всплыла в голове старая фраза. Фраза из моего мира. Куда меня к шайтанам занесло? Ведь предупреждал Абдулла!
Раздался оглушительный треск — увлекшиеся дуроломы сломали очередной сарай. Издали хоровой хрюкающе-рычащий рев и двинули прочь, через огород, топча грядки и с ходу опрокинув забор.
По мере того, как объектов для разрушения становилось все меньше, погромщики теряли интерес к своему чудовищному труду, а может просто устали и бессмысленно кружили по разоренной деревне.
Пара косматых уродов зачарованно наблюдала за огнем, быстро пожиравшим рядом стоящие дома. Мне даже стало интересно, хватит ли им тупости, подойти поближе и ухитриться сгореть вместе с остатками жилищ. С грохотом, взметнув тучу искр и клубы черного дыма, обрушилась крыша одного из домов. Монстры, отпрянув от волны жара, переглянулись и резво, словно кто-то их позвал, направились к окраине поселка. Прямо туда, где я, прятался в кустах.
Бляха-муха, неужели засекли? Все природное и первобытное во мне, настойчиво требовало дать деру. Но в моей голове случайно встретились и объединились две мысли. Во-первых, если пошевелюсь, заметят точно, а во-вторых, скорей всего, они не по мою душу. Идут ко мне, но смотрят явно, куда поверх.
И точно. На взгорке за околицей села появился всадник. Еще секунду назад там никого не было — выскочил, как черт из табакерки.
Я четко видел его тонкий темный силуэт на фоне пожара. Торопливый огонь уже добрался до другого края деревеньки и хозяйничал теперь на склоне противоположного холма, расползаясь как, чудовищная язва.
Как всякий военный, я не чужд милосердия и даже почувствовал мимолетное желание, предупредить дурака, чтоб драпал отсюда без оглядки, пока не разорвали на лоскутки на тряпочки, как ту курицу, но чувство самосохранения внутри вопило благим матом: остановись, замри — это враг!
Я не знал, почему так решил, но послушался. Еще сильнее вжался в нагретые солнцем камни. Что-то не так в этом, невесть откуда взявшемся, всаднике. Через секунду стало понятно. Зверь, на котором тот сидел, лишь на первый, невнимательный взгляд, напоминал коня. Туловище и шея лошадиные, морда, вроде бы тоже, но вот стройные мускулистые ноги заканчивались не копытом, а тремя чешуйчатыми пальцами, похожими на птичьи. Я с омерзением наблюдал, как этот «конь», подняв ногу к самой морде, начал выкусывать между когтистых пальцев. Оскаленная передняя губа показала, что зубки у него тоже не лошадиные. Клыки — сантиметра четыре. К слову сказать, никакой сбруи — узды или поводьев на «коняшке» не было. Лишь тонкий повод, легко завязанный вокруг шеи. И сидел всадник без седла, согнув в коленях ноги и высоко упершись пятками в бока животного. Он поднял руку, поднеся к губам странный инструмент, напоминавший своим видом, скрученную в узел флейту. Щеки наездника надулись, впору было ожидать от корявого «горна», какого-то особо мерзкого звука, вроде того, которым в училище объявляли побудку. Но было тихо, только трещал в отдалении огонь, дожирая дома-близнецы. Ультразвук что ли? Всадник убрал свой «горн» в сумку на поясе и спрыгнул с «коня». Освобожденная тварюга радостно всхрапнув, встряхнулась всем телом словно вышедшая из воды собака.
Монстры приближались, бодро топая косолапыми раскоряками через небольшое поле. В их облике не было ничего угрожающего. Кажется, даже улыбались, если только у кого-то достанет проницательности ассоциировать с улыбкой жуткий оскал на хищных мордах. Я увидел, что из нижней, скрытой части деревушки, спешат к окраине другие страхолюдины.
Так вот оно что… вот кто их хозяин, мать его три раза за ногу!
Всадник, подбоченившись ожидал свое жутковатое войско. Его рыжая короткая борода и такие же рыжие волосы смотрелись нелепо в сочетании с орехово-смуглой кожей. Свободная, наглухо застегнутая одежда, небрежно сплетенная из каких-то водорослей или длинных листьев, скрадывала очертания фигуры. На фоне своего отряда зверолюдных громил, невысокий всадник выглядел еще более миниатюрным, чем был на самом деле. На его спине висел небольшой лук, наполовину выглядывающий из чехла, к которому, в свою очередь, был прикреплен колчан со стрелами. Некую противоречивость лаконичному наряду воина придавал, шутовского вида, зеленый колпак с тремя бубенчиками, завернутый снизу, и лихо заломленный на правое ухо.
Всаднику, очевидно, прискучило ждать, пока его подчиненные неспешно добредут на своих коротких кривых ногах, он что-то выкрикнул пронзительным гортанным голосом. Интонации были довольно сердитые, и монстры, перестав изображать из себя людей, припустили к нему на всех четырех. Так получилось гораздо скорей, и через минуту вся банда была в сборе, выстроившись перед своим командиром в одну неровную линию. Всего оказалось восемнадцать рыл. Я пересчитал их зачем-то, два раза подряд, очевидно воображая себя разведчиком во вражеском тылу.
Рыжий прошелся вдоль своих бойцов, отдавая какие-то распоряжения. Те, держались подобострастно, даже, казалось, старались вытянуться по стойке «смирно», при его приближении. Тем временем, ездовая животина, заприметив какое-то движение у себя под ногами, ловким, прямо-таки кошачьим движением, подхватила с земли какого-то мелкого зверка и махом откусила ему верещащую башку, затем, в два укуса, доела остальное. Встряхнула, уже по лошадиному, головой, и недовольно принюхалась, раздувая ноздри. Хорошо, ветер дул со стороны деревни — кто знает, какой остроты нюх у гадской зверюги.
Всадник вернулся к своей «лошади» и одним ловким движением вскочил ей на спину. Выкрикнул еще какой-то приказ, и его дуболомы, неуклюже построившись в кривую колону по двое, двинулись прочь от деревни, в сторону лесистых холмов. Командир, легко обогнав свой отряд, скрылся в лесу первым. Постепенно ветви сомкнулись и за громилами. И только тогда, перевернувшись на спину, я смог вздохнуть полной грудью. Небо над головой было высокое и безмятежное, с легкими беспечными облаками. Весна, солнышко, птички поют. Идиллическая картинка резко контрастировала с горьким запахом пожара. Без сомнения сгоревшее селение и было той самой деревней Корчей. Где же теперь искать этого Леку-колдуна?
* * *
Ну и что теперь?
Я мучительно размышлял, поглядывая на черные остовы домов. После ухода мохнарылых бандитов прошло не меньше часа. Дело близилось к вечеру, и пора было уже что-то предпринять.
Зайти что ли в деревню? Может, что полезное узнаю. Да и перекусить не мешало бы — с утра маковой росинки во рту не было. Не могли же ублюдочные уроды совсем все перепортить.
Наконец, решившись, выбрался из своего убежища, и отправился в догорающий поселок.
Я шел по пустой улице, настороженно осматриваясь, тревожно оборачиваясь, когда что-то рушилось в еще горящих домах. Отсутствие следов боя и мертвых тел говорило о том, что сопротивления монстры здесь не встретили. Очевидно, местных жителей успел кто-то предупредить, и они, не рискуя связываться с чудищами-страшилищами, бежали. Но скарб и скотину прихватить при этом не забыли.
В нескольких дворах, в которые я успел заглянуть, ничего полезного не нашлось. Лишь хаос и разрушение. Всюду валялись обломки грубой мебели, обрывки каких-то тряпок, битая посуда.
Интересно, где местные брали воду? Должен же быть какой-нибудь колодец, или скважина? И где бы найти пожрать? Электричества, судя по отсутствию столбов с проводами, здесь отродясь не водилось, логично предположить, что селяне хранили продукты на льду в подполе. Хоть что-то должно было после них остаться? Хоть картошка, чтоб в костре запечь. Или чего они тут возделывают?
Я несколько раз спускался в погреба, обшаривал клети и ледники — пусто, ни крошки, ни зернышка, ни сала кусочка. Зимние запасы, должно быть, съели, а то немногое что осталось, прихватили с собой.
Колодец, все же, нашелся, прямо на перекрестке улиц. Вот только толку от него не было никакого. Мохнатые дуболомы, в тупой своей усердности, разломали его крышу и ворот с ведром. Все это плавало теперь внизу, и добраться до воды не представлялось возможным. Да по-любому, я не рискнул бы пить эту воду, мало ли чего еще туда могли сбросить. Нагадить, просто по приколу — с них станется.
Еще через полчаса поисков, когда я уже во всю проклинал местных прижимистых куркулей, наконец, повезло. В чудом уцелевшей сараюшке, нашлась деревянная кадушка с водой. Судя по привязанному к кадушке ковшу, а также отсутствию плесени и запаха, вода была питьевой, и я, наконец, смог утолить жажду. Давясь и обливаясь, торопливо выпил глубокий ковш прохладной вкусной воды. Второй пил, не спеша, с чувством, с толком, прислушиваясь к ощущениям. Начал, было, третий, но понял, что уже не могу. Заполнившая желудок вода несколько притупила голод, но было понятно, что это ненадолго. Тщательно обшарив сараюшку, я, под ворохом соломы, нашел клеть, наполненную какими-то зернами. Должно быть, посевной материал. Попробовал их жевать. Зерна оказались жесткими и безвкусными, но я все равно сжевал несколько горстей, запивая водой из ковша.
Солнце пунцовым шаром зацепилось за край холмов, пора задуматься о ночлеге. Ну, как задуматься, выбрать один вариант из двух: остаться в деревне или уйти в лес. Разумеется, ночевка в уютной сараюшке, рядом с водой и зерном выглядела предпочтительней, чем в лесу под открытым небом. К тому же, судя по наступающей прохладе, ночи здесь, в это время года, еще довольно холодные, а с одеждой у меня не очень.
Оглядев свои владения, критическим взором, я решил, что из старой соломы можно соорудить шикарное ложе, там в углу. Ей же, соломой, и укрыться. А пока светло, побродить по пожарищу, может еще чего полезного удастся отыскать. Вышел за околицу. Оглянулся, запоминая место своего предполагаемого ночлега. Хозяйский дом совсем догорел. Открытого огня уже не видать, дымятся одни головешки. Это хорошо, значит можно не опасаться проснуться ночью в горящем сарае.
* * *
Быстро сгущались сумерки. Всю мою добычу, составили какие-то мелкие корнеплоды. Я нашел их в дырявом мешке на краю одного из огородов. Очевидно, они предназначались для посадки, но процесс был прерван, и сеятели сбежали, забыв мешок.
Корнеплоды были мелкими и неказистыми на вид, к тому же успели прорасти длинными зелеными ростками. Они, казалось, ухмылялись своими корявыми мордочками — наешься ты нами, как же, хрена лысого! Но голод не тетка, и, закинув за спину мешок, я поспешил к своему сараю, намереваясь как можно быстрей запечь их в углях пожарища. Наверняка ведь еще не успели остыть.
На полпути к цели, какой-то странный звук заставил меня остановиться и прислушаться. Может, показалось? Нет, звук раздался снова, потом еще. В повисшей над поселком, мертвой тишине, слышно было далеко. Я положил мешок с корнеплодами на землю. Покрутил головой, определяя направление, и, сжимая в мигом вспотевшей ладони, рукоять меча, крадучись пошел в сторону источника звуков. Пройдя по узкой тропинке между плетнями, заросшими чем-то вьющимся, проник в открытую калитку. Осмотрелся. Все как везде. Очередной сгоревший дом, разоренный двор. Вот только в отличие от остальных дворов, здесь есть кто-то живой. Вон в тех кустах, возле сгоревшей баньки. Стараясь не шуметь, я подкрался и осторожно раздвинул ветки.
Какой-то пушистый зверек, размером с лису, жрал что-то из опрокинутой кадушки, сопя и похрюкивая при этом. Спугнутый моим неожиданным появлением, мохнатый ворюга подпрыгнул как распрямившаяся пружина и, возмущенно тявкнув, молниеносно скрылся за углом.
— Эй, ты кто? — спросили меня сзади.
Настала моя очередь подпрыгнуть, хватаясь за меч.
Развернувшись, я выдохнул и бросил наполовину вытащенный клинок обратно в ножны.
— Припадочный что ли? — испуганно отпрянувшее от меня существо, оказалось девицей, неопределенного возраста.
Некоторое время мы пялились друг на друга. Не знаю почему, но при взгляде на неё у меня возникла четкая ассоциация с маленькой разбойницей из мультика про Снежную королеву. Одета незнакомка была в робу до колен, сшитую из кусочков тканей разных цветов и короткий кожушок с меховой оторочкой. Из-за бесформенной одежды, растрёпанных волос и чумазой мордочки, непонятно было сколько ей лет, то ли четырнадцать, то ли все восемнадцать. Но выглядела она воинственно, руки держала перед собой, ладонями вперед, а еще на лице у нее были шрамы.
— Надеюсь, я не испугал прекрасную даму? — прервал я затянувшееся молчание.
— Чего? — похоже деваха оказалась не готова к такому изысканному обращению. — Ты кто такой? — повторила она вопрос.
— Я? Ну… — замялся я. А действительно, кто я? Вот девка, похоже, из местных. — Я, это… в общем, прохожий. Проходил мимо, а тут…
— Проходил? — недоверчиво переспросила девчонка.
— Ну да! — я старался говорить как можно более добрым голосом. — А ты давно здесь?
Девчонка, словно не слыша вопроса, молча сопела и таращилась на меня.
— Как тебя звать? — снова спросил я. Теперь я сумел, как следует разглядеть свою юную визави — несмотря, на испачканное копотью лицо и шрамы, девица оказалась, довольно симпатичной, курносенькой, глазастенькой и губастенькой, как мулатка. Её карие глаза сверлили меня недоверчивыми буравчиками.
Наконец, она шмыгнула носом, утерла лицо рукавом, и, отвернувшись от меня, глухо произнесла:
— Тиша, я.
— Тиша, значит? Красивое имя! Ладно, Тиша, вижу, ты успокоилась, теперь можно поговорить. Повторяю вопрос: давно ты тут?
— Я и так была спокойная, — буркнул она, — солнце на четверть от земли опустилось, когда я пришла. А тут такое… А ты?.. — она опять уперла в меня взгляд, — давно?
Я кивнул:
— Давно.
— Ты видел их?
— Кого «их»? — уточнил я.
— Ну, тех… кто это сделал… хэкку. Видел?
Стремясь завоевать доверие Тишы, я подробно рассказал ей, все что видел, с момента своего прихода в поселок.
* * *
Умывшись из кадушки, и расчесав волосы деревянным гребнем, Тиша резко похорошела. Даже шрамы не портили её юное личико, хоть и придавали ему какую-то суровость — настоящая маленькая разбойница. И даже нож у нее был — не девчачий такой, тесак.
В котомке у неё оказались пирожки. С мясом и какой-то травой. Рапа — пояснил девушка. Ну, рапа, так рапа — мне было без разницы, главное, что вкусно и сытно. Тем более, что мешок с корнеплодами пришлось выкинуть. Тиша сказала, что люди их не едят, так как от них случается сильное расстройство живота и пучит. А выращивают их для ханей. Хани их любят, и жрут в любом количестве. Хани, как я для себя понял, это что-то вроде свиней. И растят их с той же целью.
— А тебя, как зовут? — жуя пирожок, вдруг поинтересовалась Тиша, и пояснила свой вопрос. — Вид у тебя, больно, ненашенский. Откель ты тут взялся? С караваном что ли пришел?
— С караваном, с караваном, — покивал я, девчонка сама давала подсказку. — Отошел на минутку и заблудился в лесах. Деньги и документы остались у экскурсовода… — бля, чё за дичь я несу? Еще подумает, что ненормальный да сбежит, а попутчик в незнакомом краю, ой как нужен.
— Да, извините, барышня, забыл представиться. Зовут меня Максим, — я церемонно кивнул. — А прибыл я… — но Тиша не дала мне договорить. Она выпучила глаза и испугано прикрыла ладошкой рот.
— Макш… — повторила за мной, — кшим… Не бывает у людей таких имен! Такие имена только у демонов бывают! А ты, — она мельком смерила меня взглядом, — на демона не сильно-то похож… хоть и одет странно.
— Много ты знаешь, прекрасная селянка, что бывает, а что нет. — возмутился я, а сам подумал, что в местном языке буквосочетание «кс» не в почете и обнаружил, что сам шепелявлю, когда пытаюсь произнести свое имя.
— Можно, я буду тебя звать Мак? — попросила Тиша.
— Ладно, — махнул я рукой, — хоть горшком зови, только в печку не ставь.
Она опять выпучила глаза.
— Зачем в печку? Зачем горш-шком? Скажи, может ты, все-таки демон?
— Тьфу, ты! — плюнул я с досады, — заладила!.. Не демон я, поняла?
— Поняла, — кивнула девушка, — тогда буду звать тебя Мак.
— Ну, зови, — не стал с ней больше спорить, а сам подумал: судя по шкодной ухмылочке, эта пигалица надо мной просто прикалывается.
* * *
Мы запили пирожки, холодной водой из кадки, и я понял, что ни фига не наелся. Да и не мудрено — три жалких пирожка после целого дня беготни и суеты. Живот, раздосадованный таким циничным обманом, даже не думал прекращать голодное бурчание. Ко всему прочему, становилось все прохладней. Тиша деловито и щедро припорошила крышку клети соломой, чтоб было мягче, достала из котомки, что-то вроде пуховой шали и улеглась, укрывшись ею и сунув котомку под голову. Поворочалась пару минут и затихла, до меня донеслось спокойное дыхание.
Во, народ! Ни флага, ни родины. Всю деревню сожгли, а она дрыхнет себе, как суслик, и хоть бы что!
Ко мне же сон никак не шел, несмотря на жуткую усталость и переживания сегодняшнего дня. А может как раз из-за них. К тому же ныли стертые ноги, саднили, сбитые во время лазанья по кручам, локти и ладони. Да и просто стало холодно.
Б-р-р! Аж дрожь пробирает! Как же согреться? Хорошо Тише под шалью, а у меня одна форменка, да и та уже изорвалась, пока лазил по горам да по лесу. Может выйти покурить? Ах да — зажигалки нет. Может в развалинах остались тлеющие угольки? Лезть туда неохота и так грязный, а там и вовсе измажешься сажей, как черт, и помыться негде. Эх, в ванну бы сейчас залезть, горячую. Все, курить хочу, не могу!
Я поднялся, и с завистью посмотрев, на сопящую во сне девчонку, вышел во двор.
Ночь была ясная, ни облачка. Полчища звезд заполонили небо. Я постоял с задранной головой, ежась от прохладного ветерка. Блин, ни одного знакомого созвездия. Я неплохо знал карту звездного неба. Во всяком случае, родного северного полушария. Южного, похуже. Луна здесь тоже имелась — большой почти полный диск висел прямо над крышей сарая. Вот только был он сине-зеленого цвета. Словно её взяли, да окунули в банку с купоросом. И эта купоросная Луна разом, словно гильотина, отрубила все надежды.
А пошло оно всё на х…й! Я, зло сплюнул и вернулся в сарай. Зарылся в солому, согрелся и незаметно уснул.



Глава 6

Проснувшись, я сперва не мог понять в чем дело. Кто это подпирает меня сзади, такой теплый и мягкий? Чье дыхание ворошит мне волосы на затылке. Лишь спустя несколько секунд до меня дошло — это ж Тиша! Заползла в мою постель… нет, это, пожалуй, громко сказано… в мою лежку, прижалась всем тельцем и задрыхла. А в следующую секунду я обнаружил свою ладонь на её бедре, ласково сжимающую упругую ягодицу. Что удивительно, Тиша никак не реагировала, на «эротический массаж», сопела в две дырки, как ни в чем не бывало. Я отдернул руку, как от горячего утюга и только это движение её разбудило.
— Холодно было… — сонно пробормотала она и повернувшись на другой бок, опять отключилась.
Теперь ко мне прижималась её маленькая попка, а спиной я ощущал острые лопатки. Одно другого не лучше, женщины у меня не было уже больше месяца и самопроизвольно восставшая плоть, грозила порвать штаны.
Но смех, смехом, а делать-то, что-то надо, а то чиканешься тут, прислушиваясь к спокойному Тишиному дыханию, под похотливые мысли. Могу ведь и не сдержаться. Вот же, говнище, как бы себя отвлечь? Эх, водки бы выпить! И подумать о чем-нибудь прекрасном… Впрочем, о прекрасном можно думать и без водки. Я решил вышибить клин клином и стал думать о Сашке. Но не как о любовнице, а как о сестре, как о человеке пусть и женском, друге и товарище по играх и учебе, с которым я провел все детство. Я ведь её снова чувствовал, пусть она была где-то далеко, но по крайней мере, в одном со мной мире, а это значит, что я её обязательно найду, рано или поздно. А раз так, то, как можно думать о сексе с кем-то еще? Тем более, что никакое женское существо с Сашкой в плотской любви и не сравнится, в чем я успел убедиться за время нашей разлуки. Под эти благостные мысли, я расслабился, заключил Тишу в нежно-братские объятия и, согреваемый её теплом, уснул сном младенца.
* * *
— Ну, ты и дрыхнуть! — сказала девушка, убирая руку, которой трясла меня за плечо.
Протерев кулаками глаза, я помотал головой, отгоняя сонную одурь. Мне вспомнились мои ночные сомнения, сразу стало холодно, и вдобавок неудержимо захотелось по нужде. Я вскочил на ноги и запрыгал на одном месте, колотя себя руками по бокам, чтоб хоть чуть-чуть согреться, а заодно и стряхнуть налипшую солому.
— Давно встала? — спросил, удивленно глазеющую на меня Тишу, и, не дожидаясь ответа, устремился мимо неё к выходу. Та, секунду промедлив, бросилась следом.
Посреди двора, горел небольшой костерок, на нем уже булькал котелок с каким-то варевом.
— Костер развела? Молодца! — похвалил я на ходу. — Хозяйственная мамзель!
Тиша семенила за мной, как хвостик.
— Да я уже всю деревню обежала! — гордо сообщила она. — Харчей кое-каких собрала!
— Харчи — это замечательно! — одобрил я. — Со вчерашнего утра жрать хочу! Ты это… — повернулся я, к по пятам следующей за мной девчонке, — мне тут надо… в общем…
— Чо? — искренне заинтересовалась Тиша.
— Отлить… чо.
— А я-то думала… — скорчила она презрительную гримаску, — куда он так понесся? Писай, не стесняйся… стручков я ваших, не видела? У меня, между прочим, три брата. Два старших, один младший! Я, кстати, тоже хочу… от холода обильно сикается…
Не успел я удивиться, как раскованная селянка спустила свои рейтузы и присела возле забора среди больших лопухов. Закатила глаза и блаженно выдохнув, пустила звонкую струйку.
От невинного журчания её ручейка, спала, неуместная в этих заповедных местах, пелена цивилизационного стыда, и я с наслаждением помочился на изумрудную, в лучах восходящего солнца, листву.
— Стесняется он, — сказала Тиша, натягивая рейтузы, голос девчонки был полон ехидства, — а когда полночи в меня своим хозяйством упирался, не стеснялся?
— Э-э… — промычал я, не зная, что сказать. Твою ж мать… вот же конфуз… видимо Сашка ко мне явилась во сне в отнюдь не платоническом образе.
— Ладно не извиняйся, — разрешила девушка, — сама ж к тебе залезла.
* * *
— Я люблю тебя жизнь… я люблю тебя снова и снова… — воодушевленно напевал я, когда мы возвращались к месту ночлега. — А сестер у тебя сколько?
— Нисколько. Одна я.
— И что, вы так все вместе по нужде ходите?
— Ну так… когда маленькие были и ходили… ночью приспичит, одной-то боязно на двор. Аюшка лесная в темноте за задницу схватит… соберемся и вместе идем.
— А на горшок?
— Чего?
— Ничего, — махнул я рукой, — вопросов больше не имею.
Мне стало ясно, почему она так просто забралась ко мне в постель. Холодно стало человеку, чего б ему не погреться возле другого человека? Ну и что, что он другого пола и едва знаком?
Ладно, буду и я тебе братом.
* * *
В котелке, Тиша варила кашу из шуфы, так называлось хранящееся в клети зерно. Когда я привел себя в порядок и подошел к костру, девчонка уже сняла котелок с огня и водрузила на чурбак, судя по изрубленной поверхности, предназначавшийся для колки дров. Я наклонился над котелком, от его содержимого отчетливо несло мокрым веником. Рядом с котелком, Тиша расстелила тряпицу сомнительной чистоты, на которой разложила пару черствых лепешек и несколько кусков вяленого мяса.
— Где взяла? — поинтересовался я.
— Есть места, — неопределенно сообщила она, и уселась прямо на землю, скрестив ноги по-турецки. В руках девчонки появилась большая деревянная ложка. Зачерпнув каши, осторожно попробовала. Почмокала губами, лицом изобразила райское наслаждение.
Я пристроился напротив. Взял лепешку. Осторожно откусил. Сухарь. Твердый как кирпич. Пресный, как маца.
Тиша, уловив вопросительный взгляд, пошарила в своем мешке, и извлекла оттуда еще одну ложку. Протянула мне, и больше ни на что не отвлекаясь, стала, за обе щеки, уплетать кашу.
Приняв ложку, я скептически осмотрел ее, плюнул и протер наиболее чистым краем рубахи. Попробовал кашу, скривился — вкус был адекватен запаху. В голове отчетливо всплыло выражение — «березовая каша», хотя на земле это сочетание слов, имело совсем другой смысл. Вкус у варева практически отсутствовал, и еще оно было абсолютно не соленым. В общем — никакущим. Вяленое же мясо оказалось жестким, как подметка, а его волокна отчаянно застревали в зубах. Но голод не тетка. Следующие пять минут прошли в молчании. Только ложки стучали о котелок.
— Слушай Тиша, а ты-то, почему не с родными? — домучивая свой кусок мяса, спросил я её. — Как ты тут оказалась?
— Мои на хуторе в предгорье живут, — девица довольно рыгнула и отвалилась от котелка. — Уф, кажется, наелась! Меня дед на десяток дней к ним отправил… тетке Фише рожать пришло, а я в помощь. От братьев в этом деле толку нет.
— Так может, тебе обратно к ним вернуться?
— Не-е! — Тиша облизала ложку и сунула ее в мешок. — Их уж там и след простыл. Они как сигнальный дым увидели у Северного перевала, так сразу все поняли, не в первый ж раз. Тут же поскидали все свое барахло в возок да в лес к теткиному мужу — он у нее на заимках сидит — пасечник. Там есть, где укрыться.
— А ты, почему не с ними? — удивился я.
— А чего мне с ними делать? Я здесь с дедом живу, — Тиша, деловито как пацан, принялась ковыряться в зубах щепкой. — Интересно, почему Проклятым именно сейчас приспичило с гор спуститься? — задумчиво сказала она.
— Кому?
— Ну, хэкку. Аккети их так называют — Вечнопроклятые. Что ты так уставился? Ты еще скажи, что кто такие аккети не знаешь?
— Знаю, конечно! Понимаешь… — я мучительно придумывал объяснение своей несостоятельности в общеизвестных вопросах. — Да не смотри ты на меня, как на идиота! Я ж тебе говорю — прибыл издалека. По дороге упал с коня… стукнулся головой, вот память и отшибло.
— Совсем что ли? — удивилась Тиша.
— Нет, не совсем… что-то помню, а что-то не помню.
Девчонку, казалось, такое объяснение удовлетворило.
— Да… — продолжила она, — что с заставой на Северном перевале произошло, и подумать страшно. А тех чудищ, что ты описал, я не знаю… прежде таких не было. Видать новых оборотней «рыжие» вывели. Они мастаки на всякие мерзкие штучки. Сами-то недомерки, соплей перешибить можно, а вот слуги их… Ты же гракху видел?
— Кого? — не понял я.
— Ну, эта… «лошадка», на которой «ржавый» приехал. Они по обе стороны Кипящего озера живут, и на нашей, и в Незнаемых землях. Наши-то, они тихие, мирные, рыбешку ловят, лягушек всяких, ящериц. Ростом мне по пояс. Я их в зверинце видела, в Лине, когда мы с дедом на ярмарку ездили. А из своих гракх, Проклятые таких чудищ вывели!.. Ну, ты видел. Для них человечина — лучшее мясо!
— А чего им надо, хэкку этим?.. — я задумался, подбирая слова. — Зачем они на людей нападают?
— Зачем? — Тиша посмотрела на меня, как на умалишенного. — Они же ВРАГИ!!! — она немного подумала и добавила. — Раньше здесь была ихняя с аккети земля. Потом пришли наши и вышибли их за Зыбучие горы.
— Понятно, — сказал я, чтоб что-нибудь сказать и резюмировал. — В таком случае, задерживаться нам тут не стоит, а то еще какая-нибудь шайка-лейка заявится. Так ты говоришь, по Оравской дороге люди пошли?
— По ней самой.
— Дорога хорошая, — сказал я наугад.
— Лучшая в наших краях! — важно подтвердила девчонка.
— А там двор старого Махи стоит еще? — с напускным безразличием поинтересовался я.
— Куда ж ему деться-то? Отец всегда к нему ездит шкурки пихов продавать. Маха за них больше цену дает, чем в Лине, вот отец и ездит. И чава у Махи лучшая во всей округе. Отец как поедет, так три дня там пьет без просыпу… — она еще что-то говорила, но я не слушал, ко мне в голову постучалась одна мысль… такая простая в своей очевидности. Как я раньше не допер?
— Слушай Тиша… значит, ты говоришь: с дедом живешь? А как деда зовут?
— Ну наконец-то, догадался спросить, — с её лица разом слетело благодушное выражение, а взгляд стал хищно-пронзительным — передо мной опять была маленькая разбойница, — а я думала: совсем дурачок. Косички он тут мне вертит… с коня упал… знаю, откуда ты упал!
— Что ты знаешь? — растерялся я, так внезапна была эта перемена образа.
— Ты макурт. Посланник. Дед говорил, что ты должен прийти. Чего вытаращился? Лека его зовут. Лека-колдун!
* * *
Через полчаса мы покинули деревню, и двинулись по проселку в сторону противоположную той, откуда я пришел.
Тиша рассказала мне, что Лека поручил ей встречать посланника. Почему не сам? Стар он уже, по лесам, да по горам бегать. Сказал: будет ждать нас у Махи.
Почему сразу не сказала? Потому и не сказала, что макурты бывают разные — есть друзья, а есть враги. Надо было убедиться, что я — друг. Как убедилась? Очень просто. Забралась ко мне в постель, чтоб усилить сон (она умеет это делать) а потом, пока я дрых залезла в мой планшет и нашла «живое письмо». Его прочитать может любой, но не любой поймет его смысл — она может, дед научил.
— И что ты там вычитала? — поинтересовался я.
— Что ты друг! — по тону было видно, что она искренне удивляется моей тупости.
— А если бы выяснилось обратное? — уныло спросил я, уже догадываясь каким будет ответ. Подтверждая мои догадки, маленькая разбойница хищно усмехнулась и похлопала себя по бедру, где висели ножны с тесаком.
Вот такой вот пердюмонокль. Выходит, сегодня утром, я мог и не проснуться.
* * *
Шли мы ходко, почти не останавливаясь, и к полудню достигли выхода из долины — каменные стены расступились в стороны, и мы оказались на краю обрыва. Прямо под ногами расстилалась вторая долина — пошире первой. По ее дну текла горная река. Подгорица — как назвала ее Тиша. Но, чтобы к ней спуститься пришлось петлять по горному серпантину, между высоких гранитных утесов. Так что и на речку, и на «нижнюю» долину я успел налюбоваться за два часа предостаточно, и все под разными ракурсами. Примерно в километре к югу, земля опять вздыбилась горным хребтом. Две гряды образовывали неширокое ущелье куда ныряли и речка и дорога. Туда же свернули и мы.
Пройдя километра два, решили сделать небольшой привал. Спустились к реке. В этом месте ее устье несколько расширялось, образовывая несколько мелких заливчиков и проток. Вода там была гораздо теплей чем в самой реке, и я предложил искупаться.
Тиша сунула нос в отворот своего балахона, поморщилась и согласилась.
— Только ты на меня не пялься, — попросила она.
Я усмехнулся, мы ж вроде решили отринуть стыд.
— Стесняешься, что ли? — присев на бережок, я стал расшнуровывать ботинки.
— Вот еще, — скривилась девчонка. — Мы с братьями всегда вместе мылись. Кто на меня одну баню топить станет…
— А чего тогда?
— Просто, я уродина, — пояснила она без всякого кокетства, — на меня неприятно смотреть. Мать так и говорит: выродок царей небесных — это у нелюдей такие божки. Понял? Отвернись!
Я саркастически хмыкнул — иногда диву даешься от женских комплексов насчет собственной внешности. Раз просят, сделал вид, что отвернулся, но, когда перестала шуршать одежда, стал, конечно, подглядывать в полглаза. Любопытно ж. Оставшись в чем мать родила, Тиша подбежала к берегу и, заранее завизжав, прыгнула в воду. Брызги долетели до меня. За эти несколько секунд никакого уродства у неё не заметил — ни третьей сиськи, ни хвоста. Просто худая, жилистая девчонка с маленькой грудью и узкими бедрами — «спортсменка-комсомолка». Про таких говорят: пацанка. Видимо в этой местности красавицами считаются обладательницы пышных телес.
В отличие от «скромной» барышни, трусов снимать я не стал. Пройдя по насыпи, чинно вошел в воду. Глубина оказалась по пояс. Усевшись на дно, я долго плескался, фыркая от холода и шумно сопя, словно большой тюлень, с наслаждением смывая с себя грязь и пот.
Тиша закончила водные процедуры за пару минут. Когда я, наконец, выбрался на берег, то увидел, что девчонка привязывает к длинной палке свой ножик. Соорудив, таким образом, некое подобие копья, она направилась к воде. Река в этом месте образовала небольшой порог. Тиша, подоткнув свой балахончик до середины бедер, ловко прыгая, с камня на камень, добралась почти до середины реки. Я стоял, обсыхая и греясь на солнышке с удовольствием наблюдая за мельканием её гладких мускулистых ножек. Она присела на корточки и, отведя назад руку с импровизированным копьем, стала пристально вглядываться в воду. Неуловимое движение, и на острие копья уже бьется, большая серебристая рыбина. Тиша издала торжествующий клич первобытной охотницы, и, сняв добычу с лезвия, швырнула на берег. Я подошел, присел рядом. Золотистая в черных пятнышках, смахивающая на форель рыбина, извивалась, била хвостом по речной гальке, судорожно разевая, полный острых зубов, рот. Я поймал ее за хвост, приподнял — килограмма два наверно будет. Молодец, пацанка!
С реки раздался недовольный вскрик — на этот раз охотница промахнулась.
Пока я полоскал свои вещи в реке, девчонка умудрилась поймать еще пару рыбин, после чего вернулась на берег. Удовлетворенно присвистнула, оценивая улов. Посмотрела на меня вопросительно.
— Сейчас запечем или?..
— Ушица бы знатная получилась, — сказал я, мечтательно, — жаль только, нет у нас ни картошки, ни лука, ни хлеба… А до двора Махи далеко еще?
— Да где там далеко, через осьмушку дневного перехода уже. И точно! Чем полусырой рыбой давиться, отдадим ее Махе, он одну себе заберет, а две нам пожарит… с тюрлей. М-м!.. — Тиша с предвкушением закатила глаза. — Вкуснотища!
— С тюрлей, так с тюрлей, — согласился я, внутренне торжествуя — от указанной в дядиной записке цели, меня отделяло всего ничего.
* * *
Спорым шагом мы прошли еще около пяти километров. Впереди Тиша, помахивающая своим копьем, с нанизанным на него уловом. В трех шагах сзади я, с мечом на правом плече и Тишиным мешком на левом.
Девчонка беспрерывно болтала, то рассказывая о своем нехитром житье-бытье, то приставая с расспросами: из каких я краев, да как у нас там живется на том свете? Я что-то рассказывал, а больше отмалчивался, не очень-то и вникая, в её расспросы.
Впереди показался скальный выступ, далеко вдающийся в ущелье. Дорога огибала его, спускаясь к самому берегу реки.
— Ну вот, — удовлетворенно сообщила Тиша, — за этим поворотом и будет Махин двор. Покушаем там, отдохнем… — она завернула за выступ скалы, и внезапно остановилась. Так неожиданно, что я чуть не налетел на нее.
В двухстах метрах впереди, горелыми остатками досок чернело пожарище. Кое-где еще поднимался дымок. Ветер дул нам в спину, иначе бы уже давно знали то, что теперь говорили нам глаза.
— Этот, что ли Двор?
Тиша молча кивнула.
Твою же мать!.. — подумал я по-русски, — да что за говнище творится? Вот только что думал, что отвоевал у судьбы небольшой плацдарм и дальше пойдет дело, а вот хрен тебе — на этом плацдарме насрано ещё гуще, чем прежде. Вот же судьба — злодейка!
Подошли поближе. Забор, окружавший Двор, кое-где уцелел, а вот ворота были вынесены начисто. Тиша показала на землю — пепел, устилавший всю территорию усадьбы, был испещрен огромными трехпалыми птичьими следами. Также во множестве были отпечатки громадных косолапых ступней.
— Получается, мы за хэкку топали все время, — девчонка, ожесточенно скребла затылок. — Ты ж, мухурда стоеловая! Что ж теперь делать, а? — она жалобно посмотрела на меня. — Как же нам теперь быть?
Я был мрачнее тучи. Только что оборвалась последняя ниточка, дававшая надежду. Куда теперь, что делать? Ничего неясно… все как в тумане!
— Слышь Тиша, а дальше по дороге что?
— Дальше развилка, — девчонка горестно махнула рукой вперед, — еще через осьмушку дневного перехода, там Подгорица впадает в Сожу. Оравская дорога идет прямо, через Каменный Брод в Кумес — крепость на перевале Чирак-Таш, а Узменская дорога на полдень сворачивает вдоль Сожи, до Узмени. Там начинается Таккетия — вотчина господаря Арланда Ардзундского.
Я оценивающе оглядел пожарище. Судя по тому, что кое-где угли уже успели остыть, хэкку были здесь еще утром.
— Как думаешь, в какую сторону они пошли?
Она пожала плечами:
— Кто ж их знает, Проклятых? Только Кумес им не взять. Там ущелье совсем узкое, стеной перегорожено, кругом скалы отвесные. А в крепости дружина крепкая и даже магики есть. Нет, — она покачала головой, — не взять им крепость на перевале!
Я молча размышлял. Двор Махи разорен, но где он сам? Ушел дальше по Оравской дороге? А вдруг не ушел, затихарился, где-нибудь поблизости? Может, его следует поискать?
Тиша горестно вздыхала, мешая думать:
— Грешно, конечно, так говорить… но надеялась я, что Проклятые в сторону Лина ушли… Еще и дед куда-то делся… Уходить надо обратно.
— Куда обратно-то?
— К нам на хутор, больше некуда. Будем там сидеть, деда ждать.
— Да? Соображаешь, что говоришь? А если следующая банда за нами уже идет? Ты что думаешь — хэкку такие тупые, что решили одним отрядом всю страну захватить?
Но Тиша, похоже, ничего не думала, она впала в ступор, уселась в пыльную траву возле обочины дороги и, обхватив голову руками, раскачивалась из стороны в сторону, что-то бормоча себе под нос.
Я обошел остатки усадьбы, поднялся на небольшой взгорок и оттуда осмотрел окрестности. Внизу искрилась, шумела Подгорица, точно змея, извиваясь в своем узком русле. Через нее, на ту сторону ущелья был перекинут небольшой мостик. Простой, без всяких перил. К нему со стороны усадьбы вела, почти незаметная в прорастающей новой траве, дорожка, даже скорей тропинка. "А если… — подумалось мне, — если Маха туда ушел? Для чего-то же эта тропинка нужна?
— Эй, Тиша, — повернулся я к девчонке, и показал рукой в сторону холма, где на фоне светлых скал мелькали черные силуэты каких-то птиц, — что там может быть? Над чем птицы могут кружить?
— Птицы к добру не кружат! — буркнула она.
— Думаю, надо туда сходить… — предложил я, — забраться на холм, глянуть на окрестности. Пойдем? Вдруг людей там встретим, узнаем что-нибудь!
— Да незачем туда идти! — очевидно, из принципа уперлась Тиша. — Откуда там люди? Может там какая-нибудь дохлятина валяется, вот воронье и кружит.
— Ладно, — не стал я с ней спорить, время терять, — не хочешь идти, обожди здесь. Я быстро сгоняю и вернусь.
— Ага, обрадовался! — стервозным тоном заявила девчонка. — Избавиться от меня решил? Он там будет шляться, а я тут одна. Пошли давай, чего расселся! — закончила она свою логическую конструкцию.



Глава 7

До места добирались минут двадцать. Дорожка, не пожелав подниматься на холм, зазмеилась в обход. Тут мы и нашли сапог.
Сапог был скомкан, будто кто-то его топтал, долго и тщательно. Мятое голенище разорвано, а потертая подошва уныло глядела в небеса. Тиша напряглась так, словно не сапог увидела, а какого-то хищного зверя. Потянула меня за локоть.
— Это добром не кончится, точно тебе говорю! Пошли скорей отсюда!
— Да ладно, — я осторожно высвободил руку, — чего испугалась-то? Прогара старого?
Пугаться, однако, было чего. Хозяин сапога нашелся неподалеку, шагов через пятьдесят. Он лежал в кустах под обрывчиком. Над ним кружились мухи, а при нашем приближении, недовольно каркая, поднялись в воздух небольшие черные птицы. Вороны? Да хрен знает, я не орнитолог, может и вороны.
Мужчина лежал в неестественной позе, будто какая-то неодолимая сила скрутила его перед смертью. Голова запрокинута назад, беззащитно белело горло, торчала вверх, темно-рыжая борода. Нет, она была не рыжая, просто заляпана кровью. Вместо лица, кровавое месиво из костей и плоти. Руки и ноги бедолаги были вывернуты под неестественным углом — как у человека быть не должно. Метрах в десяти дальше, на дороге валялся перевернутый возок с дерюжным верхом, и мертвой же лошадью в оглоблях. Повсюду раскиданы разбитые и разорванные вещи. Знакомая по Корче картина.
Стараясь не приближаться, я обошел возок. Там, уткнувшись лицом в землю, лежала женщина. Длинные русые косы были разметаны по земле, волосы перемешаны с песком и глиной, одна рука вытянута, а другая под головой, словно женщина уснула, уткнувшись в согнутый локоть. Похоже, её убили в стороне и за ноги притащили к возку. Полоса примятой травы, тянулась из-за холма. Длинная холщовая юбка задралась, открывая полные белые ноги и округлые ягодицы. Меня передернуло от смешанного чувства отвращения и стыда. Словно стал невольным свидетелем некоего мерзкого надругательства над мертвой, от которого она не могла защититься. Подошел, одернул на убитой юбку, и только после этого перевернул на спину.
Лицо покойной было на удивление умиротворенным. Обычное широкое простое лицо с россыпью веснушек по щекам. Сквозь неплотно прикрытые веки видны белки глаз.
Нет, она не пыталась убежать. Даже испугаться не успела. Ее убили внезапно, и смерть была быстрой.
— Хэкку… — прошептала, незаметно подошедшая, Тиша, и показала на маленькую стрелку, торчащую из запекшейся кровью ранки на шее женщины. — Стрела отравленная… пойдем отсюда, а?
— Ты их знаешь? Не из твоей деревни?
— Это Рута, — все также шепотом, сказала девчонка, — служанка старого Махи. Ну, служанка и… жили они вместе. А тот, без лица, и есть сам Маха. Слышь Мак, тикать отсюда надо, пока не поздно! Тикать… — она испугано озиралась по сторонам.
Я поднялся на ноги — беспокойство Тиши передалось и мне.
Пара особо нетерпеливых ворон уселась на колесо перевернутого возка и, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, посматривали на нас. Должно быть, прикидывали — будем ли мы жрать покойников или нет, а если будем, то много ли сожрем, останется ли им?
Вдруг обе птицы, как по команде, захлопали крыльями и взлетели. Да и остальные их товарки, бродившие неподалеку, с шумом и криком взмыли в воздух и порскнули в разные стороны.
В следующий миг все изменилось.
С обрывчика, возле мертвого мужика, совершенно бесшумно, как в кошмарном сне, спрыгнула на землю огромная черная фигура. Развернулась к нам. Я моментально узнал одного из тех уродов, что разнесли в щепки Корчу.
В пору было взбзднуть, но страх пришел не сразу. Сперва, меня поразило, что появилось страшилище совершенно неожиданно. Даже чуткие птицы встревожились лишь в последний момент! Только что его не было и вот уже стоит перед нами — скалит пасть, с огромными клыками, смотрит на нас, как на добычу.
Эта немая сцена длилась несколько секунд, за которые я успел разглядеть монстра. Несмотря на короткие ноги, тот был высоченного роста — на две головы выше меня, а Тиша, оказавшаяся впереди и вовсе ему по пояс. Но самым странным было другое: на плече у чудища сидела… я сперва решил — ворона. Но это оказалась не ворона и вообще не птица. Из птичьего, у твари имелись только длинный клювообразный нос и крылья, в остальном же она напоминала маленького человечка со сморщенной рожицей. Голову карлика украшала квадратная шапочка, а в ручонках он сжимал посох с кольцами.
Через миг тишина кончилась — Тиша завизжала так, что, кажется, даже монстр вздрогнул. В следующую секунду девчонка пронеслась мимо меня, и, петляя, как заяц, скрылась за склоном холма.
Резко сменила дислокацию, отметил я про себя, пятясь от чудища и не решаясь повернуться к нему спиной. Мохнарылый, не торопясь, двинулся за мной. Бегство Тиши он игнорировал, возможно посчитав, что деться маленькой суетливой тварюшке все равно будет некуда.
Все, тянуть дольше нельзя, резво развернувшись, я поспешил следом за девчонкой. Вернее сказать, понесся как умалишённый. Споткнулся на кочке, и несколько шагов бежал, чуть ли не на четвереньках, касаясь руками земли.
Это меня и спасло.
Голова ушла с траектории полета, окованного железом, деревянного ящика. Ящик упал далеко впереди и рассыпался на части. Во все стороны разлетелись столярные инструменты. А если б попал, то так бы разлетелись мои мозги. Проносясь среди орудий производства, я, не теряя темпа, подхватил топор. За спиной слышалось грозное сопение и мерзкие вопли крылатого карлика. А ведь догонит, — подумалось мне, — падлюка, сука, падла!
Я с ходу взлетел на кручу холма, цепляясь левой рукой за торчащие из земли корни, и развернувшись, метнул топор прямо в набегающего монстра. Кинул, почти, не целясь, и тут же помчался дальше, вверх по склону. По злобному рыку понял, что попал. Мелькнула надежда — вдруг попал серьезно? Но, обернувшись, увидел вполне себе целого гада, поспешающего следом.
Да, чтоб ты треснул поперек!
Расстояние между нами сокращалось с каждой секундой. Все, мне кранты! Не убежать! От рывка по пересеченной местности и хлынувшего в кровь адреналина, дыхание совершенно запалилось, а сердце суматошно колотилось в груди. Оглянувшись в очередной раз, я обо что-то споткнулся и полетел кувырком, покатился как колбаска по Малой Спасской, остановившись лишь у подножия внезапно выросшей передо мной стены. Мигом вскочив на ноги, оценил препятствие: не стена, но очень крутой подъем. Взобраться на него вполне возможно. Вот только тварь за спиной, не станет дожидаться, пока я буду корячиться на склоне. Сдернет за ногу, и…
Я обернулся. Монстр был уже в десяти шагах. Он тоже остановился, словно просто хотел поиграть с человечком в пятнашки, а теперь недоумевал, чего это партнер вдруг тормозит.
Я глядел в его маленькие, налитые кровью глазки. Дальше, что делать? В этом медведе с полтонны весу. Одним ударом лапы он сломает любую человеческую кость или оторвет башку со всеми несвоевременными мыслями.
— Мак! — крикнули сверху, — хорош зевать, меч хватай, дурья башка!
Мы все втроем одновременно подняли голову. С вершины кручи высовывалась Тиша, отчаянно жестикулируя и тараща глаза.
Этой пары секунд мне хватило чтоб, вырвать клинок из ножен. Почему-то я разом успокоился. Куда-то схлынули и суматошные жесты, и мельтешащие мысли — все стало просто и ясно! Весь мир сузился до небольшого пятачка земли, на котором я и мои противники.
Повел рукой. Солнечный луч упал на клинок, и его поверхность знакомо заиграла разноцветными узорами, словно была из перламутра.
Шансы мои незначительны — уж больно могуч мохнатый великан. Как атаковать? Просто ткнуть в сердце, когда враг приблизится на дистанцию удара? Да если и попадешь, и нанесешь смертельную рану, клинок скорей всего застрянет в грудине, а мохнарылая образина перед смертью еще десять раз успеет убить.
Но монстр не торопился нападать, а просто следовал за мной, сохраняя дистанцию. Возбужденно клекотал крылатый уродец на плече — командует он им что ли? Мне показалось, что все изменилось, когда я достал меч. Нет, они не испугались — они им заинтересовались.
Держа клинок перед собой, я, боком-боком пошел в сторону, туда, где начинался пролесок. В частом березняке широченному монстру будет не развернуться. Тиша сверху улюлюкала и обзывала чудовище всякими обидными словами, отвлекая внимание на себя. Я понимал, что возможностей моих ровно на один удар, не больше. Не попаду, потеряю и клинок, и жизнь. Только бы успеть добраться до деревьев. Они разгадали нехитрый маневр. Карлик направил в мою сторону свой посох и что-то проверещал. Неведомая, но неодолимая сила толкнула меня в грудь и прижала к склону холма. Я почувствовал, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Монстр осклабился и довольно рыкнул, словно говоря — ну вот ты и отбегался человечек.
— Получи, тварь! — взвизгнула сверху Тиша, и самодельное копье, слетев с кручи, сшибло мелкого крылатого гаденыша с плеча монстра, проткнув его насквозь.
Обездвиживающая меня сила тут же исчезла.
Медведеобезьян прыгнул вперед, в секунду оказавшись рядом. Но, отшатнувшись за деревцо, я сумел уклониться от удара его левой лапы. Зато дерево переломилось словно спичка. Страшилище взревело от боли и досады, а я, проскочив у него под мышкой, в отчаянном прыжке всадил лезвие в открывшуюся шею. Рев оборвался, словно кто-то выключил звук.
Попал, попал, стрелять-колотить! — мелькнула в голове счастливая мысль, и тут я огреб такой удар в спину, что кубарем покатился по земле, в финале треснувшись обо что-то башкой. Свет в глазах, вспыхнул и погас.
* * *
— Мак, ты живой? — голос Тиши пробивался откуда-то извне, словно из-за ватной стены. — Мак, ты живой?
— Да живой он, не гунди! — к тонкому голосу девчонки, добавился чей-то незнакомый бас. — Не видишь, что ли? Глаза открывает.
Я и вправду открыл глаза. Все плыло. Проморгался и синее полотнище, постепенно превратилось в небо с белыми барашками облаков, а два темных пятна, в лица склонившихся надо мной людей. Одно было знакомое, девчачье, с улыбкой до ушей. Другое чужое — мужик лет сорока — короткая цыганистая борода, курчавые смолистые волосы. Карие, почти черные глаза внимательно смотрели на меня. Некоторое время мы молча пялились друг на друга, затем черная борода треснула в улыбке, обнажая крупные ровные зубы.
— А ловко вы, уважаемый, волота завалили. Я уж думал, мне тут век куковать. Забрался на гору осмотреться, а тут эта ксаламасная тварюга пожаловала. Чего ему тут надо было? Ходит вокруг, да ходит. Верно, ждал кого-то… вот и дождался… Храброго рыцаря!
Храброго рыцаря? Это про меня? Я вспомнил, как улепетывал от страшилища, и стало стыдно — тоже мне бравое сердце. Хотя… тут у любого поджилки затрясутся. А кто-то и в штаны навалит. Так что, я еще ничего.
— Где?.. — спросил слабым голосом.
— Оборотень? — понял вопрос мужик. — Да вон лежит, вражина, кучей навозной!
Я приподнял голову и посмотрел в направлении его руки. Монстр громоздился черным холмом у самой границы пролеска, там, где мы и расстались.
— Мертвый?
— Дохлее не бывает! — Тиша опять разулыбалась, и добавила восхищенным голосом. — Мак, как ты его! Одним ударом!
— А где?..
— Меч? — догадалась девчонка. — Так в нем же и застрял. Я как с горки слезла, он еще ворочался. Долго ворочался… живучая гадина… Только недавно затих. А тут и этот горе-вояка из кустов вылез.
— Цыц, соплячка! — возмутился мужик. — Ты имеешь дело с дружинником вольного города Лина!
Тиша презрительно сощурилась.
— Что ж ты по кустам прятался, дружинник, когда мы с благородным рыцарем, чудищ воевали? Штаны-то сухие?
Мужик засопел, но сдержался.
Я медленно осознавал себя, оказывается нет ничего лучше, как в ситуации неминуемой гибели, внезапно остаться в живых и понять, что жизнь-то оказывается, прекрасна сама по себе. Вот дышишь ты и уже хорошо. Хочешь жрать и одновременно то, что рифмуется со словом жрать, и это тоже хорошо! Как там пела Эдита Пьеха с акцентом: это здёорово, это здёорово… это очень, очень хорошо!
Назвавшийся дружинником мужик, пошел к трупу чудовища. Обошел его кругом, попинал, проверяя реакцию.
— Ловко вы его, сударь! — донесся его голос. — Прямо под черепушку сабельку засадили! То-то одного раза хватило, — мужик, пыхтя, попытался извлечь оружие из шеи монстра. С первого раза не получилось, и он, поплевав на руки, ухватился за рукоятку и, упершись ногой в тело чудовища, вырвал меч.
— Он, видать, гадина, пока возился, еще глубже клинок себе загнал! Еще бы! Туша такая! Как он его не сломал? Помыть бы надо, — продолжал мужик, крутя меч в руках, — а то клятая кровь, хуже кислой воды железо разъедает. И воняет… — он поморщился, — ну чистый деготь! Помыть обязательно надо! И вытереть насухо, не дай небо, ржа пойдет…
Пока он так бормотал, я, наконец, поднялся. Тиша сунулась, помогать, но я остановил её движением ладони. Постоял, прислушиваясь к ощущениям — голова еще гудела, но в целом состояние было нормальным — кажется, обошлось без сотрясения. К чему, интересно, я приложился? Девчонка, поняв вопрос в моих глазах, показала рукой на одинокий пенек на краю полянки.
— Когда ты ему меч засадил в шею, эта тварюка, как давай лапами махать, чисто мельница ветряная. Видать предсмертное одержание на него нашло. Случайно тебя зацепил…
Мужик подошел к нам, протянул Тише меч, рукоятью вперед.
— Держи. Позаботься о хозяине.
Девчонка насупилась:
— Он мне не хозяин! Мы от века свободные! — но меч взяла, и пошла к возку.
— От, нахальная шлендра! — усмехнулся мужик ей в след. — Видать тятька крапивой мало драл.
Я, наконец, смог его, как следует разглядеть. Честно сказать, на дружинника он походил мало. Во всяком случае, какими я их себе представлял. Не было на самозванном «дружиннике» никаких доспехов, да и оружия не имелось, кроме длинного ножа на поясе, да какой-то, суставчатой трубки за спиной, похожей на длинную флейту.
— А вы, из каких краев, любезный сударь, будете? — поинтересовался мужик. — Одежка у вас ненашинская.
— Из дальних краев… — неопределенно ответил я, чтоб не развивать щекотливую тему.
— А ты сам-то?.. — вовремя встряла, вернувшаяся от возка, Тиша. — Откуда у тебя аккетская обувка, а? — она придирчиво рассматривала чоботы на мужике. — И трубка ихняя…
Я тоже посмотрел на обувь пришельца — обычные, вроде, короткие сапоги, разве что пестроваты — сшиты из кожи трех цветов.
— Уж больно ты глазаста, малахольная, как я погляжу! — усмехнулся «дружинник». — Смотри, как бы глазоньки-то не повылезли! — и, повернувшись ко мне, сказал уже серьезным тоном. — Из отряда я… господина капитана Эда — мастера над городской стражей вольного города Лина. Сам господин капитан к Северному перевалу пошли, а мне велели по тракту разведать, далеко ли «рыжие» успели пробраться. А звать меня Хома. Родом я из Оравицы! А обувка эта… так у нас в дружине, почитай, четверть наемников из аккети. У них и выменял. Целую монету серебра отдал! Но они того и стоят, наши-то, криворукие сапожники отродясь таких не сошьют. Ну, а трубка духовая… — он ласково погладил деревяшку за спиной, — Трубка и самоводные колючки, мне как лазутчику положены!
— Что ж ты не стрелял своими колючками? — удивилась Тиша, — сидел тут булки мял.
— Как это не стрелял? Стрелял! — Хома, разочарованно развел руками. — Почитай с десяток колючек выпустил… еще до вашего прихода. Все мимо цели! Ничего понять не мог — самоводная колючка, аккетским шаманом зачарованная, за полсотни шагов вороне в глаз попадает. А теперь-то вижу, всё из-за этой нелюди, — дружинник поднял за крыло дохлого птице-человечка, — она, тварь поганая, магию отводила.
— Кто это? — спросил я, морщась от головной боли.
— Это ангу, — ответила за дружинника Тиша, — нелюдь, из племени горных колдунов, — девчонка возилась с большим кожаным мехом, притащенным от возка, — вот бы не подумала, что они с хэкку подружатся.
— Это ты верно, малая, скумекала! — одобрил Хома её манипуляции. — Кровь проклятую, только чавой и можно смыть! Да и нам с вами, любезный сударь, не помешает, после боя принять чарку.
По поляне распространялся отчетливый запах сивухи.
Никак самогон? — удивился я.
— Старый Маха хорошую чаву делал! — солидно подтвердила Тиша. — Крепкую! Отец всегда к нему на праздники за ней ездил, — она щедро плеснула жидкостью из меха на какую-то тряпку и потерла ей, покрытый вязкой коричневой кровью монстра, клинок.
— Тиша, — обратился я к ней, — спасибо, милая, ты мне жизнь спасла!
Она расплылась в улыбке, польщенная похвалой.
— Ладно, чего там… если б ты оборотня не завалил, мне бы тоже не жить… так что — квиты!
Через пару минут, очистившееся лезвие меча вновь заиграло переливами радуги. Тиша восхищенно покрутила его в руке, любуясь всполохами огней, перетекающими по молочно белой поверхности клинка.
— Ну и ну! — Хома крякнул и пожал плечами. — Сроду таких чудных сабелек не видал. Это где ж такие куют? А, сударь?
Я не ответил, а он не настаивал, опять стал препирался с Тишей:
— Хорош, говорю, чаву переводить! Что ты все льешь, дурында мелкая? И так уже сияет, как яйца ыхырга!
— А надо, чтоб как аюшкина задница! — с насмешкой отвечала нахальная девица. — Понял, пьяница?
— Да скажите вы этой недотыкомке, сударь!.. — горячился Хома, — чтоб перестала полезный продукт изводить!
Наконец, он завладел мехом, в руке его появилось, что-то вроде пиалы, в которую он нацедил мутноватой, опалесцирующей жидкости. Понюхал, изображая лицом райское блаженство, протянул мне:
— Попробуйте, сударь! Отличнейшая вещь! Это вам не Узменская квасня! Такую, только к северу от Хром-Минеса гонят.
Я взял пиалу, принюхался. Сквозь сивушный запах плохо очищенного самогона, отчетливо проступали какие-то незнакомые тона, то ли экзотических цветов, то ли плодов. Пожалуй, и в самом деле надо накатить, а то что-то нервы ни к черту? Правда не ясно, как организм воспримет местного «дона Бурдона»… ну да чего там, нам военным переводчикам не привыкать, чего мы только не пьём в спецкомандировках.
Хома ласково и ободряюще смотрел на меня снизу вверх.
— Пейте, любезный сударь, пейте! После такой славной драки и свидания с пеньком, только чава и может в разум привести.
Была, не была! Я решительно опрокинул содержимое пиалы в рот.
Сперва не почувствовал ничего, словно воду выпил. И лишь спустя несколько секунд, рот и пищевод, и, даже, кажется, желудок наполнились огнем, который, в свою очередь, сменило ощущение удовлетворения и расслабленности. Я стоял, растерянно хлопая глазами, по щекам бежали невольные слезы, а Хома услужливо протягивал, невесть откуда взявшийся, сухарь.
Тиша смотрела на нас неодобрительно, с извечным женским презрением к алкашам.
Все вместе мы вернулись к возку. По дороге Хома успел выдуть ещё пару пиал чавы, и заметно повеселел. Начал даже отпускать сальные шуточки по поводу мертвой тетки. Понимания у нас он не встретил и принялся ковыряться в разбросанных вещах.
— Похоронить бы их надо, — задумчиво сказал я.
— Не хоронят тут, — возразила Тиша, — разроют покойничков… зачем ходячих мертвяков плодить, здесь и так всякой нечисти навалом. А вот сжечь — это можно.
— Да где ж столько дров набраться? — усомнился я.
— Хватит дров! — успокоила меня девчонка, кивая на возок. — Разберем и хватит. Скажи только этому, — она кивнула на мародерничающего дружинника, — чтоб помог.
Говорить не пришлось. Хома, под мои пристальным взглядом, бросил свое малопочтенное занятие и присоединился к нам в сооружении погребального костра.
Быстро закончили все приготовления к кремации. В стороне от дороги сложили небольшую поленницу из дров. На пару с Хомой разобрали «с ноги» возок. Я сомневался, что такого количества дров хватит, но помалкивал.
Тиша еще раз осмотрела импровизированный помост, зачем-то пересчитала несколько раз ряды дров в поленнице, посмотрела на солнце, и обернулась к нам — можно, мол, укладывать покойничков.
Можно, так можно. Вдвоем, с натужно сопящим Хомой, мы подтащили мертвых на место сожжения. Девчонка с загадочным видом, обошла по кругу будущий костер, бормоча себе под нос какую-то бессмыслицу. Потом отошла от помоста и присела на корточки. Сложив ладони лодочкой, шепнула пару слов. И тут я увидел, как между её ладоней зажегся огонек. Тиша убрала руки и в воздухе остался висеть, небольшой светящийся оранжевым, шарик. Девчонка подула на него, и огонек, плавно качнувшись, поплыл в сторону погребального костра. И, как только коснулся первого поленца, полыхнуло разом, охватив и все дрова, и мертвые тела на них.
Я от неожиданности, даже в сторону отшатнулся — от ни хрена себе, «Прометей» в рейтузах! Так мог вспыхнуть бензин, или какая-нибудь другая горючая жидкость. Вот только не было здесь бензина.
— А ты, девка, колдовать можешь? — в голосе Хомы прозвучало удивление, смешанное с испугом. — Или у тебя, где талисман припрятан, что-то я не углядел?
— Нет никакого талисмана, жопин ты дядя!
— И кто же тебя, козу деревенскую, выучил? Или не знаешь, что за такую науку бывает? — в голосе Хомы появилась въедливость.
— Огненная наука — наследство мое! А от наследства отказываться — себе дороже! — Тиша, не обращая больше внимания на дружинника, уселась на землю, и стала, не отрываясь, смотреть на огонь. Она шептала какие-то молитвы или заговоры — губы беззвучно шевелились. А тела на костре, да и дрова под ними даже не сгорали, а будто истаивали в яростном пламени. Ни дыма, ни запаха не было. Только волны жара шли одни за другой, напрочь сжигая весь сор и сухие листья, что остались внутри круга, обозначенного маленькой кудесницей. Но ни один лист на дереве не шевельнулся, ни одна травинка не затлелась за пределами этой границы.
Стало жарко. Отойдя от костра шагов на десять, чтоб не так палило, я уселся на плоский камень под самым обрывом. Откинувшись спиной на крутой склон, прикрыл глаза и задумался.
Да, попал я под замес. Как же теперь быть? Лека-колдун пропал, труп старого Махи догорает на костре. Ублюдочные выродки хэкку спутали все планы, приспичило же им устроить войнушку именно сейчас. Тиша говорила, что последний раз они так покуражились лет восемь назад. И вот теперь. Надо же какое неприятное совпадение! А совпадение ли?
Вполголоса переругивались Тиша и Хома, трещал огонь, заливались птицы, шумел ветер. На миг представилось, что сейчас к этим звукам добавиться другой — работающего двигателя, или пролетающего самолета. Даже голова закружилась от такого предположения! Нет, видать, подобных «чудес» здесь не предусмотрено.



Глава 8

…Открыл глаза, и вздрогнул от неожиданности. Перед мной на корточках сидел Хома, ухмыляясь во всю бороду:
— Никак задремали, сударь любезный?
Как подкрался, хрен бородатый, я и не слыхал, правда, что ли задремал?
— Я вот, что хотел спросить, сударь…
— Давай проще, — зевнув, перебил я его. — Зови меня Мак! Понял?
— Понял, суда… Мак. Я вот, что хотел у вас спросить. Как дальше действовать намечаете? Куда, то есть, путь держать собираетесь?
— Куда? — я задумался. А действительно, куда?
— Наверно, вы пришли сюда, для того, чтоб с холма на дорогу посмотреть?
— Ну, допустим, так.
— А я уже смотрел! — с гордостью заявил дружинник. — Долго смотрел!
— И чего высмотрел?
— Плохо там! — Хома ожесточенно почесал шею под бородой. — Очень плохо! Нельзя вперед идти! Проклятые со своим зверьем, как-то сумели через Зыбучие камни пробраться. Перевалили через Северную гряду, да и оседлали развилку. И было это два дня назад.
— Как два дня? — поразился я. — Мы ж с Тишей, почитай, от самой деревни, за ними следом шли.
— Э-э, нет, су… Мак! Те, кто с Северного перевала — это уже вторая их банда! Сегодня утром прошли. Я несколько дней уж тут сижу. — Хома назидательно поднял заскорузлый палец. — Орда, я вам доложу, несметная! Никогда столько проклятого отродья за раз не видал! Ох, боюсь не сдюжит Кумес… а может уже не сдюжил.
— Ты что такое несешь дурацкий дядя⁈ — вмешалась в разговор, незаметно подошедшая Тиша. — Как же не сдюжит? Там же дружина и магики! Чтоб у тебя чирей на языке вскочил, за такие слова!
— Цыц, дура! — беззлобно огрызнулся Хома, и снова повернулся ко мне. — А дружина… Видел я эту дружину… Приняли хэкку, дружину эту. Вы сударь Мак, видали когда-нибудь, как люди орешки грызут, а скорлупки сплевывают? Так там, у развилки, все людьми усеяно, как теми скорлупками! Если и не вся дружина городская лежит, то большая часть, точно! Я так думаю!.. — он сделал эффектную паузу, поочередно обводя нас, хитрым взглядом. — Думаю, план у Проклятых такой был: те, кто первыми пришли к развилке, те затаились. А другие стали тревожить заставу на Северном перевале. Ну, там всполошились, и давай, гонцов за помощью рассылать, дескать, хэкку большими силами хотят на них напасть. К нам в Лин тоже один такой приезжал, мол, спасите-помогите! Но господин капитан Эд, не дурак — он сперва разведку выслал. Он-то свое дело знает! А вот Кумесский комадор, похоже, купился, и кинулся на подмогу… да прямиком в засаду к проклятым и угодил! Хорошо, если не всех перебили. Теперь, думаю «ржавым» прямая дорога на Узмень. И что на них такое нашло? — дружинник недоуменно развел руками. — Не пойму! Столько лет сидели спокойно… ну разве что по мелочи шалили, а тут вдруг… — он замолк, сделав горестное лицо.
Некоторое время мы молчали, хмуро поглядывая, то друг на друга, то на дорогу на правом берегу Подгорицы, ставшую смертельно опасной.
— Но ведь дыма-то нет! — сообразила вдруг Тиша. — Со стороны Кумеса, нет дыма! А если б проклятые его б захватили, они точно бы все пожгли! Что на это скажешь, ханьский дядя?
Дружинник досадливо развел руками, как это он не сообразил такую простую вещь.
— Ну, может и не взяли Кумес. — начал он, раздражаясь. — Да я и не говорил, что взяли, ксаламандра ты, штыроголовая! Я только говорю, что нельзя туда идти! Хоть сударь-рыцарь и ловко с сабелькой управляется, против десятка оборотней ему не сдюжить! Лопни все это небо! А ты дурында деревенская, можешь валить в свою Ивицу, если хочешь побыстрее хвост занести! Будешь как старый Маха… Я ведь ему говорил два дня назад, когда мимо проходил… Бросай, говорю все, и смазывай пятки салом, пока не поздно! Так нет, куркулина, добра ему жалко! Вот и дождался, лопни все это небо!
— Ну, и что ты предлагаешь? — поинтересовалась Тиша. — Ладно, вперед нельзя… а куда тогда? Назад в Лин? А если там уже идет следующий отряд нелюдей? Что ты на это выразишь, борода многомудрая?
— А я и не предлагал назад идти! — буркнул дружинник. — У меня вообще, приказ господина капитана — здесь сидеть и его ждать! А он, зря приказы не отдает! Вот у вас приказа нет, вы можете идти! Только не говорите потом, что Хома вас не предупреждал! Я и Махе говорил…
— Стоп, стоп! — замахал я руками, останавливая этот словесный понос. — И сколько его ждать, твоего капитана? Вдруг он, вообще не придет?
Хома ошалело посмотрел на меня, похоже у него в голове не укладывался такой расклад.
— Как, это не придет? Куда ж он денется?
— Ну, может, назад вернулся, в этот… как его?.. в Лин. Мало ли. Ты же сам говоришь, что пройти невозможно.
Хома посопел немного, обдумывая мои слова, затем изрек:
— Я так думаю!.. Надо здесь оставаться, пока заваруха на убыль не пойдет…
— Хорошенькое дело! — встряла Тиша. — Может она всю десятицу не кончится! А жрать, то есть, кушать, что станешь, бестолочь глупоглазая⁈
Нет, положительно, эти двое сразу стали, как кошка с собакой.
— Тебе уши отрежу и съем! — осклабился дружинник. — Одно на завтрак, а другое на обед. Они у тебя большие!
Девчонка невольно прижала ладони, к своим аккуратным ушкам, но потом, опомнившись, отдернула их.
— Свои побереги! — заявила задиристо. — И бороду, чтоб я тебе ее не подрезала!
— Хватит вам! — меня начали раздражать их постоянные препирательства. — Давайте ближе к делу!
— Я и говорю… — Хома смотрел на меня ласково, как на ребенка. — Здесь надо остаться! Проклятые сюда не полезут, что им тут делать. Здесь же тупик! — он махнул рукой куда-то за холм. — Там дальше Подгорица под самой скалой течет. Идти некуда!
— А куда же, тогда Маха шел? — поинтересовалась Тиша.
— Во-от! — дружинник торжественно поднял указательный палец. — Чую, схрон у него тут! Недаром у него кроме чавы, никаких продуктов с собой не было! Значит в этом схроне и харчи имеются, и все что нужно! Надо нам только поискать его. И сиди здесь хоть десятицу, хоть две.
Я промолчал, но про себя подумал, что предложение Хомы меня вполне устраивает. Идти все равно некуда, а вот схрон Махи попробовать поискать стоит, вдруг там отыщутся какие-нибудь указания на мой счет. Правда если хэкку все-таки решат сюда заглянуть, то бежать будет некуда. Разве что забраться на скалистую гряду, которая стеной поднималась к югу. Однако при взгляде на эти отвесные скалы, желание лезть на них пропадало категорически.
Наше толковище закончилась тем, что Хома собрался пойти и поискать предполагаемый схрон, следопыт он или кто, а Тиша выказала желание сбегать на тот берег, чтобы забрать свой улов, оставленный на траве возле пожарища, ведь голод никто не отменял.
Я же остался сидеть возле остатков костра. Некоторое время следил за девчонкой — та спорым шагом спешила к мостику. Затем, от нечего делать, стал регулировать ремешок ножен.
Тиша, меж тем, достигла остатков постоялого двора. Я видел, как она, деловито пошарив в траве, нашла, связанную веревкой, рыбу. Повернулась и победно потрясла своим уловом, что-то крикнула, из-за дальности, слов было не разобрать. Затем закинула вязанку на плечо и пошла к скальному выступу, откуда мы вышли пару часов назад, видимо решив, на всякий случай, глянуть на дорогу.
Я закончил с ремешком. Подергал — вроде, держит крепко.
Сколько, интересно знать, времени? Поднял глаза — облака, скрывающие солнце, разбежались, и светило вновь засияло в ярко-синем небе. В отличие от купоросной луны, здешнее «Солнце» ничем не отличалось от земного. Оно уже довольно сильно склонилось к западу, но припекало еще вполне. Неплохо бы еще разок искупнуться в речке, да и напиться не мешало бы. Хмель, от выпитой чавы, уже выветрился, но во рту остался довольно мерзкий привкус.
А, в самом деле, пока еще жарко можно искупаться. Интересно, мыло они уже изобрели? Надо выспросить у местных, насчет моющих средств, невозможно ж ходить таким грязным. Чем в средние века, на Земле пользовались? Кажется золой. В ней, вроде как, содержится много карбонатов. Я посмотрел на остатки погребального костра. "Нет уж, брать оттуда золу, ну его нафиг. Ладно, пока так обойдусь, в крайнем случае, песочком потрусь.
Тиша выскочила из-за выступа и, как ошпаренная, понеслась к реке. Даже отсюда было видно, что глаза у неё выпучены, а волосы, кажется, встали дыбом. Вязанка рыб, свисающая с плеча, колотила по ногам мешая бежать, и была отшвырнута в сторону.
Что ж она там такого узрела, что даже улов свой бросила? Похоже, я знаю ответ… и ответ этот, мне очень ненравится. Неприятно засосало под ложечкой, жаром ударило в лицо.
— Рыжие, рыжие!.. — подтверждая мою догадку, еще издали закричала Тиша, после чего зажала себе рот ладошкой и испуганно оглянулась.
Ну вот, накаркали! Я стал оглядываться в поисках укрытия.
— Рыжие! — выдохнул Тиша, подбегая. — Там! — она остановилась, тяжело переводя дыхание. — Там!
— Далеко?
— Там! — все повторяла девчонка.
— Далеко, я тебя спрашиваю?
— Я за выступ зашла, а они из-за горы выходят… с полкрайны, наверно, если бегом бежать.
— С полкрайны… — повторил я за ней. Из общения с местными, успел узнать, что крайна — здешняя единица времени (а заодно и расстояния), что-то около десяти земных минут, и у каждой свой оттенок цвета, в зависимости от времени суток.
— Да! — подтвердила Тиша. — Сейчас уже покажутся.
— Они тебя видели?
— Откуда, я знаю? — она пожала плечами и вытерла со лба, обильно струящийся пот. — Я как их заметила, сразу стреканула оттуда… Может и видели.
Вдруг, как подкошенная, рухнула на землю.
— Вон они!
Я тут же последовал её примеру и упал за ближайшую кочку. Прямо на какой-то острый сучок, незамедлительно впившийся в живот. Обложив сучок матом, повозился, устраиваясь, и, наконец, осторожно выглянул.
Между выступом и остатками постоялого двора уже во всю сновали странные существа — таких, я еще не видел. На первый взгляд, они походили на крупных собак — заросшие пегой шерстью, тонкие тела на четырех лапах, сзади длинный хвост. Но это только на первый взгляд. Передвигались они, явно не по-собачьи. Лапы раскорячены в стороны и странно согнуты в суставах, двигаются быстро-быстро — словно, твари парят над самой землей.
— Гончие! — шепотом, словно её могли услышать, сообщила Тиша. — Они как ящерицы, только шерстью заросшие. От них не убежишь!
— Было бы еще куда бежать, — констатировал я и без того очевидную вещь.
Из-за скалы, тем временем выходила следующая партия монстров — хорошо мне знакомые, обезьяно-медведи. В отличие от гончих, они двигались, пусть и корявым, но строем. Ряд за рядом, ряд за рядом вытекали из-за выступа. Блиа, да их тут целая рота! Ага, вот и хозяева пожаловали. Рыжие всадники в потешных колпаках, на своих страшноватых «лошадках». Десять, двадцать… пятьдесят… восемьдесят. Все. Следующий отряд лесных великанов — еще около двухсот рыл. За ними с десяток всадников, но не на гракхах, а на каких-то огромных птицах смутно напоминающих страусов, но гораздо мощней и хищней. Длинные, голенастые ноги, череп со страшным, крючковатым клювом, длиной с хорошую лошадиную голову. Несмотря на то, что находились в двух метрах над землей, всадники хэкку, вели себя уверенно, оживленно переговаривались и жестикулировали. У птичьих наездников кроме луков, в качестве оружия имелись еще длинные, тонкие копья.
— Это сархусы, — продолжала комментировать Тиша. — Дед говорил, что они за Проклятыми лесами живут и травой питаются. Рыжие, и из них чудищ сделали. Такая тварь одним ударом лошадь убивает, а про человека и говорить нечего.
— Сколько же у них этих чудищ-страшилищ?
— Да кто ж их знает, что ни год, всё новые появляются.
Меж тем, последний отряд хэкку остановился у развалин постоялого двора. Всадники ловко спрыгнули со спин своих птиц и стали привязывать их к остаткам изгороди, доставали что-то из притороченных к толстым шеям сумок.
— Никак жрать собрались?.. — предположила Тиша. — Вот же проклятое семя, другого места не нашли!
Я молчал, вспомнив про брошенную рыбу. Блинский бог, хоть бы не заметили!
Но они заметили. Один из воинов отправился к реке, видимо, для того чтобы набрать в мех воды и буквально споткнулся об Тишин улов. Некоторое время недоуменно рассматривал рыбу, а затем гортанным криком позвал остальных. Сам же вытянул из-за спины лук, настороженно осматриваясь вокруг. Подошли его товарищи, сгрудились вокруг находки, загалдели, очевидно, споря, откуда здесь могла взяться свежевыловленная рыба. Затем повернулись к реке, и посмотрели прямо в нашу сторону. Остро захотелось сжаться, слиться с землей, заползти в какую-нибудь нору, чтобы не нашли.
— Проклятые небеса!.. — прошептала Тиша, — неужто сюда пойдут?
— Угораздило ж тебя! Нет, чтоб в реку бросить!
Девчонка только голову вжала в плечи, очевидно осознав, какую глупость только что совершила, и чем это для нас может кончиться.
Хэкку, тем временем, пришли к какому-то решению. Одного оставили на берегу, остальные же вернулись к своим птицам, чтоб продолжить приготовление к трапезе. Оставшийся, извлек откуда-то, уже знакомый, завязанный в узел, горн и, приложив к губам, надул щеки. Горн, как и тогда в деревне, не издал ни единого звука. Воин, не смущаясь этим, убрал корявый инструмент обратно в складки одежды и, подбоченившись, стал ждать результата. Я заметил, как четверка мохнатых ящериц, отделилась от ушедшей далеко вперед стаи и понеслась обратно к пожарищу.
— Твари проклятые!.. — Тиша быстро пятилась, не поднимаясь с четверенек. — Твари… Гадины! Бежать надо, Мак! Бежать! Рыжий сейчас гончих по нашему следу пустит…
— Да куда ж, тут бежать-то? — я, так же на четвереньках, устремился вслед за ней. — Если хэкку наш костер найдут, да лошадь дохлую, да трупы своих, они ж все тут прочешут мелкой гребенкой!
— Может этот… Хома… может он нашел схрон. Хотел же Маха где-то спрятаться, — убедившись, что с другого берега Подгорицы её уже не видно, девчонка поднялась с коленок и, согнувшись в три погибели, побежала вдоль склона, прямо по дорожке. Я, молча, устремился за ней.
В таком полусогнутом виде, мы бежали минут пять. Когда холм надежно скрыл нас от реки, выпрямились во весь рост и, соответственно, ускорились. Внезапно, Тиша впереди, подпрыгнула и, хватаясь за ветви и корни деревьев, буквально взлетела вверх по склону — Маугли, да и только!
— Гляну, — деловито пояснила она сверху, — что там нелюди делают, — девчонка, на удивление, не потеряла присутствия духа. Она полезла куда-то еще выше и скрылась из виду. Я стоял, хватая ртом воздух, как рыба об лед, повторить Тишины кульбиты мне было не под силу. Оставалось ждать.
Прошло минут десять. Ну, куда она там запропастилась? Ответом на мой безмолвный вопрос, стал нарастающий треск ветвей, и Тиша, еще быстрей, чем взбиралась на склон, съехала с него на пятой точке, ловко тормозя, при помощи свисающих всюду ветвей деревьев.
— Гончие уж возле кострища! На счастье, у дохлятины задержались — они ж вечно голодные, а то б уже здесь были. Но рыжий сархуса оседлал. Самое большее, через пару крайн, их достигнет, дальше погонит. Что делать-то будем, а Мак?
— Что делать, что делать… бежать, сама ж говоришь. — я лихорадочно соображал. Пара крайн? Минут двадцать, полчаса? А в голове ни одной здравой мысли.
Дорожка, огибающая холм, шла прямо вдоль берега бурной реки. За противоположной стороной холма, отвесная стена из серого известняка. Под боком, крутой, поросший непролазным кустарником, склон. По нему если взбираться, то только на карачках.
— Куда эта дорога идет? — я оглянулся вокруг, ища глазами Тишин заплечный мешок, девчонка сбросила его перед тем, как карабкаться на кручу.
— Да не дорога это… так… раньше здесь рудник был… что-то там добывали, возили… когда нелюди еще тут обитали. Но давно все забросили… еще до того, как наши посельники пришли, — Тиша заглядывала мне в лицо, топталась на месте, чувствовалось, что ей не терпится задать стрекача.
Я еще раз огляделся. В Подгорицу в этом месте впадал бурный, горный ручей. И дорога, какой бы заброшенной не казалась, уводила вдоль этого ручья, постепенно превращаясь в еле заметную тропку. Но, куда-то же ехал ныне покойный Маха. Ведь надеялся же, не только сам спрятаться, но и лошадь с возком укрыть. Значит места там довольно много. Вот только, где это там?
— Хэкку, про рудник могут знать?
Тиша пожала плечами, вытаскивая из кустов свою котомку.
— Кто ж их проклятых ведает?
— Ладно, давай сюда сумку! — я, размахнулся, и зашвырнул мешок повыше на дерево, стараясь, чтобы он зацепился за ветки. С третьего раза получилось, и мешок застрял в нескольких метрах от земли, в развилке ветвей. Тут только Тиша очнулась.
— Ты что делаешь? Там же вещи… Как я буду…
— Целее будешь! Хрен с ними с вещами, быстро за мной! — не теряя больше драгоценных секунд, я ухватил обалдевшую девчонку за шиворот, и, подтащив к ручью, спихнул в воду. Сам прыгнул следом и пошел по руслу, таща её за собой. Ноги оскальзывались на круглых окатышах, стыли и немели. Злые стремительные потоки поддавали под колени, пытаясь сбить, утащить за собой в ледяную бутылочно-зеленую круговерть. Тиша судорожно цеплялась за руку и семенила следом.
Кое-как, преодолев метров двести вверх по ручью, и обогнув холм, мы добрались до каменистого откоса, поднимающегося прямо из воды. Дальше за ним, дорога вообще исчезала, оставалась только узкая тропка, временами скатывающаяся в воду, временами жмущаяся к самым осыпям холма. А круча над головой вздымалась, градусов, под сорок пять. Хочешь, не хочешь, а подниматься нужно именно здесь.
Под конец путешествия по ручью, поскользнувшаяся Тиша, все же навернулась в воду, скрывшись с головой. Пока я вытаскивал её на берег, сам вымок до нитки. Девчонка не особенно зашиблась о камни, только стала похожа на мокрого кутенка, от холода лязгала зубами. Я чувствовал себя не лучше — мокрый по уши, ноги ныли от ледяной воды.
Ничего, сейчас согреемся! Дальше вверх, по почти отвесному склону, сквозь заросли колючих кустов, перевитых ползучей повителью. В голове всплыло слово — шибляк. Кажется, так назывались подобные заросли в Крыму.
Крым, бля… теперь это не для меня. Это другим осталось — отпуск, пляж, теплое море. А мне — бег по пересеченной местности с бандой монстров за спиной.
Сухая каменистая почва крошилась и осыпалась под ладонями и коленями. Густо заросший склон сменялся каменистыми проплешинами, засыпанными острым щебнем. Бежать приходилось не напрямик, а петляя из стороны в сторону, наискосок, иначе скатишься вниз. Пот заливал глаза. Когда нам было холодно?
Преодолев очередную полосу препятствий из колючих кустов, мы двинулись по карнизу, вокруг вершины холма. Тропинка, или то, что от нее осталось, змеилась далеко внизу. Высоко забрались — метров тридцать, наверно. В этом месте холм образовывал практически отвесную стену. Навернёшься — костей не соберешь. Карниз забирался выше и выше, становясь все уже, пока не превратился в «полку», как называют такие места спелеологи — слегка пологий уступ, шириной не более чем в три ладони. Стараясь не смотреть вниз, прижимаясь к нагретому солнцем камню, шаг за шагом мы двигались вперед. Чтоб обогнуть последний выступ, скалу пришлось, буквально обнимать, прижимаясь щекой к покрывавшим ее лишайникам. И только для того, чтобы увидеть, что ведущий нас карниз, обрывался возле крутолобой вершинки — дальше пути не было.
— Подлюка, сука, падла! Попали! Назад, что ли возвращаться? Вот засада, так засада… по самые помидоры нас судьба нахлобучила!
— Мак! — дернула сзади за рубаху Тиша.
— Ну?
— Наверх надо лезть. Больше некуда! Назад пойдем — время потеряем. С тварями проклятых наперегонки не побегаешь! — девчонка прищурилась, ожидая ответа, вид у неё был не по возрасту рассудительным.
— Да как же на нее, подлюку, влезешь? — усомнился я, разглядывая стену перед нами. Ее гладкая, отполированная ветром и водой поверхность, лишь кое-где изукрашенная вязью тонких трещин, казалась совершенно неприступной.
— Я влезу! — Тиша уже уселась на землю и снимала с себя чуни. — Тут недалеко лезть-то… ты меня только подсади, — она связала чуни тесемками и повесила их на шею.
— Ты-то может, и заберешься… а я, уж точно не смогу.
— У меня веревка есть! — девчонка бесстыже задрала подол, демонстрируя обмотанную вокруг талии бечевку. — Я ее там к чему-нибудь привяжу, и тебе конец сброшу. По нему и залезешь.
Рассуждать дальше смысла не было, и стоя спиной к скале, я подсадил Тишу, подставив сперва руки, а потом и плечи. Она некоторое время топталась у меня на плечах, а затем, видимо нащупав опоры для рук, быстро полезла вверх. Отступив от скалы, я проводил её взглядом. Действительно, с высоты моего роста, до вершины было всего-то метр-полтора. Юркая точно ящерица юная скалолазка, цепляясь за невидимые выступы, преодолела это расстояние меньше, чем за минуту. Вот её круглый задик перевалил через край стены, и через мгновение на этом месте уже появилась озабоченная мордашка.
— Мак! Подожди, я сейчас! — голова скрылась.
Подожду, конечно, куда денусь…
Обернувшись к реке, я заметил парящую на одной со мной высоте крупную птицу, похожую на орла. Хорошо было видно, как птица, повернув голову, рассматривает меня, удивляясь, наверное: что за тип забрался на горную кручу?
— Хорошо тебе с крыльями! — сказал я ей. Прошел несколько десятков шагов обратно по карнизу, и осторожно выглянул из-за выступа. Нет, пока что ни одной твари на склоне не появилось. Должно быть, уловка с Тишиным мешком и прогулкой по руслу ручья сработала, сбила монстров со следа.
— Мак! — услышал я испуганный голос девчонки. — Мак, ты где?
Увидев меня, она выдохнула с облегчением:
— Я уж подумала, что со стены свалился! Держи конец!
Закопошилась где-то наверху, и ко мне спустилась веревка. Подергал, вроде держит. Теперь осторожно. Пока забирался, казалось, в спину уперлись тысячи враждебных жадных взглядов. Только бы веревка выдержала!
Веревка выдержала. Перевалившись через край, я с облегчением вздохнул и растянулся на раскаленном камне рядом с Тишей.
— Вон они!
Я посмотрел в направлении, которое показывала моя спутница. Среди сплошного нагромождения камней и колючих кустов далеко внизу просвечивал тот пятачок, где мы забрались в ручей. Лихие гончие, азартно кружили под деревом, высоко подпрыгивали, пытаясь схватить повисший в развилке Тишин мешок. Наблюдать за ними было бы забавно, если бы они пришли не по наши души.



Глава 9

— Вещей жалко! — сокрушенно вздохнула Тиша. — Как я без них теперь буду?
— Зато задержали тварей! Если б они вокруг тебя сейчас скакали, лучше бы было?
В какой-то момент, бестиям удалось-таки стащить мешок с ветвей, и теперь вся банда азартно драла его содержимое, вырывая друг у друга особо аппетитные куски. Неизвестно, сколько бы они так забавлялись, но тут из-за выступа показался их хозяин на своей птичке-невеличке. Даже отсюда, с высоты девятиэтажного дома, страус-переросток выглядел устрашающе — совершенно лысая, обтянутая красноватой кожей голова, огромный, тяжелый клюв, голая шея, в складках и наростах кожи, точно у индюка. И траурно-черное оперение. Хотя на перья, это было мало похоже — тонкие, точно волосяные нити покрывали всю нижнюю часть шеи и туловище сархуса (наверно, правильнее было назвать его «страхусом»). Этот траурный покров колыхался и шевелился от малейшего движения птицы или от дуновения ветра, точно длинные черные водоросли в полосе прибоя.Даже с такого расстояния, эта тварь вызывала омерзение.
Рыжий восстановил порядок, в очередной раз, дунув в свою дудку. Копошащаяся куча моментально распалась. Гончие разбежались в стороны, и начали нарезать расширяющиеся круги, очевидно, пытаясь унюхать следы.
Рыжий всадник снова «протрубил» — и одна из гончих, понеслась к берегу реки. Буквально на бегу, внешний вид твари преображался — исчезла, словно втянулась в тело, вся «шерсть», череп уплощился, став больше похожим на морду аллигатора, лапы еще шире раскорячились по сторонам. Вот уже белесое брюхо проскребло по прибрежным камням, и, почти без брызг, в воду скользнуло гибкое тело рептилии. Остальные уродцы, подбадриваемые беззвучными сигналами хозяина, разбежались кто куда. Две гончих скрылись из виду, очевидно, углубившись в заросли, а вот одна… Почти вплотную прижимая морду к земле, она устремилась прямо по берегу ручья. Ну, вот, — подумал я, — через минуту-другую гадина достигнет места нашего выхода из воды и учует следы. Судя по всему, повторить наш путь, она сможет намного быстрее. Разве что на стену не заберется… хотя, кто их мутантов знает? И тут по дну сознания, тенью прошла страшная мысль: а есть ли куда спускаться на другой стороне? Не в западне ли мы?
— Уходим? — почему-то шепотом спросила Тиша.
Не отвечая, я на четвереньках перебежал площадку, глянул вниз. Наша вершинка нависала над крутым склоном, чуть поросшим колючим кустарником.
Ну что ж, бог не выдаст, свинья не съест. Или тут правильнее будет — ханя не съест? Перекинув веревку, я махнул рукой Тише, мол, спускайся, я страхую. Девчонка, не заставила себя уговаривать — снова повесила мокасины на шею, и, держась за веревку, стала сползать вниз. Ниже, дальше. Секунды растягивались как резиновые. Внезапно она остановилась и, подняв голову, глянула мне в глаза.
В звенящей тишине явственно прозвучал её шепот:
— Мак, тут есть, где стоять. Все нормально, спускайся.
* * *
Теперь стало видно, то, что скрывал холм. Своей кручей, он запирал узкое ущелье, уходящее куда-то вглубь скал. Дальнейший наш путь, напоминал прежний, отличаясь лишь тем, что теперь он шел под уклон. Мы перебегали от камня к камню, от куста к кусту, временами поглядывая в сторону реки — не вынырнет ли где гончая.
После очередной короткой перебежке вдоль небольшой каменистой проплешины, вдруг увидели на ее противоположной стороне Хому.
Бравый дружинник, расселся на валуне, и неспешно переобувался, что-то насвистывая себе под нос. Тиша, недолго думая, запустила в него камушком. Попала. Хома, как ужаленный, вскочил на ноги, и завертел головой, сжимая в руке свой сапог.
— Дядь, дядь, давай сюда! — страшным шепотом позвала его Тиша.
— Ты ополоумела, что ли, ыхыргова отрыжка, так пугать людей! — спросил Хома через всю поляну.
— Тише, дядь, — девчонка, на удивление, не стала грубить в ответ, — там ржавые, со своими тварями… нас ищут! Тикать нужно! Ты схрон сыскал?
Даже с такого расстояния было видно, как побледнело под плотным загаром лицо Хомы. Не обувшись, припадая босой ногой на острых камнях, он ринулся к нам в кусты.
— Ты чего несешь, ксаломассова дщерь? Лопни все это небо! — Хома уцепил девчонку за плечо и тряхнул. — Сударь, ваша желторотая, случаем, черепушкой о камушки не приложилась?
— Увы! — я развел руками. — Что правда, то правда… там полно разной нечисти по наши души.
— Да что же это? Да как же?.. Чего они сюда полезли-то? Они, что, вас видели? — Хома быстро натянул на ногу сапог.
— Увидели или унюхали… сейчас неважно, — я не стал объяснять ему причину всех несчастий, опасаясь вызвать новую волну вражды между своими спутниками, — надо где-то спрятаться. Ты что-нибудь нашел? Тиша говорила, тут рядом старые рудники? Может там?
— Там… — Хома задумчиво почесал бороду. — Может он там и есть, схрон тот… да только не подойти, не подъехать к этим штольням никак! Все завалено, засыпано. Если, где какие-нибудь крепежи и остались —, то дунь — обвалятся!
— Хорошо… вернее, плохо. А за штольнями что?
— Да ничего, — дружинник пожал плечами. — Тупик. Этот… ручей сверху из скал бьет. Стена — голову задерешь вверх глянуть — шапка валится. На нее не взобраться ни в жизнь. Если только взлететь.
— Но ведь куда-то этот Маха шел? И лошадь за собой вел и возок?
— Вел, шел… Да… — Хома, в сердцах, сплюнул. — Лопни все это небо! Я у него в башке не сидел, не знаю. Может он с глузду сдвинул на старости лет, вот и попер на рожон!
— Думайте, господа и дамы, думайте! Хома, ты тут несколько дней уже сидишь, должен все окрестности знать. Есть что-то, ну, тропинка, ущелье какое-нибудь… хоть что-то, куда мы могли бы уйти?
— Нету, ничегошеньки нету! Обрыв, вода и осыпи колючками заросли́.
— До тупика сколько?
— Да пару крайн.
— А ты, как тут оказался?
— Там от штолен тропинка есть чуть в сторону. Вот, я и решил поверху пройти, посмотреть, не видать ли чего окрест.
— Все, пошли! — я поднялся, зачем-то отряхнул штаны, словно они от этого могли стать чище.
— Куда? — одновременно спросили спутники.
— Туда! Вперед! Если вы тут собираетесь сидеть и ждать, пока вас сожрут — ваше право. Но я, лично, на это не подписывался!
Я зашагал вниз склону. Оглянувшись на ходу, увидел, что Тиша вприпрыжку кинулась следом.
— Хома, не отставай! Да поглядывайте по сторонам.
Дружинник снова сплюнул и пошел за ними, недовольно бормоча, что-то себе под нос.
Склон постепенно сужался, прижимаясь к отвесной стене, растительность становилась все суше и цапучее — сплошные шипы и колючки. Под ногами хрустела каменная крошка, стена слева, выглядела так, словно была сложена неведомым великаном из огромных каменных глыб — вот они каменоломни. Ручей на дне ущелья то появлялся, то исчезал под обрывом, иногда лихо прыгая с невысоких уступов, иногда изгибаясь и петляя между глыб известняка. В спокойное время, я засмотрелся бы на такую красоту, но теперь взгляд равнодушно скользил по окрестностям. Только вперед, неизвестно к чему, но вперед! Узкий карниз постепенно начал спускаться вниз, как будто придавленный отвесной стеной.
— Мак! — окликнул сзади Хома. — Ты смотри осторожнее, там впереди тоже обрыв!
Обрыв я и сам уже увидел. Вернее, это был не обрыв, а довольно крутой склон. Все, приехали — прямо под ногами круглая чаша ущелья, обточенная тремя водопадами, высоко над головой бьющими из скал. На самом дне этой природной чаши получилось крохотное озерцо, вода в котором пенилась, бурлила, клокотала, устремлялась затем в узкое русло горного ручья. В стенах круглого ущелья, кое-где виднелись темные провалы шахт. Но расположены они были намного выше человеческого роста, а никакого намека на лестницы даже не наблюдалось. И, как злая насмешка судьбы, поперек всего ущелья — почти что от стены до стены, висела яркая арка радуги. С одной стороны, у озерца был небольшой пляж. Не пляж, конечно, а сухой бережок, с парой деревцев на нем. И на каменистой крошке этого бережка явно были видны следы от тележных колес. След, прерывистый, но четкий уводил к небольшой расщелине между скал.
— Хома, смотри!.. — я не мог сдержать чувств, — ездил сюда Маха, и не один раз! Видишь колею?
— Да видел я… — с досадой махнул рукой дружинник. — Прошел по ним… вон там, чуть ниже, даже видно, где бок возка о камни ободрали — краска и щепки на них свежие. Отсюда не видать, я подходил, смотрел. Вот только в щели этой — три ступеньки вверх — человеку запрыгивать придется и все — дальше стена!
— А лошадь по тем ступенькам поднимется?
— Лошадь, ежели приученная по горам ходить — поднимется. Возок не пройдет, конечно, но его ведь и разгрузить можно!
— Значит, идем туда.
— Зачем⁈ — заупрямился дружинник. — Я же говорю, нет там ничего! Может, Маха просто хотел на бережке отсидеться… может, у него никакого схрона и не было?
— Ну, ты же сам говорил… — начал я.
— Эге… — сказала сзади Тиша, и ухватила меня за рубашку.
— И точно, сударь, гляньте-ка, нас уже поджидают! — Хома показал рукой на озерце. Там, в кипучей воде, кругами ходила гончая. Изредка над поверхностью высовывалась голова, клацали зубы, и тварь снова скрывалась под водой.
Вот так. Пока мы думали, что гадина плещется себе в реке, она, оказывается, поднялась по ручью. Словно знала, где нас ждать. И нет сомнения, что ее товарки уже идут по следам беглецов и минут через пять-десять нарисуются у нас за спиной.
— Что ж делать-то? — голос Хомы заметно осип от страха.
Я его понимал — умирать никому не охота, и мне в том числе…
— В общем, так, — я старался, чтобы голос звучал, как можно решительней, — назад дороги нет, это ясно?
Спутники молча кивнули.
— Пока что тварь нас не видит. А когда увидит, ей несколько минут понадобится, чтобы свой сухопутный вид принять. Так что, до щели в стене добежать успеем.
— Успеем… — возмутился дружинник. — И что с того? Там нам, как раз кишочки по камушкам размотают. Даже бегать, далеко не придется! Или вы снова на сабельку свою рассчитываете? Так особо не надейтесь… это вам с первого разу повезло.
— Короче, — я рубанул рукой воздух, отгоняя сомнения, — нужно идти пока тварь одна. Когда прибудут остальные, нам ничего не светит, уж точно! Я понимаю, что риск есть, но сидя здесь мы ничего не выигрываем. Точнее сказать — все проигрываем. Поэтому… в общем, я иду! Кто хочет, может остаться здесь.
— Мак, ты чего! — возмутилась Тиша. — Если этот трус боится, пусть он и остается! А я с тобой!
Слышно было, как Хома плюнул с досады, какие, мол, глупые и упрямые достались ему спутники. Но потом сзади послышалось его недовольное сопение. Видимо боязнь, остаться одному, пересилила страх перед жуткой тварью в озере.
Склон под нами был не совсем ровным — выступы, карнизы, выбоины в камнях. По ним, точно по ступеням лестницы, мы и преодолели эту сотню метров. Обломки камней справа, прикрыли нас от озерца.
Присев за камнями и оглядевшись, мы, не разгибаясь, кинулись к той узкой расщелине, куда вели следы от возка. Бежать внаклонку пришлось еще метров двести. Сверху это расстояние не выглядело таким большим. Опять присели за кустами. Отдышались. Еще один рывок до следующих камней. До входа в ущелье осталось метров пятьдесят, когда Тиша, оглянувшись, ойкнула — выродок крокодильего племени, оказывается, уже спешил к нам. Бежал, превращаясь на ходу, обратно, в полуволка-полуящерицу. Удлинялись чешуи, превращаясь в иглы — короткие по бокам и стоящие гребнем по хребту, как у дикобраза. Морда принимала прежние очертания. Сверкнули загнутые клыки. Лапы подобрались под брюхо, туловище приподнялось над землей. При этом скорость бега бестии, стремительно нарастала. Времени мне хватило лишь на то, чтобы выхватить меч из ножен.
Тварь, резко затормозила, словно вид оружия, что-то ей напомнил. А может, просто подумала, что человечкам теперь некуда деться и можно подождать подмоги. Во всяком случае, теперь она не спешила. Не торопясь, двигалась к нам, волоча игольчатый хвост, и чуть раскачиваясь, из стороны в сторону, при каждом шаге. Размерами бестия не превосходила крупного волка. Она не рычала, а скорее стонала — низко, гортанно. Иногда этот стон переходил в шипение, а потом снова возвращался к горловому звучанию.
Интересно, что страха опять не было, единственное, чего я опасался в этот момент — чтоб ноги не поскользнулись на сыпучем щебне. Упадешь и конец, встать уже не успеешь!
Гончая все-таки атаковала. Я едва успел отследить ее стремительный рывок. Если бы мы стояли на жесткой земле, а не на сыпучих камнях, бросок, скорей всего, достиг бы цели. А так, она, попросту, не долетела до меня. И я успел рубануть. Скорее инстинктивно, чем надеясь на удачу. Попал! Лезвие точно по маслу, прошло сквозь плоть монстра. От неожиданности, я чуть не улетел головой вперед, еле удержавшись на ногах. Тварь, с разрубленной надвое мордой, шарахнулась назад, отскочила на несколько шагов. Шип-стон стал выше, слышнее, из раны текла-пузырилась какая-то коричневая жидкость. Но… бестия, оказывается, и не думала издыхать — рана, буквально на глазах затягивалась, срасталась, заполнялась новой плотью. На время регенерации гончая замерла на месте, как будто вслушиваясь в то, что происходит сейчас с ней.
Я получил короткую передышку. Еще десяток шагов к расщелине. И опять все внимание на ползучей твари, которая зарастила свою рану и снова двинулась за мной. Возможно, чуть ловчее, чем раньше. Словно, вместе с регенерацией, она как-то сумела перестроить свой организм, чтобы легче двигаться по камням. До расщелины осталось метров десять. Еще один выпад гончей, еще один взмах мечем. Неймется, получи! Но на этот раз клинок лишь скользнул по морде, обнажив всю челюсть с левой стороны. И опять гадина отскочила. Я понял — она опасается второго удара. Очевидно, ее можно убить, только изрубив на куски. Снова короткая заминка, опять нарастает свежая плоть. И еще несколько шагов по рассыпающемуся каменному крошеву. Вход в ущелье еще ближе.
Я не особо представлял, что буду делать дальше, просто пятился и пятился, отступая от твари. Сколько там еще осталось — метр, два, три?
— Мак, в сторону! — услышал я свистящий Тишин шепот и, шарахнувшись вправо, успел заметить пролетевший мимо оранжевый шарик. Секунду спустя шарик достиг занимавшейся самоисцелением гончей, и она вспыхнула как факел, завизжала, закрутилась на месте. Воспользовавшись моментом, я подскочил к ней, и от души рубанул мечом, разрубив поганку пополам. А потом для верности еще и башку отчекрыжил, внутренне удивляясь легкости с какой клинок рассекал плоть.
Тут меня ухватили за рубаху, и, буквально, втянули в ущелье.
Вовремя — к ущелью уже спешили новые твари.
Непонятно как, но Тиша с Хомой ухитрились спихнуть вперед валун, почти перегородивший узкий проход. Навалившись все втроем, мы закрыли его окончательно. Гончая на противоположной стороне обижено завыла, и я увидел, как она выгибается дугой, подтягивая задние ноги к передним и горбатя спину. Хома повис у меня на плечах, увлекая на землю. Едва успели. Сухо тренькнуло, отдавшись очередью сочных чмоков за спиной.
— Бежим! — шепот у дружинника, был свистящий, испуганный. — Только ради неба, не поднимайся, гадина отравленные колючки мечет!
Не вставая с четверенек, под яростный вой гончих, мы резво помчались вглубь коридора, опасаясь получить в задницы следующую партию, этих самых, отравленных колючек.
Расщелина, поначалу узкая, местами не шире метра, постепенно расширялась, превращаясь в просторную галерею. В самом ее конце, действительно, был порог из трех ступеней. Хотя ступенями назвать их было сложно, каждая по полметра высотой, словно какой-то великан, уложил, одну на другую, три каменных плиты, а затем сдвинул их, как колоду карт. Тиша уже торчала наверху, бестолково заламывая руки. По её сумасшедшему взгляду я понял, что девчонка не понимает, для чего мы сюда приперлись, загнали себя в ловушку, из которой, уж точно, никакого выхода нет. За спиной грохнуло — кажется, монстрам удалось сдвинуть валун в сторону.
По инерции мы взлетели по ступеням и остановились — дальше бежать было некуда.
Я слышал, приближающиеся рыдающие стоны — еще невидимые твари карабкались через камни.
Ну, что ж, товарищ лейтенант, остается только геройски погибнуть, перед этим дав блядским звероящерам последний и решительный бой. «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“! Пощады, никто не желает!»
Стоп! Вот же дверь!
От удивления, я чуть не сел на задницу — прямо напротив лестницы была дверь. Самая обычная, из тесаных досок, окованная железными полосами, с массивной ручкой-кольцом. Даже, не замаскированная в камнях. Даже, не заросшая плющом или чем-нибудь наподобие. Как я ее раньше не заметил?
— Лопни все это небо… — начал, было, дружинник и осекся, он тоже увидел эту треклятую дверь.
— Быстро думай, как открыть! — я напряженно вглядывался в коридор, ожидая появления гостей. И они появились. Три хищных силуэта, один за другим возникли в полутьме коридора. Ага, теперь вся свора в сборе! Вот же нелепо будет помереть рядом с закрытой дверью, в шаге от спасения. Глупее не придумаешь!
Твари пытались прибавить ходу, но лезли все сразу и мешали друг другу в тесноте коридора. Воистину, тупость — их единственная слабая сторона.
Хома за спиной возился, шумно пыхтя, чем-то гремел и бренчал. Слышно было, как Тиша монотонно бормочет. Молится что ли? Или колдует?
— Тиша, девочка… — повернулся я к ней, — поджарь их как в прошлый раз, а я добавлю!
— Я пробую, — голос у маленькой колдуньи срывался от безысходности, — не получается… силы кончились…
— Давай Хома! Давай родной! На тебя вся надежда!
За спиной раздался легкий скрип. Неужели…
— Сударь Мак, и ты, шлында, бегом сюда!
Дважды просить не пришлось. Погрозив гончим, напоследок, мечом, я заскочил в открытую дверь, мимо, вжавшегося в косяк, дружинника. Обернулся. Хома отважно выглядывал из приоткрытой двери, а в правой руке у него, что-то раскачивалось на цепочке. Я вгляделся — «что-то» оказалось шариком, только чуть сплющенным с двух сторон. Дымчато-туманная бусина на медной цепочке.
— Ты чего, медлишь, мудило⁈ Закрывай дверь, скорей!
Дружинник обернулся и осклабился:
— Сейчас, сударь мой, сейчас! Подарочек, вот только отправлю, нашим подружкам! Берёг, но раз такое дело… Ну-кась, отскочь подальше, будет жарко! — и, метнул свою бусину вниз, под ноги тварям.
В следующий миг, он, отпихнув меня в проход, сам забился следом, и захлопнув за собой дверь, заложил массивный засов.
Мы оказались в царстве сумрака. Слабый свет еле пробивался сквозь, плотно пригнанные доски двери. В наступившей тишине стало слышно чье-то запаленное дыхание. С некоторым удивлением понял, что это я дышу, как загнанная лошадь, что пальцы свело судорогой на рукояти меча, ноги трясутся и подгибаются. Слишком много за сегодняшний день… Тиша опустилась на землю возле стены, обхватила голову руками положив локти на колени, и сидела не шевелясь.
И тут тишина кончилась. Твари заколотились и завыли за дверью, в ярости от того, что добыча ускользнула из-под самого их поганого носа. Массивные, тесаные доски, железные полосы на двери стонали и гнулись. Возможно, подумалось мне, эта дверь вовсе не так прочна, как кажется, и гончим вполне по силам разобрать ее на доски. Лишь вопрос времени, когда это произойдет. Хома пучил глаза, как срущий пекинес и что-то считал про себя, старательно загибая пальцы. Когда пальцы закончились на обеих руках — за дверью вдруг вспыхнул яркий белый свет. Он все усиливался и усиливался, как будто неведомые осветители включали один за другим софиты.
— Ого… — удивленно сказал дружинник, словно сам не ожидал такого эффекта.
Твари за дверью зашлись страшным воем, полным ярости и боли. Я зажал руками уши, не в силах выдержать этот адский концерт. Но вой быстро перешел в визг, внезапно оборвавшийся на самой высокой ноте, и все стихло. Свет погас. Стало темно, как в шахте.



Глава 10

— Ксаламассова матерь! — Хома, последовав примеру Тиши, уселся прямо на землю. — Что ж там такое случилось? Лопни все это небо! Не зря я шьеннский золотой выложил! Магики из Высоких Башен свое дело знают! «Кипящий туман» — это сила!
— Это что, дядь, за кипящий туман такой? — к ожившей Тише вернулось любопытство.
— Интересно, пигалица? И мне интересно… Думал, просто пыхнет, отпугнет тварей, но чтоб такое… — он, недоверчиво посопев, отвалил засов, и попытался отворить дверь. Та двигалась туго, преодолевая явное сопротивление.
В лицо дохнуло густым, банным паром. Как из хорошей русской парилки или, наоборот, турецкого хамама. Пар-туман клубился в коридоре, тугими плотными бурунами. А под дверью, брюхом кверху лежала гончая — обесцвеченная, как будто выцветшая кожа, бельма ослепших глаз, иглы выпали из спины и рассыпались рядом по земле. Страшилище сварилось заживо, как в скороварке. Под ступенями крыльца лежали и две её товарки. В той же степени готовности.
Туман, вернее банный пар, быстро остывая, уже не обжигал легкие при каждом вздохе. Он уходил в небо, растекался каплями по каменным стенам. Хома возился возле двери. Дохлую гончую он успел спихнуть с порога, и теперь рассматривал какую-то штуковину, прибитую к двери, примерно, в полутора метрах от пола. Штуковина представляла собой конструкцию из десятков тонких проволочек, сложным образом переплетенных между собой.
— Что это за макраме? — поинтересовался я.
— Амулет охранный… потому-то мы дверь поначалу и не видели! Точно такой, у Махи покойного, на сермяге был нашит, только размером поменьше. Я еще взять хотел, да поостерегся! С покойничков амулетки снимать — себе дороже станет!.. Я вот чего понять не могу…
— Что ты опять понять не можешь, баранья башка? — встряла, как всегда нетерпеливая, Тиша.
— Сударь!.. — взрыкнул дружинник. — Уймите же эту перхоть лобковую, чтоб не перебивала старших, а то я за себя не ручаюсь!
— И вправду, Тиша, можешь немножко помолчать? — мне было интересно дослушать размышления Хомы. Уязвленным таким предательством старшего товарища, почти брата, девчонка спустилась с каменного крыльца, и сделала вид, что изучает, сваренную вкрутую, гончую. Её тощая спина выражала презрение и полнейшее равнодушие к беседе.
— Так вот, — продолжил дружинник, — это понятно: охранный амулет из двух половинок состоит — одна у хозяина, другая на двери. Половинки сближаются — он гаснет. Удаляются друг от друга — опять зажигается. Непонятно другое! — Хома назидательно поднял заскорузлый указательный палец. — У нас второй половинки-то не было! Почему он погас! Ась?
— Ты меня спрашиваешь? — удивился я. — Да я, вообще, ничего не знаю, про эти ваши амулеты. Ты мне лучше скажи, как ты дверь открыл? Она ж, вроде, заперта была…
Дружинник расплылся в улыбке.
— Это-то, как раз просто! — он потряс перед моим носом связкой ключей. — Надо было только нужный выбрать.
— Дак, эти ж ключи у Махи на поясе висели! — ахнула Тиша, к тому времени уже уставшая изображать равнодушие. — И кошель там еще был… я думала, куда он делся?..
— Но-но, сопля зеленая! — ухмыльнулся дружинник. — Если б не Хома из Лина, твари уже бы тобой закусили! Тебя бы им и на пол зуба не хватило!
— Ах ты, жулик Линский! — возмутилась девчонка. — Ну-ка, давай по-честному денежки делить! На всех троих равные доли! Мак, скажи ему…
— Да тихо вы! — поморщился я. — Давайте лучше думать, что дальше делать будем⁈ Хэкку-то ведь никуда не делись, значит в любую минуту снова пожаловать могут. Или у тебя, — я глянул на Хому, — еще с десяток подобных звездюлин имеются?
— Не-е… я на этот-то весь год копил! Да и простому дружиннику больше одной такой амулетки не полагается! Магики за этим зорко следят!
— С рыжими, такие штуки два раза подряд не проходят, — буркнула Тиша, — теперь сюда шаман ихний заявится, как пить дать!
— Это точно! — неожиданно согласился с ней Хома. — Проклятое семя на одну удочку два раза не ловится! Да и амулетка моя на неразумных тварей была рассчитана. Хэккский шаман, враз бы заклятие отбил… да еще б на нас завернул.
— Тикать отсюда надо! — заключила девчонка.
— Тикать… — задумчиво повторил я за ней. — Так ты, Хома, говоришь, что этот амулет самопроизвольно выключился? А его нельзя обратно включить? Ну, чтоб опять дверь замаскировать…
Дружинник развел руками.
— Вторая-то половинка у Махи осталась! Как же его теперь зажжешь? Если только магик какой сильный тут был… Да и то сомневаюсь, — он щелкнул ногтем по сплетению проволочек. — Уж больно вещица старая, таких, я и не видел прежде. Чую старый Маха нечист был на руку, видать таскали ему старатели всякую дрянь магическую с внутреннего кольца.
— Ты, дядь, про внутреннее кольцо Хром-Минеса что ли? — удивилась Тиша. — Да неужто ж туда кто-то ходит?
— Хех… — хмыкнул Щепа, — лихие головы, во все времена не переводились!
— Ладно, — вмешался я, — теряем время! Ты как думаешь, пещера большая? Где-нибудь еще выход из нее есть? Сможем мы по ней куда-нибудь добраться?
— Добраться? — Хома с сомнением сплюнул. — Без огня, без припасов, без плана? Разве что, к ыхыргам в гости в преисподнюю доберемся! Хотя, Махин склад должен где-нибудь поблизости быть. Его поискать можно… свет бы нам, лопни все это небо!
— Вы возок Махи разбирали, были там факела или что-нибудь наподобие?
— Кажись нет… — Хома нерешительно посмотрел на девчонку. А ты, мелкая, не видала чего такого?
Тиша пожала плечиками.
— Не помню… не было, вроде…
— Ну, раз не видели, значица и не было их! — заключил я. — Не стал бы он их прятать в тюках да ящиках. А значит они здесь! Давайте поищем, должны быть где-то недалеко от входа.
* * *
Светильник мы нашли почти сразу. Каменная плошка, наполненная какой-то маслянистой жидкостью с плавающим в ней фитильком, стояла в нише, выдолбленной прямо в стене, там, куда еще достигал свет из дверного проема. Вокруг ниши были вырезаны строчки каких-то непонятных каракулей.
— Тьфу, ты!.. нелюди закорючек своих накарябали… — Хома опасливо дотронулся до лба, и сплюнул себе за спину, что у местных означало, что-то вроде «чур меня», — но плошку взял.
— А чем разжечь-то ее? — спросила Тиша.
— Как так? — удивился я, — ты ж можешь.
— Не-е, — замотала она головой, — я теперь до завтра искорки из себя не выжму…
— Смотри сюда, малахольная! — в голосе Хомы сквозило нескрываемое самодовольство. Порывшись в своем мешке, он извлек оттуда нечто, представляющее собой примитивную конструкцию из нескольких палочек с колесиком между ними. Поднес ее к фитилю и повернул колесико. Раздался звонкий щелчок, но ничего не произошло. Хома еще раз повернул, снова щелкнуло, еще раз и опять ничего.
— Ниче не понимаю, — бормотал он, — я ж эту огницу в лавке при подворье магиков брал… там же без обмана… обещали, что на десятицу десятиц хватит заряда.
— Сдулась твоя амулетка, дядя, — голос Тишы был полон печального ехидства. Хома так расстроился, что даже не ответил.
— А что должно было случиться? — поинтересовался я.
— Как что? — дружинник досадливо сплюнул. — Искра должна была слететь отсюда, — он показал пальцем на конец самой длинной палочки. — Кручу колесо, искра слетает, фитиль загорается… — он опять крутнул колесико.
— Что-то не загорается…
— Во именно, лопни все это небо! Нет искры, хоть тресни! Что ж такое-то? Все же работало! — он вдруг замолчал и прислушался. — Лопни… Никак, гости к нам?
В этот момент и я уловил какие-то посторонние звуки, которых раньше не было. Словно, где-то вдали, курлыкала стая голубей.
— Сархусы! — страшным шепотом сказала Тиша. — Затворяйте дверь скорее! Бежим!
Мы торопливо притянули к косяку тяжелую дверь и заложили засов. Переглянулись — в наступившей темноте, лица были едва различимы.
Ну что? — подумалось мне, — в который уже раз за сегодня придется полагаться на русский «авось»? Хотя какой он тут русский?
Сняв с плеча ножны с мечом, я решительно шагнул в темноту. Услышал, как мои спутники, потоптавшись несколько секунд у двери двинулись следом.
— Дверь сломают, — уныло бормотал Хома, — догонят! Точно ведь догонят…
— Да не каркай, ты! — злилась Тиша на его нытьё. — Может еще не найдут дверь!
— Как же не найдут, — продолжал нудеть дружинник, — держи карман!..
Я и сам понимал, что шансов на спасение не то, чтобы мало, их совсем нет. Когда-то ведь дурацкое везение, сопутствующее нам весь день, должно закончиться. Но, может еще не сейчас? В любом случае, хоронить себя заранее, смысла нет. Так что, вперед и с песней!
— И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! А, Тиша, тебе тревожно в грудях?
— Какие там груди? — не преминул вставить Хома, — так две фигушки…
— Молчи, членоносый! — огрызнулась девчонка, — у меня-то ещё все вырастет, а твой кукиш между ног, как был с мизинец, таким и останется!
Так духоподъемно общаясь, мы осторожно пробирались в темноте. Первым я, на манер слепого, тычущий перед собой ножнами в вытянутой руке. Следом, цепляющаяся за мою рубашку и поминутно наступающая на пятки, Тиша. И замыкал шествие, шумно сопящий и клянущий весь белый свет, а заодно и тьму, дружинник.
Он, часто и с сожалением, оборачивался назад, силясь различить в кромешной темноте, давно уже незаметное пятнышко дверного проема. И хотя там за дверью была верная смерть, тьма впереди страшила не меньше.
* * *
Хома не мог знать, что сразу после их ухода, ожил амулет на двери. Переплетенные проволочки зашевелились, словно клубок змей. Вокруг сухо затрещал воздух. На несколько мгновений возник призрачный, ничего не освещающий свет, и все стихло.
Когда посланная на разведку гончая, промчавшись сквозь ущелье, достигла порога трех ступеней, ее встретила лишь глухая стена и трое дохлых сородичей. С вожделением, покосившись на них, гончая одним махом взлетела по ступеням и закрутилась на пяточке, принюхиваясь к людским следам, которые, странным образом, больше никуда не вели. Посчитав свой долг выполненным, гончая спустила вниз и, довольна урча, принялась за ближайшую вареную родственницу — вот оно, счастье.
* * *
Что-то засвистело, застрекотало и пронеслось перед самым лицом, обдав смрадным ветерком. Я шарахнулся назад, сбил Тишу и сам не удержался на ногах. Сверху тут же добавился, споткнувшийся об нас дружинник. Некоторое время мы не могли распутаться и только шевелились этакой кучей-малой. Снизу придушенно пищала, придавленная девица. Сверху поминал ксаламассовых ыхыргов, и прочую местную нечисть, Хома. А посредине, по-русски матерился я. Наконец, этот человеческий хот-дог распался, и нам удалось расползтись в разные стороны.
— Ну, ты даешь, Мак! — Тиша, кряхтела, как маленькая старушонка, потирая ушибленные ребра. — Чуть не задавил!.. и этот, еще ханин боров навалился!
Хома, не отвечая, сосредоточенно сопел.
— Ксаломассово отродье! — наконец, сказал он откуда-то из темноты. — Эйюхи, лопни все это небо!
— Чего? — не понял я. — Какие эюхи?
— Эйюхи! — поправил меня дружинник, — нечисть летучая.
— Они опасны?
— Да кто ж их знает… все от места зависит. Если место проклятое — там все опасно. Я назад иду, а вы как хотите! — невпопад добавил он после короткой паузы.
— Куда назад? — удивился я. — Ты что, об камушек приложился когда падал? Там же эти… хэкку.
— Может и нет их… — упрямо бурчал Хома, — может, ушли уже… а здесь точно сгинем… без света, без еды, без питья… лопни всё это небо… — голос его стал удаляться. Судя по шуршанию, дружинник, не вставая с карачек, начал движение в обратную сторону.
— Стой, мудило грешное! — крикнул я ему. Но дружинник не отозвался, он не знал таких слов.
— Эй ты, жопоголовый!.. — начала было Тиша, но её звонкий голос, отразившись от стен и потолка пещеры, дал такое эхо, что девчонка испугано замолчала, зажав сама себе рот рукой.
Некоторое время мы прислушивались, как эйюхи, свиристя и хлопая крыльями, летают где-то высоко над головой. Видать вверху много пустого пространства, раз они там так распорхались. Возможно, это что-то вроде земных летучих мышей.
— Слушай Тиша… а эти эйюхи… они ж должны куда-то вылетать на охоту… не могут же они все время в пещере сидеть. Значит, где-то есть другой выход, как думаешь?
— Не знаю, — пробормотала девочка, — Мак, может, тоже к двери пойдем?
— Эх, Тиша… — вздохнул я, — мы, когда упали и валялись… — помедлил немного и подвел итог мрачным раздумьям. — В общем, я теперь не знаю в какой стороне дверь. А ты? — не получив ответа, я замолчал, прислушиваясь к ощущениям.
Ощущения были самые пакостные — темнота и тишина, нарушаемая только нашим собственным дыханием и отдаленными звуками, издаваемыми перелетающими с места на место невидимыми мерзкими тварями. Судя по всему, эйюхов было немало. А если они сейчас накинутся всей стаей? Неприятная это была мысль, очень неприятная. Вдруг я почувствовал легкое движение воздуха. Показалось? Нет, по ногам тянуло слабым, еле заметным сквознячком.
— Тиша, ты чувствуешь? Тянет по полу… Значит, выход точно где-то есть!
— А вдруг это Про́клятые, дверь сломали? — испугалась девчонка.
— Тем более, возвращаться не стоит, надо идти навстречу сквозняку. Если даже, хэкку открыли дверь, они увидят, что пещера большая и не пойдут туда, — говоря эти слова, я сам в них не верил, но твердо знал, что надо сказать, что-то ободряющее. Кроме того, я понимал, если ничего не предпринимать, а сидеть и предаваться панике — точно пропадешь ни за хрен собачий.
— Эгей! — раздалось вдруг в отдалении. — Эй, вы где? — и мы увидели впереди едва заметное пятно света.
* * *
— Я пока полз, — увлеченно рассказывал Хома, — дай, думаю, огницу еще раз испробую. Щелкнул — искры так и посыпались, что твоя молния. Я от портянки-то лоскут оторвал, зажег его и бегом к выходу… светильник-то мы, дурьи головы, там оставили!
— А как ты узнал в какую сторону надо бежать? — поинтересовался я, — не видно ж ни бельмеса.
— Хома из Лина, недаром следопыт! — гордо сказал дружинник, — я направления никогда не потеряю. Так вот, бегу и удивляюсь — тихо! Чего, думаю, нелюди дверь-то не ломают? Подбегаю. Глядь — а двери-то и нету — стена глухая на том месте!
— Так может ты, когда бежал, свернул куда-нибудь?
— Да что же я совсем без головы? — обиделся Хома. — Светильник-то вот он!
— Да может они тут в каждом углу, светильники эти. А ниша там была с письменами?
Дружинник поскреб затылок.
— А вот насчет дырки той, я это… забыл глянуть на радостях. Но точно знаю — там я был! Это охранный амулет опять зажегся! Вот и не увидел я дверь. И хэкку с той стороны тоже не увидели. Не по зубам им оказалась магия Прирожденных!
— Чья? — удивилась Тиша, — ты чо, дядя, в сказки про Прирожденных веришь?
Дружинник не удостоил её ответом, всем своим видом показывая, что спорить с сопливой недотыкомкой, ниже его достоинства.
— Ладно, — подвел я итог, — свет у нас теперь есть, а пути назад — нет. Значит, идем вперед. Первая задача: найти склад Махи.
* * *
Под ногами, шуршала гладкая галька. Поначалу узкий ход, заметно расширился, теперь это был скорее грот. Потолка пещеры и вовсе не было видно — слабый свет, не достигал его. Там на грани видимости, мерзко копошились, верещали и хлопали крыльями эйюхи. Они и в самом деле походили на летучих мышей, только выглядели еще более отвратно и, кажется, имели вторую пару крыльев. Стены покрывали причудливые разноцветные натеки отходов их жизнедеятельности, проще сказать — гуана. Полно его было и под ногами. Впрочем, не смотря на свой отвратный вид, твари оказались безобидными, и внимания на них уже никто не обращал.
Похоже, когда-то давно здесь текла довольно бурная подземная река. Потом она иссякла или кто-то отвернул ее русло, и теперь в пещере было абсолютно сухо. Выбрав место почище, я провел ладонью по стене. Ни малейших признаков конденсата. Значит, воды нигде поблизости нет. Это хорошо, но одновременно и плохо. Хорошо, потому что можно не бояться, что дорогу перекроет какой-нибудь водопад или сифон. А плохо, потому что, все ж таки неизвестно, сколько нам тут еще бродить, как бы от жажды коньки не отбросить.
Минут через десять пути, из темноты выступила преграждающая дорогу стена. Грот закончился, дальше пути не было.
— Сожри меня ыхырг! — дружинник, встав на цыпочки вытянул вверх руку со светильником, пытаясь рассмотреть, что там наверху.
— Колодец там, скорей всего, — сказал я ему, — вверх уходит. Видать по нему эйюхи наружу и выбираются.
Хома крякнул с досады.
— У нас-то крыльев нет! — подумал немножко и добавил, — у Махи их тоже не было… значит прошли мы где-то развилку, возвращаться надо, — он присел на корточки, держа светильник у самой земли и что-то внимательно стал высматривать.
— Чего там? — поинтересовался я.
Не отвечая, Хома, согнувшись в три погибели, прошел назад, тщательно изучая дорогу перед собой. Снова присел.
— Лопни все это небо! Нет его следов тут! — пояснил он, — Маха, старый очар, здесь не ходил!
— Ты уверен?
— Еще бы не уверен! Развилку проскочили. Айда назад. Внимательно на стены смотрите! Ни одной щелки не пропустите — где-то тут его логово!
* * *
Проход нашелся случайно. Вроде бы были мы в этом месте уже не раз. И смотрели туда все трое. А вот поди ж ты…
— Вот он! — заорал Хома, показывая куда-то за мою спину. Обернувшись, я заметил темное пятно, верхняя граница которого была не более чем в полуметре от пола.
— Живем! — дружинник заметно повеселел. — Там его кладовые! Идем, — опустившись на четвереньки, он приготовился лезть в проход.
— Постой, — я удержал его за рукав, — Ты уверен? А почему мы его раньше не видели?
— А вот почему! Смотри, сударь Мак! — Хома аккуратно освободил руку и показал на что-то справа от прохода. Это «что-то» оказалось таким же гнездом из проволочек, какое висело и на двери в пещеру.
* * *
Свет вспыхнул внезапно. Еще несколько секунд назад, мы, чертыхаясь, ползли через узость, ведомые лишь неверным трепыхающимся огоньком плошки-светильника, а как только началось расширение, свет и зажегся. Впечатление — словно закончился сеанс в кинотеатре. Мы стояли, растерянно вертя головами, разглядывая роскошное убранство огромного зала. Посмотреть было на что: с пола к потолку вздымались бело-голубые ажурные колонны. Навстречу им свисали грандиозные люстры, образованные причудливо изогнутыми сталактитами, щедро усыпанные розочками кристаллов кальцита. Размерами и величием, зал был похож на окаменевший лес. Ветви этого леса, словно каплями воды, искрились гранями кристаллов. Красно-синие тона каменных кружев перетекали друг в друга рождая феерию красок.
Я невольно засмотрелся, забыв даже о невесть откуда взявшемся освещении.
— Вот! — потянул меня за рукав Хома, показывая на посыпанную белым щебнем дорожку, извивающуюся между сталагмитовых колонн. — Здесь он ходил! Пошли.
— А свет-то, откуда взялся? — запоздало удивилась Тиша.
— Амулетка какая-то, наверно, — в непривычно-мягкой манере, ответил ей дружинник, — на движение наведенная. Пойдемте скорее, пока заряд из нее не вышел! — и зашагал по дорожке, характерными жестами призывая следовать за собой.
Вдоль стены стояло несколько столов, уставленных странными предметами. На одном были статуэтки, с различной степенью реалистичности, изображающие людей, животных, каких-то устрашающего вида божков и других уж и вовсе неведомых существ. Они были отлиты из металла, вырезаны из дерева, а некоторые и вовсе, примитивно вылеплены из глины.
Другой стол служил прибежищем для сплетенных из проволочек, различной формы, а то и вовсе бесформенных фигур, наподобие тех проволочных гнезд, что висели на входе в грот и пещеру.
Третий, занимали деревянные и каменные доски, испещренные незнакомыми письменами или рунами.



Глава 11

На четвертом столе стояло в ряд три сундучка: побольше, поменьше и совсем маленький. Первый до краев был забит всякой всячиной, предназначенной для нательного ношения. Там были браслеты, подвески, ожерелья, брелки и прочее, прочее, прочее. Сундучок поменьше оказался полон монетами различной формы и достоинства. А когда открыли третий — глаза у дружинника, и так навыкате от всех этих находок, вылезли так, что мне показалось, они сейчас выпадут и запрыгают по полу янтарными бусинами.
— Ыхырга мать и дети его, проклятые небесами! — Хома запустил руку в сундучок. — Это ж тиллит! — на его ладони лежала горка тускло отблескивающих белых гранул неправильной формы, коими сундучок был засыпан до краев.
* * *
Заряда светового амулета хватило примерно на полчаса, после чего праздничная иллюминация в «Зале Ста Колонн», погасла. Нас, впрочем, это не слишком обеспокоило, светильник горел хоть и не слишком ярко, но вполне исправно.
— Ну и Маха! — восхищенно бубнил дружинник, сквозь набитый сухарями рот. — Хорошо устроился, очар старый!
Сухари, вяленую рыбу и мясо, мы нашли в маленькой пещерке-аппендиксе, прилегающей к основному залу. Её, запасливый трактирщик приспособил под кладовку. Кроме вышеперечисленных продуктов, там имелся запас сухого топлива, запасная одежонка и бочонок с водой. Там же хранилась и нехитрая посуда из обожженной глины.
— Очар, сын Очара, воровайка старый, ыхырга сын! — продолжал восторгаться Хома. — Как же это магики хлебалом прощелкали? Ведь под самым носом, считай, у Кумесского подворья орудовал. Похоже, все магические штучки с Внутреннего кольца через него шли. У нас в Лине, тоже постоянно такие вещицы всплывали. Народ покупал, а чего? У магиков брать — равная амулетка впятеро дороже станет. Правда, никакой уверенности, что эти штучки, как надо работать станут. Они ж все больше боевые. Приходилось бывших магов-расстриг нанимать, их у нас в пограничье достаточно болтается, чтоб проверить действие, да перестроить если что. Испытывать в лес носили, чтоб полгорода ненароком не спалить… но даже и с их услугами втрое дешевле выходило!.. А которым из вещиц нынче и вовсе подобия нет, вон как этим амулетам охранным. Ими, правда, в городе-то не больно воспользуешься, магики с Подворья прознают, быстро рога накрутят! Зато тайные места или схроны какие закрыть — цены им нет!
— Слушай Хома, — я острой щепкой выковыривал застрявшее между зубами жесткое мясо, — а откуда взялись все эти амулеты?
— В Хром-Минесе что ли? — с достоинством переспросил дружинник словно не понял вопроса, и, получив утвердительный кивок, продолжил. — Много веков назад случилась здесь великая битва. Магики сумели как-то договориться с аккети и даже с проклятыми хэкку, и все вместе осадили Парухию Прирожденных. А Прирожденные тогда еще в большой силе были. Их напугать — накось выкуси — пососи у птички! Всю зиму и все лето битва длилась. Небеса, говорят, горели над Хром-Минесом! Сколько полегло магиков с нелюдью — и не сосчитать, но, в конце концов, одолели они Прирожденных, и Парухию ихнюю разрушили. Порадоваться победе, правда, им не пришлось — в оконцовке перегрызлись союзнички между собой и поубивали друг дружку. Так все там и осталось брошенным лежать. Много лет ни зверь, ни человек туда приблизиться не смел — шибко страшно! Но потихоньку-помаленьку, начали в те места лихие люди захаживать. По сию пору мрет их там больше, чем возвращается. И это притом, что они по окраинам шастают. А к самому сердцу Хром-Минеса, к развалинам Парухии во Внутреннем кольце до сих пор никто подойти не решается, а кто решился — тех давно уже нет, — дружинник замолчал, мечтательно глядя в потолок.
— Силен ты брехать, балабол бородатый! — нарушила благостное молчание Тиша. — Такие сказки мне бабка рассказывала, когда я под столом проходила не нагибаясь.
— У тебя и сейчас еще сопли до полу висят и ума с пол мизинца! — парировал Хома, сразу переходя на личности, — Вы деревенщины сиволапые, знаете только то, что вам знать положено. А положено вам знать немногое — как ханей пасти, да как от хэкку улепетывать. Все равно, сверх того, вам умишка не достанет.
— Тебе ли об этом говорить, борода глуподырая? — вспыхнула ушами девчонка. — Сам-то не улепетывал от Проклятых? Чуть штаны не порвал…
Поскольку мне совсем не улыбалось слушать очередную их перепалку, я счел нужным вклиниться в эмоциональный диалог:
— Слушайте, а что такое тиллит? В смысле, для чего он нужен?
Мои спутники тут же замолчали, а Тиша, незаметно, но больно ткнула локтем в бок, очевидно давая понять, что я сморозил, какую-то совсем уж несусветную глупость.
— Ты чего Мак? — осторожно поинтересовалась она, давая подсказку. — Ты с коня точно один раз упал?
— Цыц, шкаламандра! — непрошено вступился за меня дружинник. — Не видишь, что ли, сударь Мак изволил шутить?
— Да знаю я, конечно, — я судорожно придумывал, как выпутаться из щекотливой ситуации, — просто… там, откуда я пришел, это называется другим словом… поняли?
Они дружно кивнули, непонятно, поверил Хома или нет.
Очевидно, в этом мире, знать, для чего нужен тиллит, обязан даже самый неграмотный деревенский мальчишка. Ну и ладно, пока что ясно — данный металл имеет исключительную ценность, а в чем именно заключается его ценность, проясним позже.
— Как будем делить? — спросил я, соскакивая со скользкой темы и переводя разговор в понятное для спутников русло.
— Я уже придумал, — с готовностью подхватил Хома, — по справедливости: две трети вам, четверть мне, а остальное щурёнке недотыканой… ей и этого много будет! Куда она в своих горах деньги денет? Закопает разве, в землю.
— Ах ты, гад! — аж задохнулась от возмущения девчонка. — Мак, я видела, как он втихомолку монеты из сундука за пазуху совал, ворюга мохнарылый!
— Все! Ша! — я стукнул кулаком по столу. — Достали уже своим кусаловом! Все мы здесь в одинаковом положении, значит, делить будем поровну! Каждому по трети — это справедливо. И хватит об этом! Давайте думать, как выбираться, иначе никакие деньги нам не понадобятся!
Мы еще посидели, поспорили. Но потом сошлись на том, что теперь лучше бы прилечь отдохнуть, так как время скорей всего уже позднее, день был богатым на приключения, а утро вечера мудреней.
Тут-то и стало понятно, зачем Маха припас дрова и теплую одежду. Человек в пещере, как только переставал двигаться, сразу же начинал отчаянно мерзнуть. Очевидно, положение должна была исправить маленькая печурка, прилепившаяся к самой стене пещеры. Судя по немалой закопчености, ей пользовались не раз и не два, однако оставалось непонятным, куда в этом случае девался дым, так как никаких признаков дымохода не наблюдалось. Решив, положиться на Маху, мы разожгли очаг и не прогадали. Печка, быстро прогревшись, стала распространять вокруг себя уютное тепло, а дым… дым, куда-то уходил. Во всяком случае, воздух в пещере оставался свежим настолько, насколько воздух в пещере вообще может быть свежим.
Завернувшись в некое подобие пледов, мы расположились в непосредственной близости от печки. Тиша, как так и надо, сразу залезла ко мне под бок. Дружинник посмотрел с осуждением, но промолчал. А я не возражал — вдвоем теплей, уютней и не так печально думается о своей судьбе.
— Знаешь, что я смекаю, — прошептала Тиша, щекоча мне шею своим дыханием, — это всё из-за твоего меча.
— В смысле? — удивился я. — Что всё?
— Ну, всё… как ты с ним тут появился и всё зашевелилось. Кто-то очень не хочет, чтобы ты донес его, куда нужно. Я в волшбе немножко разбираюсь — от него сила исходит… сперва почти не чувствовалась, а чем дальше, тем больше. Он влияет на все магическое, одно усиливает, другое ослабляет… думаешь, так просто охранные периаммы отключились? А эта ладанка на цепочке у Линского придурка, которая адское светопреставление устроила… кто б ему такую продал? И кресало его не работало, пока он рядом с тобой был, а как отошел, так и заработало. И в ангу-колдуна я никогда ножом не попала бы. Это все из-за меча. И Проклятые не просто так из-за гор своих повылазили… Что-то будет… мне страшно… — она прижалась ко мне еще крепче.
Успокаивающе поглаживая острое Тишино плечико, и размышляя над её словами, я вспомнил, как загорелся взгляд у этого самого крылатого уродца ангу, когда он увидел меч. Может и правда?..
Погрузившись в мысли, я не сразу заметил, что Тиша продолжает, что-то шептать.
— Эй, — она ткнула меня кулачком в грудь, привлекая внимание.
— Что?
— Я — уродина?
— Тьфу ты, хватит нести чушь! Заладила: уродина-уродина… с чего ты взяла?
— С того и взяла… мои одногодки все давно замужем, а на меня никто даже не глянул ни разу. Только шепчутся за спиной: колдунья, ведьма… ни титек, ни жопы и вся морда в шрамах…
— Красивая у тебя мордочка, мне нравится! — я поцеловал её в щеку, она смущенно хихикнула. — А насчет, прелестей женских… ты ж еще маленькая… все еще отрастет, как надо… эй, чо дерешься?
Она больно ткнула меня кулачком под ребра, зашипела зло:
— Какая я, тебе маленькая? Просто, мелкая от роду. В деревне у баб в моем возрасте уж по двое детей! Так и скажи, что брезгуешь… я вторую ночь к нему жмусь, голая перед ним бегаю…
Ах вон, оказывается, что.
— Понимаешь, Тиша… ты мне симпатична, но у меня есть любимая девушка… она где-то здесь. Из-за неё я на Эрейну и полез, понимаешь?
— Девушка? — она отстранилась и посмотрела мне в глаза своими карими вишнями отороченными пушистыми ресницами. Сейчас в полутьме шрамы почти не были видны, и она казалась настоящей красавицей.
— Да, девушка, — повторил я, пытаясь справится со сладостной волной, поднимающейся от её взгляда.
— А она тебя любит? Почему тогда бросила, сбежала в другой мир?
— Не знаю… — честно признался я, — когда найду — выясню.
— Значит, не любит! — констатировала девчонка. — Как её зовут?
— Александра.
— Какое ужасное, длинное имя! Как у аккети.
— Ну… можно Саша.
— Саша… — она словно пробовала имя на вкус. — Была Саша, а станет Тиша… Мак, я не стану красть твою любовь к этой Саше. Знаю, я тебе не ровня. Я о таком парне и мечтать не могла… а нас судьба свела. Мне просто надо немножко твоей ласки. Перед тем как… Понимаешь, я встала на Путь. А те, кто встали на Путь Посланника — долго не живут. Не прогоняй меня… — Ты добрый, я знаю… все вокруг скоты, а ты человек… Максим, ну что же ты! — её рука расстегнула ворот моей форменки и погладила шею.
Меня как будто молния ударила. Тиша назвала меня полным именем без всякой шепелявости, да еще с Сашкиной интонацией.
Она распустила завязки и змеёй выскользнула из своего балахончика.
— Ты что? — ахнул я, — Хома же проснется…
— Его сейчас и бомбардой не разбудишь, — уверенно заявила девушка. Я было задумался над причиной такой уверенности, но тут она продолжила свои провокации и мысли отлетели, как с яблонь белый дым.
Её пухлые губы неумело ткнулись в мои.
— Пожалей меня! Поцелуй! — бормотала Тиша и ластилась, пальцы её сражались с пуговицами на моей рубашке. Пуговицы быстро сдавались. Меня уже сотрясало изнутри. Не было сил сопротивляться её горячему телу. Я мог лишь глупо улыбаться в темноте и жадно гладить её всю — упруго торчащие грудки, ходящие от частого дыхания бока с выступающими рёбрами, вздрагивающие от моих прикосновений худенькие бёдра, маленькие крепкие ягодицы и плоский мускулистый животик с пушистым треугольничком внизу. Меня накрыли тугие, горячие, пульсирующие видения.
И тут я уснул.
* * *
Проснулся я от холода. Один. И сразу вспомнил все. Блин, как неловко получилось… Тиша так распалилась, а я выкинул номер — заснул. Как такое возможно, ведь мне вштырило не меньше, чем ей? Может, усталость сказалась? Да какая нафиг, усталость, мне пол ночи снились эротические сны. Опять приходила Сашка, и мы с ней вытворяли такое… аж неловко вспоминать — надо же, какие фантазии скрываются в подсознании. Или это была не Сашка? Я пытался вспомнить облик своей любовницы из страны Морфея. Но он не хотел вспоминаться. Вернее, не хотел уточняться — там походу было не меньше десятка разных девушек. И что самое интересное: обычно подобные сны имеют обидную особенность, заканчиваться на самом интересном месте… у меня, во всяком случае, так бывает. А тут один сюжет переходил в другой. Просто какой-то марафон желаний. Так-так… А может мне и наши суматошные ласки с Тишей тоже приснились? Когда я, вообще, заснул?
Додумать мысль помешала внезапно усилившаяся потребность удовлетворить естественную надобность организма, возникающую обычно после сна. Поняв, что терпеть больше нет никакой возможности, я отбросил плед, бодро вскочил на ноги и устремился за дальний сталагмит. Пристроившись, оросил его мощной струей. Остывшее за время сна тело пробивала крупная дрожь.
Сделав дело, я, пытаясь согреться, занялся физическими упражнениями. Приседая и совершая энергичные повороты туловищем, мечтал об утренней сигарете и обжигающе горячей чашке крепкого кофе.
Понятное дело, ничего из этого не случилось, но, когда я вернулся к очагу, Хома, вскипятив воду, уже заваривал в котелке какую-то траву.
Пять минут спустя, разлив по кружкам кипяток, мы расселись на плоских камнях возле печурки. Выхлебав пол кружки, я почувствовал, во-первых, что меня бросило в жар, а во-вторых, нешуточный прилив бодрости. Настроение мгновенно улучшилось. Что за отвар такой полезный соорудил для нас дружинник? Жалко только, что вкус своеобразный — отдает распаренным мочалом. Сам Хома, блаженно щурясь, прихлебывал кипяток, очевидно неказистость напитка его нимало не беспокоила. Тиша задумчиво хрустела сухарем, делая мелкие глотки, глаза её смотрели куда-то в пространство.
Что-то не так было в нашей компании, наконец, сообразил я. Как-то благостно все, никто не ругался и не препирался каждую минуту, как раньше.
Хома потянулся и хрустнул суставами.
— Давно так не высыпался, лопни все это небо, всё в тревоге и скорби… не до сна. А щас, словно Небесный Всеблагой осенил милостию своей. Босичком по душе прошел!
Я посмотрел на девчонку — она была тиха и улыбалась. Блин, я за наше недолгое знакомство улыбку, видел на её лице, должно быть пару раз, а тут, сколько не смотрю, все не сходит. В общем, не похожа она на дамочку, кавалер которой уснул в самый неподходящий момент.
Отойдя в сторонку, я поманил её пальцем. Подошла, скромно потупив глазки. Где давешняя маленькая разбойница — ангелочек, да и только.
— Так, юная леди, объясни, что происходит?
Вскинула карие глазенки, хлопнула пушистыми ресницами — максимум непонимания.
— Что вчера было? — строго спросил я.
— А вчера, что-то было? — ехидства она не скрывала.
— Не было, значит?
Пожала плечами, развела руками, скорчила недоуменную гримаску, мол, не знаю, о чем ты. Лицо у неё было максимально честное. С таким лицом, обычно врут, как дышат.
— Почему тогда у тебя мордочка, как у кошки объевшейся сметаны?
— Кошсшки?.. — неуклюже воспроизвела Тиша. — Кто это? Похоже на имя аккетского демона.
— Прекрати паясничать! Вчера ты прекрасно произносила мое имя, без всякого акцента.
— Мак, я не понимаю… — теперь голос её дрожал, глаза, кажется, стали мокрыми, — почему ты на меня кричишь, в чем я провинилась?
Тьфу, ты! О, женщины, коварство — имя вам!
Не было сил смотреть на обиженного ангелочка, я наклонился и поцеловал её в уголок рта. Она немедленно просияла. Украдкой оглянувшись на Хому, ухватила меня за шею и притянув, впилась в губы секунд на десять, а в конце ещё и укусила, так что я ойкнул — сучка! По хищному блеску в глазах девчонки, понял, что образ кисейной барышни остался в прошлом и маленькая разбойница вернулась.
После «кофе» приступили к обсуждению насущных проблем. Что делать дальше? Вариантов было два: вернуться в ущелье или остаться в пещере. Хома резонно заявлял, что после потери своих тварей, хэкку от нас так просто не отвяжутся. Наверняка, он бороду дает на отсечение, в долине оставлена засада. Причем, даже необязательно живая. Чего проще, наложить заклятие, которое при появлении человека, обрушит, скажем, камнепад. Поэтому надо сидеть здесь и ждать пока не придет господин капитан Эд.
Сколько ждать господина капитана, и чем он вообще, может нам помочь, дружинник не уточнял. Все это я уже слышал. Отчасти был согласен с Хомой — даже если охранный амулет вновь позволит нам выйти, вероятность того, что снаружи ждет засада, чересчур высока.
С другой стороны, в рассуждениях дружинника наблюдалось явное несоответствие — заклятие, буде оно действительно наложено, может просуществовать не один десяток лет. Что ж нам состариться, что ли в этой пещере?
Ну, пусть даже нет никакого заклятья, или удастся его как-нибудь обойти, все равно у хэкку достаточно мерзких тварей, чтобы оставить тут пару-тройку для подстраховки.
Нет, возвращаться — смерти подобно. Но сидеть в пещере и бездействовать ничем не лучше. Запасы еды и дров ограничены, а спасения ждать неоткуда. В отличие от Хомы, ни в какого капитана Эда, я не верил. Нет, он мог, конечно, существовать, но только откуда ему знать про схрон старого Махи? А если бы и знал… В общем, даже думать на эту тему бессмысленно.
Надо ли говорить, что я постоянно заглядывал в «живое письмо» в надежде, что оно даст хоть какую-нибудь подсказку. Но письмо от самой деревни Корчи, как воды в рот набрало, если уместно использовать такую метафору в отношении куска бумаги… или из чего там оно сделано? То ли, что-то там у них сломалось, в смысле связи. То ли, письмо передало эстафету мечу и отключилось самостоятельно.
Тогда что нам остается? Известно, что — искать другой выход из пещеры. Тут я заметил, что товарищи мои давно замолчали и наблюдают за мной, ожидая решения. Будет вам решение!
— Хома прав, идти назад слишком опасно. Но и сидеть тут на жопе, тоже не вариант, — я сделал паузу, глядя в их напряженные лица. — Чего приуныли орлята? Будем искать другой выход из пещеры!
— Да, где ж его искать? — всплеснул руками дружинник.
— Дым куда-то уходит? — спросил я, и сам себе ответил. — Уходит! Значит, будем искать, где и куда.
Сказано — сделано. Где искать дымоход? Ясное дело за печкой раз нигде больше его не видно. Поэтому решено было печку разобрать. Это оказалось довольно просто — она, как из кубиков была сложена из крупных блоков известняка, кое-как обмазанных глиной. За печкой обнаружилась стена, сложенная из таких же блоков, но меньших размеров. В стене имелась круглая дыра, в которую и выходил дым. Послюнявив палец и поднеся его к дыре, Хома авторитетно подтвердил:
— Тянет!
«Ломать, не строить, — подумал я, отступая на шаг, — а вот если там нет прохода, то мы попали — и печка сломана, и идти больше некуда!»
С этой мыслью и нанес первый удар. Прочная на вид стена, долго не продержалась, и на третьем ударе, моей обутой в натовский ботинок ноги, с шумом рухнула внутрь, подняв нехилую тучу пыли. Когда мы закончили чихать и протирать глаза, взорам предстал уходящий в темноту широкий ход, прямоугольный профиль которого, явственно указывал на искусственное происхождение.
— Тиша, ты говорила, здесь какие-то рудники были?
Девчонка, молча, развела руками, мол, были какие-то, но ничего про них не ведаю.
— А ты Хома, что-нибудь знаешь? — повернулся я к дружиннику. Тот, зайдя на несколько шагов вглубь хода, разглядывал что-то на стене. Приблизившись к нему, я увидел строчки какой-то клинописи, а под ними звезду с десятью лучами. Вершину каждого луча венчал иероглиф, и еще один красовался в центре звезды. Все это было высечено в камне, а затем раскрашено охрой.
— Китти… — пробормотал дружинник.
— Кто? — переспросил я. — Чо ты там бубнишь себе под нос?
— Китти, говорю… каменный народец. Нелюдь такая. Их каракули. Похоже, они этих нор и нарыли.
— Это хорошо или плохо? Они могут быть где-то здесь?
— Да их много лет уже никто не видел. Говорят, хэкку их всех вырезали. А самих хэкку, люди отсюда вышибли. И было это еще до Великой битвы в Хром-Минесе.
— Ну, так чего тогда стоим? Что нам эти твои доисторические китти? Давайте, собираемся и пошли!
Скрутив из оставшихся от Махи тряпок, некие подобия мешков, мы сложили туда запас провизии и туески с водой. Тиша на все свои конечности и даже на шею нацепила понравившиеся ей амулеты из первого сундука, после чего стала похожа на дрессированную мартышку, сбежавшую из бродячего цирка. Хома долго выбирал и складывал в свой мешок монеты из второго ларца. В итоге, набил его так, что с трудом оторвал от пола.
— Как ты это потащишь? — с осуждением в голосе спросил я его.
— Ничего, — бурчал Хома, взваливая мешок на спину. — Здесь столько, серебра, сколько простому дружиннику и за десятицу лет не заработать. Свой запас горб не натрет!
Тиша тоже не смогла отказаться от денег и сунула в свой мешочек некоторое количество монет. Но амулеты её интересовали гораздо больше — выбрав несколько самых красивых, на её взгляд фигурок, увязала их в тряпки и спрятала на дне мешка.
Я деньги брать не стал, ограничившись своей долей тиллита, которую рассовал по карманам. Рассуждал так: путь мой теперь лежит за Внутреннее кольцо к неведомым старателям, которые за этот самый тиллит доведут меня до точки связи с дядей Марком.
Завершив сборы, наконец, тронулись в путь. Первым шагал я, налегке, со светильником в руке и мечом на плече, следом девчонка и замыкал шествие, натужно сопящий, груженый двумя мешками дружинник.
* * *
Штольня шла траверсом — то есть не опускалась и не поднималась. Ее стены и потолок были неровными — изломанная поверхность хранила следы орудий, коими неведомые китти прорубали свои ходы. Глядя на прочную монолитную породу, трудно было поверить, что им удавалось сооружать тоннели подобные этому, имея лишь набор примитивных ручных орудий без взрывчатки и проходческой техники.
Впрочем, как я уже успел убедиться, магию в этом мире никак нельзя было сбрасывать со щита — ее средства в некоторых случаях вполне могли заменить технологические ухищрения земных инженеров. Например, неказистый светильник, который мы нашли у входа, светил уже около суток, а масла в плошке так и не убавилось. Да и само масло не выливалось из сосуда, даже если его перевернуть вверх ногами. При этом горевший на конце фитиля огонек, почти не давал тепла — ни обжечься, ни поджечь, что-либо с его помощью было невозможно.
Через пару сотен метров, штольня привела нашу группу спелеологов поневоле в еще более просторный тоннель. По нему можно было идти не нагибаясь, как по подземному проспекту. Настроение у всех заметно улучшилось. Даже, вновь появившиеся эйюхи, время от времени проносящиеся над головами, не могли его испортить. Наоборот, раз летают, значит, где-то есть выход. Вот только где? По любому тоннелю, как известно, можно двигаться только в двух направлениях. Мы остановились, и некоторое время совещались, какое из направлений выбрать — пустое пространство по обе стороны не имело никаких визуальных отличий. Тиша, совершенно по земному, предлагала кинуть монетку, а дружинник советовал присмотреться, куда летят эйюхи. Но эйюхи шныряли туда-сюда без всякой системы, и я решил идти направо.
Как оказалось — напрасно.
Через несколько минут ходьбы, мы обнаружили огромный каменный ворот, лежащий посреди дороги. Я было начал его обходить, но Хома сзади, неожиданно ухватил меня за шиворот, и оттянул назад.
Вовремя!
Там, куда чуть было не ступила моя нога, чернела пустота провала.
— Лопни все это небо! — медленно, разделяя слова, сказал дружинник, так и не отпустив моего воротника.
Тиша молчала и испугано хлопала глазами.
Брошенный вниз камень ударил только на пятом счете. Я облился потом, сообразив, чем могло закончиться для меня это путешествие если бы не реакция дружинника.
— Спасибо, Хома! — обернулся я к своему спасителю.
— Ничего, сударь Мак, — нервно хихикнул тот, — даст небо, сочтемся!
Мы осмотрели ворот, вернее то, что от него осталось — огромный, выточенный из цельного куска известняка, барабан со следами наматываемых на него канатов. Сами канаты и вся деревянная оснастка давно сгнили, не оставив после себя даже трухи. Что поднимал с помощью этого ворота из глубокой шахты, работящий каменный народец? Какую-нибудь руду или еще чего, сейчас уже и не узнаешь. Рассудив, что ловить здесь нечего, мы двинулись в обратный путь.
Наученные горьким опытом, теперь шли осторожно, тщательно вглядываясь в темноту перед собой. Однако провалов больше не встретили, наоборот, начался подъем. Сначала это радовало — ведь подъем в рудниках и пещерах ассоциируется с выходом наружу. Но постепенно, восхождение превращалось во все большую проблему. В какой-то момент крутизна подъема достигла сорока — сорока пяти градусов. Чтоб продолжать движение пришлось опуститься на все четыре конечности, и все равно, пять шагов вверх, чередовалось со съезжанием на три шага вниз.
Резиновые протекторы моих ботинок еще как-то держали сцепление с поверхностью, позволяя, пусть медленно, но продвигаться вперед еще и помогать, цепляющейся за меня Тише. Дружинник же в своих щегольских сапожках, давно отстал от нашего тандема и пыхтел где-то внизу, никак не желая расставаться с ценным мешком. Его жалобные «ксаломассы» то и дело оглашали пространство тоннеля.
Я успел выбиться из сил, когда подъем, наконец, закончился широкой ровной площадкой. На ее краю валялся такой же каменный ворот, как и у провала. Теперь настала очередь помочь Хоме. Вниз сбросили Тишину веревку и через несколько минут, изнемогающий под тяжестью мешка с «сокровищами», дружинник показался из темноты.
Несколько минут мы, молча, лежали прямо на каменном полу, тупо глядя в пространство уходящего в темноту коридора. Все силы были отданы восхождению, а сколько еще идти — неизвестно.
Ситуация прояснилась несколько позже, когда уставшая меньше всех девчонка, поднялась на ноги и отошла на несколько десятков шагов, по малой нужде. Оттуда она вернулась бегом, с радостными воплями.
— Свет, свет! — кричала Тиша, распространяя гулкое эхо. — Мак! Там свет!
Забыв про усталость, мы вскочили на ноги, и не глядя по сторонам, побежали следом за ней по широкому коридору. Туда, где вдалеке виднелось, заметное лишь острым глазам девчонки, пятнышко света.
Пятно разрасталось, приближаясь, становилось ярче, а мы все поддавали прыти, в радостном предчувствии свободы, пока с разбега, чуть не налетели на стену.
Штольня кончилась.
Нашему разочарованию не было предела. Да мы, наконец, увидели над собой чистое небо. Но только небо это было ограничено квадратной рамкой колодца, на дне которого мы теперь стояли.
Пол вокруг, был усеян остатками подъемной клети. Непонятно — то ли она развалилась от старости, а то ли ее просто сбросили сверху.
Оценив расстояние, и осмотрев стенки, я забористо выругался — до края колодца не так уж и много, не больше десяти метров, но преодолеть эти метры без специального альпинистского снаряжения не было никакой возможности. Стенки колодца гладкие, без единого зацепа, а сам он слишком широкий — в распорку не подняться.
— Что же получается, — глухо сказал Хома, — отсюда выхода нет?
Я посмотрел на своих спутников. Еще немного и даже бравый дружинник падет духом, не говоря уже о девчонке, у которой дергается подбородок, и вот-вот хлынут из глаз слезы.
— Как же нет? — я старался, чтобы голос звучал, как можно уверенней. — Выход всегда есть! — помолчал и добавил. — Найдется выход! Ладно, идемте назад к площадке, посмотрим, может быть чего пропустили по дороге.
* * *
Наши поиски увенчались успехом. Метрах в двадцати от колодца, монолит стены нарушало устье бокового хода. Вероятно, это была вскрытая при проходке, естественная полость в породе. Заделывать ее никто не озаботился, а может она была для древних строителей, чем-то вроде сточного коллектора, дождей ведь никто не отменял. Встав вокруг дыры на колени и просунув внутрь руку со светильником, мы пытались рассмотреть, что таится во мраке уходящего вдаль хода.
— Кажется, можно пролезть, — неуверенно сказал я, — во всяком случае, попытаться стоит.
Дружинник, не отвечая на мои слова, чуть ли не носом приник к стене, разглядывая то, что я сперва принял за случайный узор трещин.
— Чего ты там увидел?
Хома повернул ко мне посеревшее лицо.
— Это хэкку… их проклятые писанки.
— Да брось, показалось, наверное… — сказал я, уже понимая, что не показалось — прямо над устьем лаза, красовалась неказистая штриховая фигура, курица лапой и то лучше нацарапает. — Ты что язык их знаешь?
— Это не язык… — голос у дружинника дрогнул, — это знак упокоения, оберег от нежити, мы такие на погостах ихних видели.
Мы поднялись на ноги, отряхивая колени.
— Нехорошее место, — сказал Хома, — не надо туда лезть.
— А куда? Обратно в пещеру возвращаться? Развели тут, понимаешь, суеверия! Когда хэкку здесь были? Сам же говоришь, еще до этой… до эпохи исторического материализма, в смысле до Великой битвы.
Но дружинник только хмурил брови и отрицательно тряс головой.
— Ну что, кто полезет на разведку? — спросил я, уже зная ответ. На лицах спутников не было даже намека на героическое желание. Они старательно отводили глаза, руками совершали какие-то суетливые движения, перетаптывались с ноги на ногу.
— Ну и рожи у вас, господа-товарищи… Понятно… опять, значит, мне за вас отдуваться? Ладно, Тиша давай свою веревку, а ты Хома, шапку, чтоб мне башку об камни не разбить. И светильник давайте!
— Мак, — всполошилась девчонка, — а как же мы без света?
— Отставить разговорчики в строю! Обнаглели совсем… еще и свет им оставь! Если темноты боитесь, идите к колодцу. Ну, все, я пошел.
Понятное дело, ни в каких восставших мертвецов я не верил, но с мечом расстаться не решился. Будет, конечно, мешаться в узостях. Ну и пусть, все равно, с ним как-то спокойней.
Опустившись на четвереньки, протиснулся в лаз.



Глава 12

В лазе было узко. Не калибр, конечно, и не шкуродер, но все равно неудобно. Ползти приходилось на «трех костях» — одна рука занята светильником. Голова постоянно задевала неровности свода, а под ладонь и под колени то и дело попадались острые камушки. Пот из-под шапки заливал глаза. Я весь изматерился, пока проходил эту чертову узость.
Наконец, стены разошлись, и пространства вокруг стало больше. Потолок тоже приподнялся, позволив встать с четверенек. Теперь можно было идти. Пусть и согнувшись в три погибели, но идти, а не ползти по-черепашьи. Таким гусиным шагом я ковылял еще какое-то время. Затем стены и потолок растаяли в темноте, и я оказался в обширной галерее. Теперь можно было встать в полный рост и осмотреться. М-да, эта подземная полость ничем не напоминала «Зал ста колонн». Здесь было сыро и грязно, а вместо красивых натеков, стены, да и пол заодно, покрывал коричнево-красный глинистый налет. Я с неудовольствием отметил, что и сам, в значительной мере, покрылся этим налетом.
Долго наслаждаться возможностью легкого передвижения не пришлось. Вскоре, галерея свернула направо, и дорогу преградил большой валун. Вырастая прямо из ровного пола, он понимался на высоту груди. Пришлось остановиться и задуматься. Что делать? Лезть через валун, а вдруг, за ним обрыв? Я поступил проверенным способом бросил туда камень. Глухой стук от падения, последовал на счет раз — обрыва впереди не было. Первым делом я переправил через валун меч. Положил на вершину и легонько толкнул, убедившись по звуку, что тот упал где-то рядом. С тех пор, как меч дважды спас мне жизнь, и после рассказа Тиши о его магических свойствах, я проникся к хитрому оружию глубоким уважением и старался далеко от себя не отпускать. Тем более что, если клинок по каким-то причинам оказывалось вне доступности, я чувствовал, что-то вроде уколов совести и неясную тревогу, не исчезающую до тех пор, пока ладонь вновь не касалась ножен или обтянутой мягкой тканью рукояти.
Поставив светильник на валун возле самой стены, чтоб не упал, я, лег на камень грудью и, толкаясь ногами в стену, полез вперед и вверх.
Светильник все-таки упал. Я случайно задел его, когда, раскорячившись на камне, пытался перевернуться вперед ногами (не головой же нырять в темноту). Тот и кувыркнулся. Ударился об пол, покатился, но, слава богу, не погас. Я, что называется, запоздало перебздел, сообразив, что не смог бы зажечь его вновь. Обругав себя за неуклюжесть, торопливо перевалился через валун и по его покатой поверхности заскользил вниз. Земля оказалась не совсем там, где я рассчитывал. Проехав лишний метр, и не удержавшись на ногах, уселся на пол. Противно хрустнуло, и что-то больно впилось в зад. Вскрикнув, я попытался подняться, и оперся рукой на какой-то круглый предмет. Повернулся, и в мерцающем свете лежавшего на полу светильника, увидел череп.
«Твою мать!» — отдернув руку, вскочил на ноги, озираясь вокруг.
Я стоял среди костей. Весь пол был усеян ими. Нельзя было сделать шаг, чтоб не хрустнуло под ногой. Большие и маленькие, кости валялись вперемешку, а кое-где были сложены в правильные кучи похожие на рассыпавшиеся поленницы дров. Черепа со всех сторон таращились пустыми глазницами. Я прислонился к стене, чувствуя, как колотится сердце. Холод камня, пробравшись сквозь рубаху, слегка отрезвил. Нащупав глазами меч, я, торопливо нагнулся и подобрал оружие.
Поле, кто тебя усеял мертвыми костями? Кто убил всех этих людей? В том, что останки принадлежат людям, я нимало не сомневался — черепа и сохранившиеся кое-где остовы скелетов, выглядели вполне себе человеческими. Хотя…
Присев на корточки, я стал разглядывать ближайший череп. Вообще-то мелковат, может детский? Подумав, все же решился взять его в руки. Покрутил так и этак. А ведь не совсем человеческий — лоб более толстый и покатый, глазницы уже. Нижняя челюсть выдается вперед, а зубы… Зубы уж точно не человеческие. Одинаковые, ровные, клыки почти не выражены. Значит, и не обезьяний. Может, эти… как их там… китти? Надо было спросить у Хомы, как они выглядели. Впрочем, дружинник мог и не знать, судя по всему, с тех пор, как каменный народец сгинул со свету прошло немало лет.
От чего же они погибли? Кто перемешал и переломал эти кости? Кто раздавил в лепешку вон тот череп? Почему, вообще, головы лежат отдельно от тел? Или китти, имели милую привычку расчленять своих покойников, перед тем как похоронить?
«Да какая тебе, собственно, разница, археолог хренов? — спросил я сам себя вслух. — Все это было давным-давно, сотни лет назад! А сейчас пора перестать задаваться идиотскими вопросами и поскорей выбираться отсюда!»
Звук собственного голоса вывел меня из оцепенения, разорвав хоровод несвоевременных мыслей.
Отступив на несколько шагов назад, я рассмотрел валун. Собственно, рассматривать было нечего — с этой стороны, камень был таким же, как и с той, за исключением высоты — пол здесь на полметра ниже. А вот интересно, как же теперь выбираться назад? Впрочем, охватившая меня легкая паника была недолгой, решение тут же нашлось — нагрести под камень костей и по ним хоть пешком можно зайти. Кощунственно, конечно, но ничего не попишешь — им-то уже все равно, а я еще так молод — жить, да жить.
Теперь, когда путь к отступлению был найден, а рука сжимала рукоять меча, я вновь воспрял духом. Вперед и только вперед! Я должен найти выход и никакие кости меня не испугают. Закинув ремешок ножен через шею, так что меч оказался за спиной, я подобрал светильник и двинулся прочь от валуна, стараясь по возможности не наступать на кости и держаться правой стороны.
Поверхность стены покрывала все та же коричневая пакость, но в ширине галереи ее хотя бы можно было не касаться. Коридор явно шел в гору и это вселяло надежду. К тому же залежи костей, наконец, закончились, что также не могло не радовать. Ход петлял то вправо, то влево, я шел, и от нечего делать, считал шаги. Когда насчитал двести шестьдесят, оказался на широкой площадке.
Тут и выяснилось неожиданное — впереди оказался спуск. Не слишком крутой, и весь, насколько хватало света, покрытый небольшими уступами. Я был готов поклясться, что это ступени. Не могут выбоины в камне сами собой расположиться такой равномерной цепочкой. Но кто и для чего их тут выдолбил? Китти? Не похоже. Судя по мастерству, с которым были проложены штольни и колодцы, они бы сделали эту работу куда аккуратней.
Я нерешительно топтался на площадке перед спуском. Если это ступени, значит по ним ходили. Раз кто-то ходил, значит и я смогу. Но, с другой стороны, спускаться не очень-то и хотелось, ведь я полез в чертов лаз, чтобы найти выход наружу, а этот путь уводил куда-то вниз, в толщу земных недр.
Звонко хлюпнуло. Быстро наклонившись, я посветил себе под ноги. В этом месте при нажатии, из глины выступала вода. Вода! Откуда она тут? Натекла сверху, понятное дело. Окрыленный, я стал тщательно давить почву подошвами ботинок, и вскоре уловил направление, где чавканье слышалось громче. Пройдя по нему с десяток шагов, увидел то, что раньше скрывалось каменным уступом — белый натечный каскад, под которым скопилась большая лужа. Присев перед ней на одно колено, я некоторое время тщательно изучал воду. Она казалась чистой. Набрав ее в горсть, лизнул, потом глотнул — она и была совершенно чистой. Более того, вкус ее оказался восхитительным.
Напившись этой вкусной воды, я почувствовал себя гораздо бодрее. Теперь следовало отыскать, откуда она вытекала. Ага! Вот она — влажная дорожка на стене. Глинистый налет в этом месте смылся, и дорожка отличалась по цвету. Куда же она ведет? Я вытягивал руку со светильником, вставал на носки, пытаясь рассмотреть, что скрывает темнота над головой. Вроде бы там был какой-то уступ, а может даже карниз или балкон. И этот уступ мог скрывать, ведущий наверх лаз. Только как до него добраться?
Внимательно изучив стену, я обнаружил неплохие зацепы, но как по ним подниматься, имея всего одну свободную руку? Выходило, что никак. Никак тут одному не влезть. Вот Тиша, та смогла бы, особенно если подсадить. Значит, надо возвращаться за своими спутниками. Уговорить пойти со мной. Не помогут уговоры, силком запихнуть в лаз, не до церемоний.
Так и сделаю, решил я, но сперва схожу вниз по этой, как бы лестнице, и посмотрю, что там внизу. Путь вниз, вряд ли может вывести наружу, но проверить все же следовало.
* * *
Спускаясь по уступам, я размышлял о том, что там может быть внизу? По здравому рассуждению, только какая-нибудь заброшенная штольня, заканчивающаяся тупиком или колодцем. Остается убедиться в этом и сразу назад. Исследовать русло подземного ручья, куда перспективней.
Задумавшись, не сразу уловил момент, когда коридор раздался и его стены пропали в темноте. По инерции сделал еще несколько шагов, как вдруг пространство под ногами зыбко заколыхалось, а в ботинки хлынула ледяная вода. Испугано матюгнувшись, отскочил назад. Впереди рябилась водная гладь. Вода была и справа и слева. Много воды. Передо мной расстилалось целое подземное озеро.
Дальше пути не было.
Я отошел и сел на один из уступов. Поставив светильник рядом с собой, разулся, вылил из ботинок воду, выжал носки. Ну что ж, все что смог, сделал. Чтоб двигаться дальше, как минимум, нужна лодка, которой у меня нет, а значит, с чистой совестью можно возвращаться.
Интересно, насколько большое это озеро? Найдя рядом с собой камень поувесистее, размахнулся и что было сил швырнул его в темноту. Отдаленный всплеск раздался только на пятой секунде. Я уважительно присвистнул и начал напяливать мокрую обувь. Зашнуровал, прошелся взад-вперед, недовольно прислушиваясь к хлюпанью в ботинках. Перед тем, как отправиться в обратный путь, обернулся, бросить последний взгляд на подземное озеро.
И замер.
Что-то такое мне почудилось. Какое-то движение.
Я поморгал, словно это могло помочь стать зорче. Нет, не почудилось, что-то поднималось из глубины, светлое, а потому видное в толще темной воды. Сначала «нечто» не имело формы, расплывалось, колыхалось как медуза, но по мере приближения, очертания становились все четче и в какой-то момент я вдруг понял, что это не медуза, не рыба и не тюлень.
Из глубины поземного озера всплывал человек. Я различил светлое пятно лица, обращенного ко мне. Это было настолько нереально, что я даже не испугался. Со слабым плеском вода разошлась, выпуская наружу голову странного существа. Лица, как такового, он не имел. Не было глаз, щек, рта лишь неясное тошнотворное мельтешение там, где они должны были быть. Из воды показались плечи, туловище. Его тело излучало свет. Мертвенно-бледный, словно гнилушка или глубоководная рыба. Сравнение с глубоководной рыбой было более уместным в текущей ситуации, вот только у глубоководных рыб нет рук и ног, и вообще, они живут в своей глубине и никогда оттуда не всплывают.
Все эти дурацкие мысли носились у меня в голове подобно стае испуганных птиц, а сам я попятился назад, тем более что полку призрачных тварей прибывало — с разных сторон к берегу приближались еще несколько светлых пятен.
В этот момент я почувствовал горячее желание оказаться в любом другом месте, только не здесь, на берегу мертвого подземного озера с всплывающими из его глубин живыми утопленниками без лиц.
Да ведь я сам разбудил глубинных тварей, швырнув в воду камень. Что им надо? Скучно стало сидеть в озере, приплыли мило побеседовать с дорогим гостем? Впрочем, эта мысль была отброшена сразу. Зловещий облик существа никак не вязался с добрыми намерениями.
Светящаяся фигура ступила на берег.
— Эй! — крикнул я и сам поразился заполошности своего голоса. — Чо надо? — слова застряли в гортани, когда я увидел, что вышедшая из воды фигура полупрозрачна и не идет, а скользит по поверхности земли, словно приведение.
Пора было драпать. Вот только, через камень в зале костей быстро не перебраться, а значит, меня зажмут, и к устилающим зал тысячам старых костей, прибавится пара сотен свежих! Неприятная, до чего же неприятная мысль!
— Стой, где стоишь! — крикнул я приближающемуся водяному монстру. Но тот и не думал останавливаться. Тогда я, чтоб подкрепить свои слова действием, подхватил камушек и кинул в шустрого утопленника. Камень пролетел прямо сквозь него и булькнулся в воду далеко позади. Существо ухнуло, подобно филину и это был первый звук, который оно издало. Затем, словно следуя моему примеру, оно наклонилось и вырвало из земли вросший в нее здоровенный сталагмит. У меня волосы на голове зашевелились, так не вязалась призрачная сущность неведомой твари с ее вполне физической, циклопической силой. В следующий момент стало не до рассуждений. Я еле успел увернуться. Каменная бомба взорвалась за спиной, обдав градом осколков. Теперь я понял, кто убил несчастных китти.
Чего хотели призрачные монстры, душу мою или плоть, не суть важно — ни того, ни другого отдавать я им не собирался. Внезапно спиной почувствовал какое-то непонятное ощущение, дрожание между лопаток.
Неужели… Так и есть! Сунув руку за голову, ухватил теплую рукоять, и словно током ударило — это меч, сам меч напоминал о себе. Но чем, чем он может помочь против этой полупрозрачной медузы, сквозь которую камни пролетают без задержки? Выдернутый из ножен клинок описал полукруг, словно предостерегая уверенно плывущего ко мне монстра. Тот задержался лишь на долю секунды, словно оценивая грозящую ему опасность и, видимо сочтя ее ничтожной, двинулся дальше. Я запрыгнул на уступ, потом еще на один. Призрачное существо, не торопясь следовало за мной, словно знало — никуда мне не деться. Я почувствовал укол в ладонь сжимающую рукоять меча, еще и еще раз, словно оружие недовольное моим бездействием подавало сигналы: «хватит жевать сопли, дай твари бой!»
Я сделал шаг навстречу надвигающемуся монстру, и, чувствуя себя полным идиотом (а кому еще придет в голову рубить дым или туман), с плеча саданул по призрачной фигуре. Чуть руку не вывихнул. Клинок, как и следовало ожидать, прошел сквозь монстра, не встретив сопротивления. Но эффект меня поразил, тварь дернулась как от мощного разряда тока и шарахнулась назад, словно ветром ее сдуло. Закрепляя успех, я скакнул следом и полоснул еще раз. Свечение призрачной фигуры потускнело, скособочившись на сторону, как птица с подбитым крылом, она поспешно заскользила обратно к воде, навстречу выползающим на берег сородичам, ухая, словно предупреждая их.
— Что, съели? А вот хер вам по все морде! — крикнул я им, охваченный возбуждением боя. — Кто еще желает отведать сабельки богатырской? Ну, давайте суньтесь, настрогаю из вас ремешков, черти подводные!
Монстры топтались на месте, ухая, словно обсуждая диспозицию, как им поступить с нахальным лейтенантом.
— Обосрались? — дерзко кричал им я. — Это вам не карликов подземных душить! Ну, давай, кто смелый, подходи! — тут почувствовал пульсацию в сжимающей меч ладони, и как-то сразу стало ясно — а чего, собственно, я тут раздухарился? Когти рвать надо пока эти приведения не очухались. Не теряя более ни секунды, развернулся и поскакал по уступам наверх. Дружное уханье за спиной показало, что твари обеспокоились моим внезапным бегством. Первый камень не долетел до меня, второй ударил где-то сбоку, от третьего, ведомый каким-то шестым чувством, я сумел уклониться.
Монстры, получив отпор в ближнем бою, теперь выбрали другую тактику и садили по мне булыжниками не хуже спаренной артиллерийской установки. Разных размеров каменюки, десятками пролетали справа, слева, били в стены, в свод над головой, расшибая сталактиты и натеки, но почему-то ни разу не попали в меня.
Задумываться над этим чудом было некогда, почти не глядя под ноги, я преодолел последний десяток высоких ступеней-уступов, и нырнул в галерею, уходя с линии обстрела. Монстры ухали где-то внизу. Я остановился, тяжело дыша. Весь мокрый от пота, по правой руке, которая так и продолжала сжимать меч, текла кровь — поранился осколком камня.
Бум-бум-бум!
Несколько секунд не мог сообразить, откуда несутся эти ритмичные гулкие удары и лишь потом понял — это мое собственное сердце выдает дробь не хуже барабанной. Сквозь удары пульса я различал и другие звуки — что-то шуршало и вязко чмокало там внизу.
Выглянув из-за уступа, увидел то, чего опасался: зломогучие призраки не собирались отказываться от преследования, они скользили следом за мной. Взгляд угадывал движение белесых силуэтов в сотне метров от площадки. Теперь предстояло решить, нестись ли со всех ног в зал скелетов, чтобы успеть нагрести подходящую кучу из костей и ретироваться за валун, или совершить восхождение к источнику воды. Второй вариант был сущим безумием. Первый не особо лучше, так как обрекал нас до скончания дней бродить по каменным лабиринтам китти. Но какая-то надежда в этом случае все же оставалась, а вот второй…
Еще не осознавая до конца, что делаю, я подскочил к водонесущей стене и бросил светильник вверх, целясь попасть на карниз. Не с первого раза, но получилось. Светильник остался лежать где-то там наверху, излучая мерцающий свет. До него было всего-то ничего — метра полтора, не больше. Меч, засунутый обратно в ножны на спине, больше не подавал никаких признаков жизни. Я еще не знал, как буду забираться, но правая рука, пошарив по стене, сама нашла невидимый снизу уступчик. Уцепившись за него обеими руками, я подтянулся. Теперь дело за правой ногой. Она медленно скользила вдоль стены, чтобы найти опору, на которую можно перенести хотя бы часть веса тела. Ага, вот этот зародыш сталактита подойдет. Утвердив ступню на ненадежном пупырышке, выступающем из стены всего на пару сантиметров, вновь пустил в дело правую руку. Пальцы нащупали трещину. Еще один шажок вверх — теперь левая нога стоит там, где только что были руки. Еще пара переносов рук и пальцы правой ухватились за край скальной полки. Когда я перевалился через него и растянулся на узком мокром карнизе, хлюпанье и уханья-вздохи раздавались уже совсем рядом.
Мой светильник, откатился от края к самой стене и освещал узкое жерло уходящего вглубь стены хода. Мокрого от пота лица коснулся легкий сквознячок. Он же заставлял трепыхаться и тянуться в глубину лаза огонек светильника.
Лаз был неказист, хоть и выразителен — горизонтальная узкая щель с загнутыми вверх краями создавала ощущение издевательской ухмылки. Редкие сталактиты и идущие им навстречу сталагмиты напоминали кривые гнилые зубы. Но щель эта вела наверх к спасению, воодушевляя и вызывая приступ энтузиазма. Немедля ни секунды, я подхватил светильник и нырнул в сжатую горизонтальными сводами темноту.
* * *
Сказать, что ползти было нелегко, значит, ничего не сказать. Пробираться приходилось, буквально, по-пластунски. Местами высота щели не позволяла держать голову прямо, только боком, шаркаясь щекой о скользкую глину пола. Сосульки миниатюрных сталактитов свисая со свода царапались и рвали одежду — настоящий шкуродер.
К тому же я не забывал об оставшихся позади чудовищах, так и чудилась скользящая за мной по щели призрачная рука, которая вот-вот ухватит за ногу и утянет обратно в пещеру.
Как оказалось, чудовища тоже обо мне не забыли. После того как я углубился в недра метров на двадцать, земля дрогнула, как живая и воздух наполнился пылью. Некоторое время я лежал неподвижно, ожидая, что щель сейчас схлопнется, как челюсть каменного великана, оставив от меня мокрое место. Прошла минута, другая, но ничего не происходило. Тут я понял, что потное лицо больше не обдувает ветерок — движение воздуха прекратилось. Что в свою очередь означало: тварям из подземного озера, удалось обвалить свод и закупорить лаз. Ну что ж, силищи им было не занимать.
Как ни странно, я не испытывал страха, сказывались юношеские увлечения спелеологией, да и клаустрофобией никогда не страдал. Наоборот, понимание того, что теперь я отделен от мерзких чудищ толстым слоем породы принесло облегчение, по крайней мере, теперь-то они меня точно не достанут. Правда некоторое беспокойство доставляла мысль: не доберутся ли призрачные твари до моих спутников? Хома что-то говорил про запретный знак хэкку, но кто знает, может он уже и не действует за давностью лет.
Щель, совершая незначительные изгибы, простиралась все дальше и дальше, не расширяясь, но и, слава богу, не сужаясь. Монотонная работа по движению в ней забирала все мысли и чувства. Я давно потерял счет времени, казалось, что ползу уже много часов. Но зато, я все это время двигался вверх. Пусть угол подъема не особо крутой, но все равно, я уже должен быть недалеко от поверхности.
В какой-то момент лаз расширился до микроскопического грота. Щель в этом месте раздваивалась. Одно ответвление уходило почти отвесно вверх, и именно из него струился тоненький ручеек воды, служивший для меня своеобразной «нитью Ариадны». К сожалению, ответвление это было до неприличия узко — туда и рука-то с трудом проходила, не то, что голова или плечи. Другое же, более широкое продолжало путь в том же направлении, что и раньше. Мне ничего не оставалось делать, как со вздохом, лезть туда. Вздыхал я от того, что проточная вода хоть как-то могла гарантировать сквозной характер лаза, теперь же шансы выбраться этим путем на поверхность существенно уменьшились — лаз в любой момент мог закончиться тупиком. Другой дороги, однако, не было, оставалось упрямо лезть вперед, пока имелась такая возможность.
Со временем, возможность эта сократилась до безобразия. Щель стала настолько узкой, что ползти по ней получалось, только соизмеряя движение с дыханием. Выдох, и удается протолкнуть тело еще на несколько сантиметров вперед. Вдох, и застреваешь, как разбухшая пробка в бутылочном горлышке.
Я понимал, что главное сейчас сохранять спокойствие, иначе придет страх удушья, страх остаться замурованным в каменной толще. Страх парализует, лишает воли, а в моем положении, это равносильно смерти. Поэтому отбросить любые мысли, сосредоточиться только на движении. Правая рука проталкивает вперед ножны с мечом и моток веревки, который пришлось снять с пояса, левая туда же светильник. Выдох — грудь прошла, зато бедра заклинило. Тело изгибается под неестественным углом, я ёрзаю, как вша на гребешке и вот еще несколько сантиметров отвоеваны у щели. Стоялый затхлый воздух — не очень хороший знак. Не думать об этом — вперед!
* * *
Камень торчал прямо посреди хода. Вернее, это была верхушка камня, сколько его туши засело в породе — непонятно. Что за ним — неизвестно. Известно лишь одно — его не обойти, слишком мало оставалось места по краям. Это не был тупик, проклятая щель не схлопывалась в этом месте — сунутые в дырку, справа от камня, ножны, уходили на все длину. И все-таки, это был конец пути. Finita la commedia! Слезай, приехали.
Слезать было некуда. В щели не развернуться, пятиться назад на ощупь, займет многократно больше времени, а силы не безграничны, да, собственно, и возвращаться некуда. Я горько усмехнулся, избитая фраза: «замуровали демоны», как нельзя более точно описывала мое положение. Я вдруг почувствовал, как устал, как пересохло во рту, что ничего не ел с самого утра и что все мое, сжатое узостью тело изломано и болит. "Стоп! — сказал я себе, не давая разгореться отчаянью. — Ничего страшного пока не произошло, меня никто не преследует, непосредственной опасности нет. А то, что дорога перекрыта этим проклятым камнем, так надо просто расслабиться, подумать, найти нестандартное решение'.
Запас адреналина еще не кончился. Я стал возиться, пытаясь расшевелить камень. Расставив ноги, упирался ими во что-то сзади, а обеими руками и головой толкал, толкал… потом тянул на себя. Бесполезно, чертов валун, не сдвигался ни на полмиллиметра.
Отползя немного назад и кое-как освободив из ножен меч, я стал ковырять концом лезвия породу перед собой, пытаясь докопаться до основания валуна, или хотя бы расширить дыру справа от него. Клинок скрежетал, сыпались какие-то мелкие камушки, но в целом, толку от этих действий было чуть. Меч не заступ и не саперная лопатка — убить кого-нибудь, это запросто, а ковырять породу в таком узком пространстве, даже столовый нож подошел бы лучше.
— Ну помоги же мне!.. — бормотал я, в отчаянье прижимаясь щекой к холодному лезвию, — ведь ты столько раз меня спасал… помоги еще разок! — увидел на клинке кровь и выругавшись оставил свои попытки. Бесполезно. На этот раз у меня в руках была обыкновенная бездушная железяка не способная ни на что большее, чем порезать руку своему собственному хозяину.
— Ну и черт с тобой! — сказал я мечу. — Я сдохну, и ты тоже останешься здесь ржаветь, тупая железка!
В какой-то момент я перестал двигаться — что толку тратить силы на бесполезные трепыхания. Сразу же стало холодно. Сырая одежда служила отличным проводником, щедро отдавая тепло тела окружающему камню. На каком-то часу лежания в узости мной овладело состояние полусна.
Я понимал, что это вызвано смертельной усталостью и переохлаждением. И еще понимал, что скоро умру, хотя разум отказывался в это верить. Впрочем, разум все больше соскальзывал в пограничное состояние между реальностью и бредом.
В какой-то момент я открыл глаза и увидел перед собой белую дверь. Я знал, что там за дверью мое прошлое, все самое лучшее, что было в жизни: праздники детства; сбывшиеся мечты; люди и события; Сашка. Они все по ту сторону двери, а я уже по эту. Обернувшись, увидел перед собой широкий коридор уходящий вдаль. Он вел к свободе из каменного склепа, в котором томилось мое тело.
Там нет зла, там все прекрасно, там никто не заставит мучиться, и нет опасных тварей, которыми полон этот мир. Там я обрету блаженство, надо лишь сделать шаг.
— Стой, трус! — услышал я за спиной такой знакомый скрипучий голос.
— Дядя Марк?..
— Не для того ты появился на свет и не для того я тебя растил, чтоб ты так бездарно сгинул.
— Но, что я могу сделать?
— Что ты можешь сделать? Что ты можешь?..
И тут я почувствовал, что начал расти. Тело набухало как тесто, заполняя пространство вокруг, проникая во все щели и пустоты. Я уже не был человеком, я пророс в эти камни, слился с ними. Я чувствовал свою кожу — слой почвы, с травой деревьями, холмами и оврагами. По мне лазили муравьи-человечки, у моих бедер текла река Подгорица, а вокруг стояли такие же люди-горы. Внизу я тоже ощущал свою границу, там, где известняки менялись на скальные породы. Чувствовал все пустоты внутри себя, все трещины и разломы, все подземные воды, включая и озеро — прибежище призрачных тварей. И где-то там внутри, в месте сосредоточения непонятной энергии, пульсировала живая точка. Откуда-то всплыло имя — Скайрус. И как-только я мысленно произнес его, точка стала наливаться силой, раскаляться, требуя указать место её приложения.
Действительно, это так просто, как раньше не сообразил? Тут и силы особой не надо. Всех дел — поддеть этот несчастный булыжник, запирающий мне путь, сидящий как кристаллик в почке, и выщелкнуть его вон.
Взрыв ослепительной боли и тишина.
* * *
Когда я очнулся, то обнаружил себя сидящим на глиняном полу, рядом со здоровенным валуном. Подняв глаза, увидел щель, из которой вылез. В расширении, начинавшемся сразу за узостью, имелась глубокая борозда, которую оставил вывороченный из своего гнезда, камень. Что сейчас со мной было? Бред? Но вот же он, этот валун. Башкой, что ли я его вышиб?
Кряхтя, кое-как поднялся на ноги и поискал глазами меч. И только увидев тускло поблескивающее лезвие, наконец, сообразил: в гроте есть свет. И свет этот давал не светильник, которого, кстати, нигде не было видно. Свет шел извне.
Я не мог поверить своему счастью. Неужели проклятые подземелья, наконец, закончились? Впрочем, чтобы испытать счастье, тоже нужны какие-то силы, а их у меня не было. Совсем.
Что предшествовало странному освобождению из каменного плена, я почти не помнил. Вернее, то, что помнил, нельзя было отнести к реальности, точно так же, как нельзя объяснить, что либо, увиденным накануне сном. Но откуда-то я знал: случилось нечто значительное. Даже сквозь смертельную усталость, чувствовал произошедшую со мной перемену.
Впрочем, ладно, хрен с ними с ощущениями. Подумать над этим я еще успею, а сейчас пора на выход.
Сделав несколько шагов, я заметил мелькнувшую впереди тень, затем еще одну и еще, схватился было за меч, но это оказались всего лишь эйюхи. Перешагнув каменный порог грота, я угодил в их царство. Они подобно земным летучим мышам гроздьями висели на стенах и потолке, перепархивали со стены на стену, по-видимому, готовясь к вылету. Появление человека, похоже, не слишком их встревожило, лишь несколько особо нервных особей начали, противно пища, метаться по пещере, проносясь перед самым моим лицом. Я лишь вяло отмахивался от них мотком веревки.
Еще десяток метров, и над головой зажглось звездное небо. Сразу же окатила волна запахов и звуков, словно вынырнул из безвоздушного пространства или воды. Это было непередаваемо — всего несколько шагов и стерильная глухота пещеры, перемешанная с вонью эйюхов, сменилась на чудесный коктейль испарений теплой земли, ароматов цветов и трав, далекого журчания реки, треска кузнечиков, щебетания каких-то птах.
Откуда только силы взялись. Подъем был довольно крутым, но я за одну минуту преодолел его, карабкаясь на четвереньках, словно кто-то в зад подталкивал.
Когда выбираешься из мрака пещеры, любой свет кажется ярким. Вот и мне в первый момент пришлось зажмуриться, показалось, что снаружи светло как днем. Звезды сияли, словно мириады крохотных лампочек, а почти полная луна и вовсе как прожектор. Хотя вокруг было довольно тепло — камни отдавали накопленный за день жар солнца — меня била крупная дрожь. «Пневмонии только не хватало», — подумал я и тут же забыл об этом. Дальнейший путь, помнил смутно. Продолжая двигаться в почти бессознательном состоянии, практически на автопилоте, продрался сквозь кустарник, коим заросли края пещеры и начал спускаться по склону. Ноги подворачивались на камнях и скользили по росе. Я понял, что совсем плох и если сейчас же не остановлюсь и не дам телу отдых, то просто свалюсь и покачусь под гору. Выбрав камень побольше, сел с ним рядом и привалился спиной к гладкой еще горячей поверхности. Прижал к груди ножны с мечем. Мутнеющим взглядом успел отметить, что внизу по склону метрах в пятистах выделяется какое-то светлое пятно. «Неужели костер?» — подумал я и в следующее мгновение забылся глухим, как черный провал пещеры, сном.



Глава 13

В какой-то момент я понял, что уже не сплю, но открывать глаза не спешил. Или было страшно. А вдруг это сон, и я все еще лежу в проклятой щели. Нет, не похоже, на сон. Истошно голосят птицы, лицо обдувает ленивый, ласковый ветерок, а прямо в глаза светит солнце, просвечивая сквозь веки оранжевыми струящимися пятнами.
Внезапно на лицо упала тень. Я вздрогнул и открыл глаза. Передо мной, обступив полукругом, стояли пятеро человек. Ничего не делали, просто стояли и наблюдали. Четверо с рожами заросшими курчавыми бородами, были ничем не примечательны — одеты в свободные серо-зеленые штаны, заправленные в кроткие сапожки, а сверху такого же цвета рубахи и безрукавки, несмотря на жару подбитые мехом. И лишь один в центре, высокий и худощавый, выглядел живописно благодаря необычного покроя и цвета одежде и ассортименту навешанного оружия. Его лицо, в отличие от остальных, хранило печать интеллекта. Убранные назад волосы открывали высокий с залысинами лоб, тонкие губы кривились непонятной усмешкой.Сколько они уже тут? Как умудрились так неслышно подойти? Следует ли их опасаться? Я непроизвольно положил ладонь на рукоять меча, чем вызвал у окружающих весьма живую реакцию. Они отступили на шаг и в миг на меня оказались нацелены несколько духовых трубок, таких же, как у Хомы, а высокий направил мне в грудь устройство наподобие арбалета. Я счел за лучшее вернуть руку на место.
— Так-то оно правильней будет! — одобрительно кивнул высокий, явный предводитель этой компании. Он посмотрел куда-то вверх. Следуя его взгляду, я обернулся и узрел в нескольких шагах за собой еще одну примечательную личность. Первое что бросалось в глаза: лицо в цветастых разводах татуировок и угольно-черные блестящие волосы, заплетенные в тугие косы. Ростом он был еще выше первого, еще более худ и походил на огородное пугало, тем более что и одет был соответственно, в бесформенный балахон.
— Ну что скажете, господин Верцингеторинг? — поинтересовался у него предводитель.
— Больше здесь никого нет капитан, он один, — голос у господина с непроизносимым именем (или фамилией?) был тихий, неразборчивый с пришоптыванием, словно у него не хватало половины зубов.
— А вы, что скажете, господин оборванец? — тот, кого назвали капитаном, теперь смотрел на меня, — заодно поведайте нам, у кого украли меч? Не украли? — поинтересовался он ироническим тоном, увидев, как я отрицательно мотнул головой. — Ну конечно, что я говорю, ведь он достался вам в наследство от батюшки благородных кровей! Слушай меня, голодранец! — голос его стал жестким. — Если хочешь прожить еще пару крайн, сейчас ты расскажешь мне, где прячется твоя банда. И постарайся быть убедительным, учитывая, что за голову старателя, Орден магического огня, чье подворье находится в Кумесе, отсыплет полную пригоршню серебра. Впрочем, — тон капитана внезапно смягчился, — я не жадный, и мне нет особого резона тащить тебя в Кумес. Просто я не хочу, чтобы кто-то из моих дружинников получил в спину стрелу или колючку от вашего брата, принявшего их за орденскую стражу.
— Я догадываюсь, о чем вы, — сказал я, удивляясь спокойствию своего голоса, — но, я не старатель.
— Конечно, он не старатель! — хохотнул один из бородачей. — Он просто кулькас, которого ыхырги отправили за душами грешников.
— Ага, — поддержал его второй бородач, — судя по отвратному виду, прямо из преисподней выполз.
— А не отправить ли нам его обратно? — предложил третий. — А сабельку забрать, все одно ведь ворованная, да и зачем она ему в преисподней-то?
Дело приобретало скверный оборот. Судя по всему, меня приняли за одного из тех контрабандистов, что таскали Махе-трактирщику всякие магические штучки, коих у того набралось три полных сундука. У окружившей меня команды, похоже, имелись веские основания этих старателей недолюбливать. Бородатые топтались вокруг, подбадривая друг друга, настраиваясь на агрессивный лад. Старший своих подчиненных не подначивал, но и не останавливал, судя по всему, до поры, до времени приняв позицию стороннего наблюдателя.
Я лихорадочно размышлял. Что же делать? Если набросятся, можно, конечно, попытаться помахать мечом. Понятно, что одному против шестерых мне не сладить, к бабке не ходи. Но даже это вряд ли. Скорей всего при первых признаках ответной агрессии, начнут пулять из своих трубок. Как их там Хома называл: самоводные колючки? Стоп, Хома! Да, это же его сослуживцы! То-то они похожи на оставшегося в колодце, незадачливого дружинника, как две капли чавы. И предводитель их…
— Капитан Эд? — выкрикнул я, перекрывая угрожающий гомон дружинников.
— Что? — удивился тот, нетерпеливым жестом веля своим бойцам заткнуться, — откуда ты знаешь мое имя оборванец? Впрочем, к северу от Хром-Минеса его много кто знает.
— Его сообщил мне Хома.
При этих словах возникла такая тишина, что стало слышно шумящую где-то вдалеке Подгорицу.
— Ксаламасова дщерь! — выйдя из ступора, наконец, сказал капитан. — И что же тебе еще поведала эта недостойная отрыжка ыхырга, коею я разыскиваю уже второй день?
— Он говорил, что вы капитан дружины вольного города Лина. И что вы послали его на разведку к Кумесу и он должен вас там ждать. Но нас заметили хэкку и пришлось укрыться в пещере.
— Хэкку, говоришь? — капитан задумчиво почесал чисто выбритую щеку. — Значит Проклятые уже и до Кумеса добрались… Слушай, а ты случаем не врешь? Может быть вы Хому того. А перед этим выпытали из него, что да как?
— Он говорит правду, — подала сзади голос личность с непроизносимым именем.
— Уверены? — прищурился на него Эд. Татуированный с достоинством кивнул.
— И еще, капитан… меч он не крал. Ты знаешь — воров и лгунов я чувствую за крайну.
Я невольно поежился — ничего себе, детектор лжи, ходячий. Может он, и мысли читать может?
— Ну, что ж… — тон капитана заметно смягчился, — теперь верю! Повезло тебе парень, что с нами аккети, а то не дожил бы до вечерних крайн. Я вообще-то добрый, — при этих словах, его архаровцы подхалимски заржали, — зря народ не трачу, но в этих краях, раз проявишь мягкость и сам сгинешь и людишки твои. Ну, рассказывай лишенец, где этот сын кулькаса, Хома?
* * *
Моих спутников нашли к полудню. Может и не нашли бы, если б не аккети. Жерло колодца скрывала узкая расщелина, заросшая колючими кустами — пройдешь в двух шагах и не заметишь. Но татуированный заметил. А может, почувствовал каким-то только ему свойственным чутьем.
Крику-то было, воплей радостно-истеричных. Невзирая на недовольство капитана Эда, которого тревожил шум, издаваемый пленниками колодца, Хома с Тишей не могли сдерживать своих чувств. Понять их было легко — просидеть почти сутки в темноте и неведении, практически отчаявшись дождаться помощи — так и свихнуться можно на радостях.
Как только улеглись страсти, капитан тут же устроил им допрос. Хоть и говорил, что верит чутью аккети (так назывался народ, к которому принадлежал Верцингеторинг), но не успокоился до тех пор, пока Хома слово в слово не подтвердил то, что перед тем рассказал я. Бородатые дружинники обнимали своего коллегу, похлопывали по плечу при этом, не забывая подначивать и отпускать шуточки по поводу его сидения в колодце.
Тиша жалась ко мне. По лицу девчонки, и до сих пор дрожащему голосу было видно, что довелось её пережить за последние часы.
— Тебя все нет и нет… — в который раз говорила она, — мы думали, что ты через пару крайн вернешься, а ты все не возвращаешься… этот придурок, — она мотнула головой в сторону Хомы, сразу стал говорить, что ты пропал, что съели тебя кулькасы… мол, не зря Проклятые дырку заклятием от нечисти запечатали. Но, я ему, не верила, сказала, что если будет продолжать эту чушь нести, я ему бороду подпалю. Тогда только заткнулся. Как ты прошел-то? — спрашивала она в сотый раз.
Я гладил девчонку по худенькой спине, по растрепанным волосам и в сотый раз повторял, что прошел нормально, просто путь был долгим и тяжелым, вот и задержался немного. Про зал с костями, схватку с призрачными монстрами у подземного озера и про то, что произошло со мной в щели, предпочел умолчать, избегая последующей волны расспросов.
— Ну и вид у тебя Мак, — наконец, сказала Тиша, — будто ты с ханями в одной луже валялся.
Да, помыться точно не помешает. Высохнув, пещерная глина задубила одежду и противно стягивала кожу. Волосы на голове слиплись в грязное мочало, требовали мыла и расчески.
Родник показал мне один из дружинников, когда мы спустились к стоянке отряда. Среди других, этот доброхот выделялся богатырской статью — ширина его квадратных плеч лишь немногим уступала росту — эдакий шагающий комод.
— Торво, бывший коваль, — представился он. С расспросами не лез, молча стоял в сторонке. Фыркая, как тюлень, я долго смывал с себя грязь и глину, сетуя на отсутствие в этом мире хоть каких-нибудь моющих средств. Вода была ледяной, поэтому отмывала и отстирывала крайне неохотно. В конце концов, я посинел, замерз и бросил это бесполезное занятие. Тогда Торво приблизился ко мне и протянул большой кусок шерстяной ткани с дырой посредине, что-то вроде пончо.
— От Лукана осталось, — непонятно объяснил здоровяк и более ничего не сказав, ушел.
— Спасибо! — крикнул я ему в спину, но тот даже не обернулся.
Пожав плечами, я разложил свои мокрые шмотки на камнях для просушки, затем напялил на себя пончо и подпоясался, вытащенным из брюк ремнем. Стало теплее и сразу захотелось есть. И то сказать — уже сутки крошки хлеба во рту не держал.
Тут прибежала Тиша.
— Мак! Тебя там, этот… капитан зовет, поговорить хочет.
Капитан Эд сидел перед едва тлеющим костерком в одиночестве. Дружинников и Верцингеторинга нигде не было видно, один Хома дрых неподалеку, завернувшись в какие-то тряпки.
— На разведку услал, — сообщил капитан, словно прочитав вопрос в моих глазах, — А этот, — он кивнул в сторону Хомы, — ночью будет караулить. Раз вы говорите, Проклятые рядом, начеку надо быть, — он приглашающе показал на место возле себя, а когда я сел, протянул нанизанный на двузубую вилку здоровый кусок жареного мяса. Разорвал круглую лепешку. Большую часть отдал мне, меньшую Тише. Ей же достался и второй кусок мяса. После чего, Эд повелительно махнул рукой, приказывая девчонке удалиться. Лицо Тиши выражало крайнюю степень недовольства, но спорить с самим капитаном городской дружины, нахальства у нее не достало. Отошла к камням и настороженно поглядывала оттуда.
Есть с вилки было непривычно, тем более что никаких других орудий, даже тарелки, мне не предложили. Но голод не тетка, и я, не обращая внимания на приличия, обжигаясь и давясь, в десять минут умял с полкило мяса.
Капитан все это время молчал, терпеливо ожидая, пока я наемся. И лишь когда, покончив с жарким, я шумно выглотал туесок воды, наконец, задал вопрос:
— Кто вы Мак?
— Я э-э… — наморщив лоб, я несколько минут старательно повторял рассказанную когда-то Тише версию, о том, что, дескать, он пришел с караваном из дальних мест, а из каких забыл, потому что упал с коня, стукнулся головой и частично потерял память.
Эд внимательно слушал, а когда я закончил врать, задумчиво почесал кончик носа и спросил словно бы сам себя:
— Когда же в этих местах был последний караван? — и сам же себе ответил. — Кажется года два назад, еще до того, как рыжие захватили брод через Кипящее озеро.
Я почувствовал, как жар ударил в лицо — похоже, меня поймали на вранье.
— А верно ли говорил недостойный ханин хвост Хома, — как ни в чем не бывало, продолжал вопрошать капитан, — а так же ваша спутница, что Вы собственноручно прирезали волота и отмахались от десятка гончих?
Эту перемену в интонациях, выраженную в уважительном обращении на «Вы», я, несмотря на накатившую сытую тупость, сразу уловил.
— Насчет десятка гончих… они погорячились… было четыре… и то я убил лишь одну, да и то Тиша помогла, а по остальным амулет Хомы сработал.
— Не рассказывайте мне сказки, уважаемый Мак, — отмахнулся капитан, — я знаю, на что способен амулет «кипящего тумана» третьей, самой низкой грани, а именно такие разрешается носить простым дружинникам: отпугнуть диких зверей, ошпарить, мелких даже убить. Не более того. Если вы попытаетесь применить его против боевых тварей хэкку, они лишь рассмеются вам в лицо перед тем, как разорвать на лоскутки. А что мы слышим? Мы слышим, что вы целы и невредимы, а трое гончих сварились заживо. Как же такое может быть?
Я только плечами пожал — мол, во всяких ваших магических штуках не разбираюсь.
— Ну, а волот? — продолжил интересоваться Эд, — надеюсь, не станете отрицать, что его-таки убили вы сами?
— Этого отрицать не стану, — согласился я, — но опять же не знаю, как так вышло. Просто ткнул и случайно попал.
— Ну, понятно, — кивнул капитан, — случайно ткнули и попали. С кем не бывает. А дозвольте глянуть на ваше оружие? — взяв из моих рук меч, он долго поворачивал его так и этак, высматривая что-то на обухе и лезвие клинка, щурясь от всполохов, пробегающих по его поверхности. Попробовал остроту и удивленно хмыкнул, увидев, с какой легкостью лезвие режет дубленую кожу его краги. В заключение достал из вещевого мешка какую-то маленькую рогатинку и провел ей вдоль клинка, вглядываясь в треугольный просвет. Результат его озадачил. Он повторил операцию еще раз, и еще, при этом его лицо принимало все более озабоченное выражение. Наконец, он поднял глаза, и я увидел в них глубочайшее изумление.
— На клинке нет магического узора.
Я опять пожал плечами, не зная, что сказать по этому поводу. Есть узор, нет узора… зачем-то он, наверно, был нужен, раз Эд так удивился его отсутствию.
— Три дня назад возле Северного перевала, встреча с волотом стоила жизни одному из моих людей. А его, прошу заметить, мы так и не убили. Ему просто надоело гоняться за нами, а хозяев поблизости не было, вот он и ушел. Сам ушел. Без единой раны. Таких тварей хэкку прежде еще не выделывали… Колючки и стрелы, даже выпущенные в упор, пролетали мимо, топоры и ножи скользили по шкуре. Ни один удар не достиг цели. Ни один! а вы говорите: случайно ткнули и попали… ну-ну… Не знаете, что такое магический узор? Извольте, я вам покажу, — он извлек из висящих на поясе кожаных ножен средней длины тесак. — Смотрите сюда, — в руках капитана появился давешний разветвленный прутик. Я вгляделся. Серая поверхность клинка в развилке искрилась затейливой зеленоватой гребенкой. Ее ширина то увеличивалась, то уменьшалась, словно кто-то на большой скорости записал звук различной интенсивности. Этих синусоид было две: одна на обухе клинка, другая на лезвии.
— Это, — капитан потряс рогаткой перед моим носом, — оружейный амулет «прозрения». Он показывает: на клинок, для повышения его гармонии нанесено две инкрустации с тиллитом. Так же их называют магическими узорами. Тот, что на обухе — делает клинок упругим, который на лезвии — увеличивает в несколько раз длину резания. Таким образом, посредственно выкованная полоска плохой стали превращается в весьма эффективное оружие. Вот полюбуйтесь, — Эд поднялся с бревна, и подошел к ближайшему деревцу. Короткий косой замах, почти беззвучный удар и деревцо укоризненно качнув жидкой кроной, разделилось на уровне пояса капитана. Я только головой покачал — толщины в стволе было сантиметров двадцать — с мою ногу, точно.
— Ну как Вам? — усмехнулся Эд. — Как видите, у меня еще три клинка и один топор, и все гармонизированы для разных целей. С тех пор, как до здешних краев добрались имперские маги, кузнечное дело здесь пришло в совершенный упадок, как ранее по всей Империи. Тиллитовая магия, ыхырг ее подери. Недаром Торво бросил свою кузницу и подался в дружинники. А ведь он был настоящий мастер и обеспеченный человек. Хороший клинок раньше стоил, как целый дом с хозяйством. А теперь… — капитан досадливо махнул рукой, — качество оружия зависит лишь от умения заклинающего мага, да количества, изведенного на него тиллита. Вот и получается, что хорошее оружие никто не покупает, поскольку несравненно дешевле зачаровать любую, самую никчемную железяку. Раньше она бы и на гвозди не сгодилась, а после гармонизации рубит как, лучшие когда-то, шьенские клинки. И что с того, что узор подновлять нужно каждую вторую — третью десятицу и без магов имперских уже не обойтись… В итоге, например, мои бойцы, вместо луков ходят с этими плюгавыми духовыми трубками. Зачем таскать лук, если зачарованная колючка с тиллитовой насечкой пробивает доску толщиной с две ладони? Впрочем, я отвлекся… — он помолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать. — Вы знаете Мак, кем я был до того, как стать наемником?
Я снова пожал плечами — когда не знаешь, что сказать, лучше промолчать. Но Эд и не ждал ответа.
— Так вот, — продолжил он, — до того, как стать наемником, я был магом. Да, да! Рыцарем Братства Полуночи. Это боевой Орден, если вы не знали. Конечно, вы не знали. Вы, как я успел заметить, вообще ничего не знаете. Я был капитаном кавалерийской корты. Чин небольшой, всего-то четвертая ступень посвящения, но именно благодаря этому я и остался жить. Право сказать, меня уже готовили на третью ступень, хорошо, что не успели. Моя корта не справилась с задачей — не уберегла одного очень важного человека, коего ей поручено было сопровождать к восточной границе Империи. Если разобраться, мы были бессильны помочь, слишком уж могущественных врагов имело то Важное Лицо. Но уложения Ордена не допускает иных трактовок — не справились, значит виноваты. И чем больше степень посвящения провинившегося, тем больший позор для Ордена. Будь я адептом третьей ступени, мне не удалось бы избежать пожизненного послушания в орденском монастыре, что, к слову сказать, мало отличается от бессрочной каторги. А так обошлось всего лишь лишением магического дара, позорным изгнанием и запрещением под страхом смерти, пересекать границы Империи. Зачем я вам это рассказываю, спросите вы? А вот зачем. Мало в окрестностях Хром-Минеса найдется людей, меньше любящих Империю с ее Орденами, чем люблю ее я. Разве что старатели с Внутреннего Кольца, которых при поимке лишают всех выступающих частей тела, любят ее, ещё меньше. Вам повезло Мак, что вы встретили именно меня. Вы странно одеты, не можете внятно объяснить, откуда взялись в здешних горах, при этом явно не простолюдин. Располагаете оружием неместной выделки. Да каким оружием! Им вы, походя, убиваете монстра, с которым не смогли справиться восемь опытных бойцов. Другие странные вещи, связанные с вами, я уже не хочу упоминать. Так кто же вы?
— И кто же? — сухо поинтересовался я. Эти изыскания капитана относительно моей скромной персоны решительно мне не понравились.
— Вы — макурт! Пришелец из иного мира. При поимке, макурты немедленно подлежат выдаче ближайшему подворью имперских магов, для изучения, выявления степени опасности и последующего упокоения.



Глава 14

— Не понимаю, о чем вы? — я подобрался, прикидывая, каким образом нейтрализовать не в меру проницательного капитана.
— Успокойтесь, — усмехнулся Эд, безошибочно уловив, как напрягся собеседник, я не собираюсь вас сдавать. Я магам, в этом деле не помощник. Я всего лишь капитан дружины пограничного городишки и в настоящее время, веду разведку в интересах нанявших меня горожан. Выявление макуртов не входит в круг моих обязанностей, поэтому с моей стороны вам ничего не угрожает. Но!.. — он, хитро прищурившись, погрозил пальцем, — хоть вы мне и симпатичны, покрывать вас, я также не намерен и за каждого из своих людей, хоть за того же Хому, поручиться не могу. Поэтому, пока им не пришли в голову те же мысли, что и мне, рекомендую вам убраться отсюда, как можно скорее. Ваши вещи скоро просохнут, забирайте свою девицу, которая, кстати колдунья, что тоже наказуемо, и уходите.
— Но куда же мы пойдем? — попробовал я возразить.
— Куда хотите! — отрезал капитан. — Рекомендую на восток, в сторону Лина. Впрочем, можете идти в любую сторону, главное, не попадайтесь мне больше на глаза…. Иначе я буду вынужден… ну, вы меня поняли? Пока будете идти, обдумайте все то, что я вам сказал. Придумайте себе какую-нибудь более правдоподобную историю, переоденьтесь, наконец. Хома сказал, что у вас полно тиллита, значит, в обитаемых местах не пропадете. Только не показывайте никому больше, чем один кусочек за раз, а то донесут. Кстати, скажите девице, чтоб спрятала свои побрякушки, а лучше вообще выкинула. Если, обвешенная ими, она появится в Лине, меньшее, что её ждет — двести ударов палкой с последующей передачей в ближайшее подворье магов.
* * *
Спустя полчаса после разговора с капитаном, я, натянув сырую еще одежду, стал собираться в путь. Никто нам сроков не назначал, но чувствовалось — чем раньше уйдем, тем для нас же будет лучше.
Тем временем из леса вернулся Торво. Они о чем-то говорили с капитаном, иногда поглядывая в нашу сторону. Точно, надо сваливать, а то еще передумают отпускать.
— И куда мы теперь? — спросила Тиша, когда узнала о решении капитана. Никакой печали по поводу нашего изгнания, в её голосе не слышалось. Мне показалось, или девчонка была рада возможности остаться со мной наедине? Я пожал плечами, поймав себя на мысли в последнее время, только это и делаю.
— Ладно, — ответила она сама себе, — пойдем к нам на хутор, раз больше некуда… будем там деда ждать.
Ага, — угрюмо сказал я, — на хутор, бабочек ловить… Нет, Тиша, не для того я сюда прибыл, чтоб по хуторам, как бандеровец, шкуриться… не знаю, как ты, а я стану искать, этих самых контрабандистов-старателей.
— И то верно, — легко согласилась она, — вставши раз на Путь, с него уже схода нет. Только знай, Мак, эти старатели, самые настоящие бандиты и убийцы — ни один нормальный человек за Внутреннее кольцо Хром-Минеса не полезет! Но, я все равно с тобой, чего уж там, убьют, так убьют… значит, судьба такая.
Вот же оторва мелкая, — подумал я, — повезло мне встретиться с философствующей фаталисткой. А вслух пропел:
— Все хорошо, прекрасная маркиза, дела идут и жизнь легка. Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка… Сгорел ваш дом с конюшней вместе, когда пылало все поместье, а в остальном прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!
Тиша прыснула в ладошку.
— Это, точно про нас!
* * *
Уйти мы не успели. Откуда-то вдруг явился Верцингеторинг, выскочил, словно черт из табакерки. Только что его не было, а вот уже стоит у костра. Его, обычно спокойная, татуированная рожа, теперь выражала крайнюю степень возбуждения и озабоченности.
Несколько минут, они оживленно общались с капитаном, после чего аккети рванул в лес. Эд, обернулся к нам и махнул рукой, подзывая.
— Верцу передали виденье, — непонятно начал капитан, затем заметил мой недоуменный взгляд. — Ах да, вы, конечно не знаете, что аккети способны обмениваться друг с другом мысленными сообщениями, как они их называют — видениями. Так вот, собрат Верца, Кунотиджернос, которого мы оставили наблюдать в начале Змеиного ущелья, сообщает, что вокруг полным-полно Проклятых, и не просто зверье и рядовые бойцы, с ними знать и шаманы. Да и сам Верц говорит, что Верхний мир буквально гудит от волшбы рыжих. И еще… ему кажется, что хэкку ищут вас, — сказано это было таким будничным тоном, что до меня не сразу дошел смысл фразы. А когда, наконец, дошел, я сразу вспомнил слова Тиши, сказанные в пещере, о причастности моего появления на Эрейне ко всем последним событиям.
— Откуда ему это известно, вашему Верц… ин… как его там?
Эд усмехнулся.
— Я же говорю: ему кажется. Но когда ему, что-то кажется, то обычно так и случается. Поэтому на восток вам идти не стоит… да и нам тоже. Торво! Буди этого сына кулькаса Хому, собирайтесь быстро, через пол крайны снимаемся.
— А как же Лёпа с Оржаком, капитан?
— За ними пошел аккети.
— А Прек?
— А к Преку мы двинемся сами, — увидев недоумение на моем лице, капитан пояснил. — Назад дороги нет, потому что там рыжие, а впереди дороги нет, потому что там река. И не вшивая Подгорица, которую ханя вброд перейдет, а Сожа — речка широкая и полноводная. Спустимся на берег, а дальше видно будет — либо лодки какие-нибудь рыбацкие найдем, либо вдоль реки двинем.
Но двинуть мы не успели.
Прибежал Прек, конопатый дружинник с пегой бородой и тяжело дыша, сообщил капитану, что хэкку на плотах переправляются через Сожу и первые уже высаживаются на берег. Лицо капитана осталось непроницаемым только во взгляде прибавилось суровости.
— Обложили нас с трех сторон, — спокойно сообщил он мне.
— А с четвертой что? — показал я на юг.
— А там, уважаемый Мак, Внутреннее кольцо Хром-Минеса, а за него суются только те, кому жизнь недорога, — он помолчал и добавил, — или те, которым больше некуда идти, то есть — мы.
«Э-гей! — обрадовано подумал я, — а мне, как раз туда и надо! Пазл сложился».
* * *
Мы шли на запад по узкому ущелью между двумя горными грядами. Та, что справа называлась Внешним кольцом, по левую же руку располагался сам Хром-Минес — горная страна, отделенная от мира Внутренним кольцом.
Спешили. Потому что шли прямо навстречу хэкку, которые в свою очередь приближались к нам с заката. Стратегия капитана Эда заключалась в скорости. Мы должны были успеть раньше хэкку добраться до, вытекающего из Хром-Минеса, горного ключика Улахи, и по воде, чтоб твари рыжих не учуяли следов, подняться до ближайшего переката, где либо переждать нашествие, либо если хэкку все-таки последуют за ними, уйти дальше в горы Внутреннего кольца.
Маленький отряд людей растянулся в цепочку. Ущелье не зря было прозвано Змеиным — подобно змее, оно извивалось зажатое между горными кряжами. В некоторых местах в нем не разъехались бы и двое конных. Капитан все время поторапливал и без того спешивших дружинников. Оно и понятно, столкнуться с хэкку, на этой узкой тропе — смерти подобно. Не свернуть, не отступить, не уклониться от боя не удастся.
Сутулая спина Верцингеторинга в бесформенном маскхалате маячила впереди, периодически пропадая за изгибами ущелья затем снова появляясь в поле зрения. Аккети, казалось, не знал усталости, остальные дружинники тоже держались, даже Хома, которому ради быстроты пришлось доверить переноску части своих богатств товарищам за четвертую часть стоимости. Меня же, эта бесконечная череда подъемов и спусков, преодолеваемых в чересчур бодром темпе, с непривычки, утомила. Ноги, забитые предыдущим марш-броском по горам, тряслись и подгибались. Тиша шла рядом, и пытаясь меня поддержать, без устали болтала всякую милую чепуху, как старший брат поймал щенка лесной Аюшки и выдрессировал его, научив ходить на задних лапах и прыгать через палку, как они с младшим братом выловили форель у которой в животе оказалось тиллитовое зернышко и что дед обещал научить её летать по небу и доставать рукой до звезды.
Я слушал и улыбался, благодарный серьёзному соучастию, с каким глядели на меня её карие вишни, но сил при этом оставалось все меньше.
Наконец, капитан, словно устав прислушиваться к моему хриплому дыханию, разрешил сделать небольшой привал. Дружинники тут же разбрелись и попадали куда придется. Я, найдя затянутый мягким лишайником плоский валун, уселся на него, с наслаждением вытянув натруженные гудящие ноги. Я был вымотан до дрожи в коленках и с трудом представлял себе, как спустя пару крайн, отпущенных на привал, смогу встать, чтобы продолжить путь. Тиша возилась рядом, сочувственно косясь на меня и перебирая что-то в своем импровизированном вещмешке. С малолетства привыкшая к горным тропам, она не выглядела особо уставшей.
Подошел капитан, смерил меня внимательным взглядом и, усмехнувшись, присел рядом.
— Что сударь Мак, похоже в вашем мире вы жили не в горной местности? — Эд говорил тихо, очевидно, не желая, чтоб услышали дружинники расположившиеся неподалеку. Тем не менее, я решил не поддаваться на провокации и лишь неопределенно хмыкнул в ответ.
Впрочем, капитан уже сменил тему.
— Я вот что думаю, — сказал он, — шаманам рыжих, наконец, удалось подобрать ключи к существующему набору магических узоров. Смотрите, ваш меч ни разу не зачарован, а вы смогли поразить им волота. Напротив, наше оружие все изукрашено узорами, но мы не смогли причинить волоту никакого вреда. Что это значит? А то и значит: хэкку, похоже научились бороться с силой магических узоров. В итоге магия имперцев, которой они так гордились, оказалась бессильна, а хорошего обычного оружия в здешних краях, и взять-то неоткуда. Придется выступать против Проклятых, как в старину с палками и камнями, а с таким раскладом хэкку и до самого Срединного моря могут дойти. Да… Но вот что меня беспокоит… — лицо капитана приобрело задумчивый вид, — судя по всему, рыжие ищут вас. Зачем? Какого кулькаса им от вас надо? Может все дело в вашем мече?
* * *
День отчетливо перевалил за половину. Тени окаймляющих скал затопили дно ущелья, даря прохладу. Над головой висело безмятежно-голубое небо с полупрозрачными барашками облаков, под ногами приглушенный скрежет мелких камушков. Поворот за поворотом, от одной гранитной глыбы к другой — отряд упорно продвигался на восток.
Странно, — думал я, — еще недавно, буквально с ног валился, а теперь вполне бодр. Неужели тот напиток с травянистым вкусом, которым напоил меня на привале Эд, оказал столь благотворное действие? Все тело переполняла сила, исчезла ноющая боль в мышцах и суставах, даже потертости ног перестали беспокоить. Может это какой-нибудь местный наркотик или допинг? Однако голова совершенно чистая и светлая, никакой дури не наблюдается. Ладно, пусть допинг — главное не терять темпа. Капитан сказал: если продолжим двигаться с такой скоростью, самое большее через пару-тройку крайн достигнем заветной развилки. Это примерно полчаса — неплохо.
Конечно, успех весьма относительный, даже привала на развилке сделать не успеем. Вместо этого предстояло забраться в холодную воду Улахи и, обвязавшись веревкой, чтоб не унесло, шуровать вверх по течению с километр не меньше, чтобы не увидели дозорные хэкку и не учуяло их зверье.
Ущелье словно устав петлять, распрямилось так, что расстояние прямой видимости возросло метров до трехсот. И там впереди был виден гранитный утес, черная туша которого, выступала из стены ущелья, казалось, наглухо перегораживая тропинку. Но видимо, только казалось, потому что Эд, и дружинники шли вперед, как ни в чем не бывало. А ведь это прекрасное место для засады, вдруг подумалось мне. И видать, не только мне одному, потому что весь отряд, как по команде, снизил скорость, дружинники потянулись к оружию.
Первым к утесу приблизился Верцингеторинг. Чуть помедлил, затем осторожно выглянул из-за камня. Что-то долго там высматривал, обернулся и пожал плечами.
— Что? — вполголоса спросил его, подошедший капитан.
— Тварей хэкку там нет, я бы их почувствовал.
— Тогда, вперед?
Но, аккети все топтался возле утеса.
— Что тебя смущает? — нетерпеливо поинтересовался Эд.
Тот обернулся к командиру, линии татуировок на лице собрались в загадочную маску.
— Мне, как-то не по себе…
— Нам всем, не по себе, — резонно заметил капитан, — если конкретных идей нет, тогда вперед, — и, подавая пример, первым шагнул за утес. После секундной задержки аккети двинулся следом, за ним дружинники с трубками наготове и последними мы с Тишей.
Я машинально отметил, что ладонь судорожно сжимает рукоять меча. Мысленно усмехнулся, кого тут собрался рубить? Кругом голые стены, лишь кое-где вкрапления тщедушных кустиков и лишайника.
Тропинка впереди, поло́го огибала утес, а затем шагов через тридцать круто сворачивала влево, словно прячась за его кручу. Капитан остановился, стянул с плеча арбалет, дружинники водили трубками вправо-влево. Несколько минут мы озирались и прислушивались. Тишина, никакого движения вокруг. Только шелест ветра, да осторожное сопение дружинников. Эд уже дал отмашку следовать дальше, как вдруг я почувствовал знакомое покалывание и вибрацию в правой ладони. Той самой, что стискивала рукоять. Меч, что-то сигнализировал мне. В следующую секунду я понял что.
— Все назад! — прошептал, пятясь к утесу и толкая перед собой ничего не понимающую девчонку.
— Что? — обернулся ко мне Эд.
— Засада! — крикнул я, и, уже не боясь, что посчитают трусом, припустил во весь дух, таща Тишу за шиворот. Сзади что звонко дзинкнуло. Еще, раз и еще. Правое ухо обдало ветерком, и нечто неуловимо-стремительное стукнуло в приближающийся гранитный бок утеса, сыпанув фонтаном искр. Обернувшись на бегу, я увидел, что дружинники во главе с капитаном несутся следом, а один из них, тот которого звали Прек, со стоном корчится на земле.
— Ксаламас, кто это? — капитан был разъярен.
Отряд сгрудился на площадке перед утесом.
— Если бы не Мак, нам дали бы зайти за камень, отрезали дорогу и перестреляли в узости как собак!
— Да, узко там, за камнем — согласился Торво, — двоим не разойтись.
— Я никого не видел, — виновато сообщил Хома.
— Лопни всё это небо, я тоже! — повернулся к нему Эд. — Но, кто-то ведь по нам бил!
— Это не рыжие, — сказал Верцингеторинг, — я бы их почувствовал… я их всегда чувствую…
— Знаю, кулькас вас подери! — оборвал его капитан, — хэкку не хлещут арбалетными болтами — это люди!
Аккети обижено надулся и замолчал.
— Ксаламас! — выругался Торво. — Там Прек, надо его выручать…
— Неужели, старатели? — словно сам себя спросил Эд, — плохо дело!
Глянув на печальные рожи окружающих, я понял, что дело и впрямь плохо.
— С эти выродками не договоришься! — сказал Хома, словно отвечая на его безмолвный вопрос.
— А может и не старатели? — пробормотал Оржак.
— Ксаламас! Кто тут еще может быть?
И словно подтверждая слова капитана, раздался голос:
— Эй, стражники, даю вам осьмушку крайны на то, чтобы вы убрались отсюда, — голос был гулок и звучал ниоткуда и отовсюду.
— Это, кто там каркает? — поинтересовался Эд.
— Много тебе чести знать мое имя, — ответствовал невидимый собеседник. — Убирайтесь и останетесь живы. Жаль на вас, тварей, стрелы тратить! Скажете своим хозяевам из Ордена, что не стоит им сюда соваться, а то насадят, как жуков на портняжную иголку!
— Мы не стражники Ордена!
Гулкий смех в ответ.
— А кто же вы? Послушницы из женского монастыря? Убирайтесь, разговор окончен, и время ваше тоже кончается. Не думайте, что сможете отсидеться за камнем — перестреляем как кутят!
— Послушай ты! — разозлился Эд, — укушенный ыхыргом за голову недоумок! Вы нам не нужны, нам надо пройти к Улахи. Сюда идут хэкку. Еще до вечера они будут здесь. Если не уберетесь с их дороги, то сильно пожалеете о своей тупости!
— Если будешь грубить, я не пожалею для тебя еще одной стрелы! Сказал, проваливайте, подстилки магиков! Вот же придумал… хэкку! Откуда тут взяться рыжим?
Не смотря на злость, капитан выглядел слегка растерянным.
— Нам надо забрать своего человека, — обратился он к скалам.
— Можешь о нем не волноваться, — успокоил его голос, — твой стражник в помощи уже не нуждается, он на пути в преисподнюю, там кулькасы о нем позаботятся!
— Всегда говорил, что эти старатели — нелюди! — хрипло пробормотал Торво. — Продали свои души кулькасам за пригоршню проклятых амулетов.
— Успокойся, — отвечал ему капитан, — они такие же люди, как и мы. Просто они боятся. Хром-Минес научил их бояться собственной тени и никому не верить. Такие люди самые опасные. Скверно, очень скверно! И не обойти никак…
— Я знаю, что делать, — сказал я, — надо обойти засаду поверху.
Надежда в устремленных на меня взглядах спутников тут же стала гаснуть.
— А может облететь? — выразил общее разочарование Хома. — Может у господина рыцаря крылышки режутся? Может…
Капитан резким движением руки оборвал своего подчиненного.
— Что вы задумали, Мак? Рассказывайте.
Через пару минут весь отряд рысцой устремился в обратный путь к тому месту, где на расстоянии полукилометра от утеса, я заметил трещину в скальной породе. Теперь Верцингеторинг был в арьергарде. Прикрывая отряд, он следил, не последуют ли за нами старатели. Старатели не последовали, очевидно, их было немного.
Вот и трещина. Узкая и глубокая, она наклонно уходила вверх.
— Тиша, — сказал я, предано глядящей на меня девчонке, — на тебя вся надежда! Больше в эту трещину никто не протиснется, а ты сможешь.
— Я смогу, — важно согласился она. Дивчине явно льстило внимание, с которым все стали к ней относиться.
Подкатили несколько крупных валунов и соорудили из них более-менее устойчивую пирамиду. Подсадили Тишу. Девчонка углубилась в трещину и, упираясь спиной в один край разлома и руками и ногами в другой, ловко стала подниматься вверх. На высоте метров пятнадцати, трещина расширялась, образуя своеобразную нишу. Добравшись до нее, Тиша закрепила один конец веревки в щели, а второй сбросила вниз.
Капитан решил, что подниматься будут он сам и я, как застрельщик идеи. Остальным было велено вернуться к утесу, но за него не заходить, ждать сигнала.
От ниши до карниза, нависающего над ущельем, было еще около десяти метров. Как их преодолеть я пока не знал, но надеялся на альпинистские таланты Тиши, продемонстрированные шустрой девахой в наше первое совместное восхождение.
Как оказалось, надеялся зря. Когда, пыхтя от натуги, я втиснулся в нишу, то обнаружил девчонку со слезами на глазах и закусившую от боли губу. Причина выяснилась быстро — закрепляя веревку в щели Тиша сделала неловкое движения и в результате вывихнула большой палец на правой руке. Ничего страшного, но о скалолазании на сегодня можно забыть. Тут подоспел капитан Эд. После короткого совещания, Тишу решено было спустить вниз. С полученным увечьем, здесь на стене, она из локомотива превращалась в обузу. Она отчаянно упиралась, уверяя, что и с вывихнутым пальцем сможет лазить по стенам лучше нас всех вместе взятых. Но через пару минут, черная от горя и обиды, была уже на земле и попала в лапы Торво обладающего неплохими навыками костоправа. Короткий вопль возвестил, что вывихнутый сустав возвращен на место, а я стал думать, как нам быть дальше.
Думай не думай, а лезть предстояло мне, из капитана скалолаз был неважный, к тому же на левой руке у него не хватало половины пальцев.
Как я уже говорил, от природы мне присуща боязнь высоты, но делать было нечего и обмотав веревку вокруг пояса, я высунулся из ниши и выполз на склон. Твою ж мать и дочь её одновременно! Стена была почти отвесной. Вытянув руки и шаря ими по породе, я пальцами находил крошечные выемки. Найдя, подтягивался, и тогда наступала очередь ног. Хорошо, что поверхность скалы имела хоть какой-то положительный наклон, а то ни в жизнь бы не взобраться.
Прижимаясь всем телом к шершавому камню, я медленно полз вверх, к синеве неба над головой. Один раз чуть не сорвался — нога потеряла опору, и с десяток секунд пришлось висеть на одних только кончиках пальцев, поминая дядю Марка с его письмом, старателей и хэкку, по чьей коллективной милости я вишу на этой проклятой стене словно распятый. А ведь до земли уже метров сорок — навернешься, костей не соберешь.
Не думать об этом! Снизу капитан Эд говорил что-то ободряющее. Я его не слушал, искал новые зацепы. Еще несколько метров вверх и началась новая трещина. Теперь можно было вздохнуть с облегчением — узкая и неглубокая, трещина тянулась до самого карниза. Влезть в нее не влезешь, но хотя бы опора для ног.
Остальное было делом техники. Последние несколько метров преодолел быстро. Вот и карниз. Я перевалился через край и в изнеможении лег на камни. Руки и ноги дрожали, пальцы со сломанными ногтями болели. Что-то я подсел в последнее время на экстремальный туризм, итить его в коромысло.
Снизу раздался тихий свист — это капитан напоминал о себе. Ну да, нечего валяться. Не на пляже. Собравшись с силами, я встал, размотал веревку, один конец обвязал вокруг пояса, другой сбросил вниз. Работка предстояла нехилая — Эд хоть и не отличался могучей статью, но килограмм семьдесят–восемьдесят в нем всяко имелось, да еще оружие, а силенки я подрастратил. Короче попотеть пришлось. Капитан из всех сил пытался помогать, но больше, конечно, мешал. Помогло спортивное прошлое — выработанное годами тренировок умение терпеть боль и усталость и добираться до финала хотя бы и на одной силе воли. Подтянув капитана к краю карниза, я подал ему руку и помог забраться на площадку.
Стоя на краю пропасти, мы огляделись по сторонам. Под ногами каменистая площадка. Где ровная, где напоминающая ряды террас и уступов. Где шире, где уже, она уходила по склону горы и не прерывалась насколько хватало взгляда. За спиной круто вздымалась скала, под нами дышала прохладой пропасть. Внизу на земле стояли дружинники и, задрав головы, смотрели на нас. Небо теряло голубизну, наливаясь фиолетовым. «А ведь скоро закат», — подумал я, глядя как косые лучи солнца скользят по противоположной стене ущелья.
— Пора, — сказал капитан, — до темноты надо еще много успеть.
Мы поправили амуницию и зашагали вдоль карниза туда, где чернел проклятый утес.



Глава 15

Если по земле от утеса до расселины было минут десять быстрого ходу, то на обратный путь по склону, ушло около часу. Очередная, крошащаяся под ногами терраса вывела нас прямо к вершине черного утеса. Высунувшись из-за камней, мы увидели округлую площадку, скорей даже проплешину, заросшую пожухлой растительностью. Лежащий на камне заряженный арбалет был нацелен прямо в нашу сторону. Хозяин арбалета имелся тут же. Тихонько насвистывая какую-то нехитрую мелодию, он стоял к нам спиной и, приспустив штаны, преспокойно мочился с обрыва. Мне подумалось, что поговорка: лучше нет красоты, чем поссать с высоты, актуальна и для этого мира. Еще я подумал, что, пожалуй, нам повезло, раз неведомому старателю приспичило, аккурат, в момент нашего появления, так ведь могли на стрелу нарваться, и что характерно — меч промолчал. Может потому и промолчал? Пока я думал, Эд начал действовать. Бесшумно перемахнул гранитный валун, метнулся через площадку и в следующую секунду старатель уже дергался на камнях, хрипя перерезанным от уха до уха горлом. Капитан придерживал его вытянутой рукой за волосы, стараясь не испачкаться. При взгляде на эту картину, меня начало мутить. Старатель оказался совсем молоденьким пареньком, наверное, ровесником Тиши. Он прижимал к распоротому горлу ладони, из-под которых толчками вытекала кровь, сучил ногами по щебню, от чего и так спущенные штаны, сползли до колен. Распахнутые голубые глаза быстро стекленели.
Дождавшись, пока парнишка совсем затих, капитан деловито и тщательно вытер об его меховую накидку свой тесак и засунул обратно в ножны.
— Это за Прека, — сообщил он мне, — что с вами господин макурт? Я в это время давился горячей слюной, стараясь не сблевать. — Неужели отходящих не видели? Ну, соберитесь, соберитесь, мы еще только начали. Все самое интересное впереди.
Интересное, действительно, не заставило себя ждать. Когда мы осторожно забрались на каменистый взгорок, то обнаружили за ним неглубокую расселину, в конце которой, имелась еще одна площадка.
Там, среди валунов, притаились двое. Вернее, прятались они от тех, кто мог прийти по дну ущелья, для нас же, с возвышенности, были, как на ладони.
Теперь стало ясно, снятый капитаном парень — дозорный. При появлении неприятеля он должен был подать сигнал своим товарищам по ту сторону утеса. В отличие от дозорного, эти бойцы, кроме арбалетов были вооружены еще и луками.
— Грамотно устроились, — оценил их диспозицию капитан, — арбалеты Орденской стражи штука мощная — плечо с тиллитовым узором, на сто шагов бьет. Вот только с тех пор, как они арбалеты у стражников отбили, узоры наверняка стерлись. А подновлять их старателям негде, не к магам же им идти, — Эд хихикнул, очевидно, представив самоубийцу-старателя, добровольно пришедшего к магам, — значит, прицельная дальность не больше пятидесяти, что тоже неплохо. Но из них ведь как… стрельнул и можно про них забыть — перезаряжать некогда. Так что вся ценность их в засаде, стрельнуть разок из положения лежа. А там уже можно и за луки. А вот луки у них хороши. Если у кого и осталось в здешних краях приличное оружие, так это у старателей, потому как магическое им недоступно. Так что луки их бьют далеко, а сами они стреляют быстро. Я к чему это тут рассусоливаю… вы Мак, стрелять-то умеете? Из этого сможете? — он показал на арбалет дозорного. — Если бы мы одновременно стрельнули, могли б обоих за раз завалить. Нет, не умеете? Чему вас только, макуртов учат?
Я пожал плечами, последний раз стрелял из лука в детстве, лет десять назад, а арбалет и вовсе в руках не держал.
— Тогда поступаем так… — продолжил рассуждать капитан, — отсюда бить, смысла нет… стрела если и долетит, то на излете. Поэтому подбираемся к ним как можно ближе. Стреляем одновременно. Я в левого, вы в правого. Попадете — хорошо, не попадете — хуже, но в любом случае, бросаете арбалет и несетесь к своему, как в задницу укушенный, при этом, не забываете петлять. Он растеряется, в кого стрелять, тут мы его и возьмем в ножи. Как вам план?
— Сойдет, за неимением лучшего, — ответил я, а про себя подумал: план так себе, а ну как не растеряется старатель и поднимет тревогу, или начнет стрелять и попадет в меня или в капитана. Или… В общем, много «или» имелось у данного плана, а положительная сторона лишь одна — все случится быстро. Капитан кивнул, словно и не ожидал другого ответа.
Мы выбрались из-за камня и, где ползком, где на четвереньках преодолели две трети расстояния до старателей.
— Все, — прошептал капитан, — дальше открытое пространство, будем бить отсюда, — он устроил на камне свой агрегат, нечто среднее между арбалетом и подводным ружьем. Повозился, целясь. Я последовал его примеру. Уложил оружие на подходящий выступ, вставил в паз тяжелую стрелу и начал ловить в немудрящий прицел свою мишень.
Слева еле слышно щелкнуло. Я не сразу уловил, что это и есть выстрел. Только секундой позже понял, что стрелы в аппарате Эда больше нет, а оперенный конец ее уже выглядывает между лопаток одного из старателей. Его сосед вскочил, как ошпаренный. Вертя головой, он силился понять, что происходит. Понял, лишь, когда я пальнул в него из арбалета. Сначала подумал, что попал, так быстро исчез из виду старатель.
Нет, не попал, — понял я, когда ответная стрела высекла каменную крошку прямо перед моим лицом.
— Вперед! — скомандовал капитан и первым выскочил из укрытия. Я выскочил следом, чувствуя себя Александром Матросовым перед вражеским дзотом. Несколько секунд растянулись в бесконечность. Я бежал, мечась из стороны в сторону. До цели оставалось еще метров двадцать, когда сообразил, что бегу в одиночестве. Капитана нигде не было. Куда он делся, может, споткнулся и упал? Рассуждать некогда, старатель поднялся из-за камня и водил арбалетом туда-сюда, пытаясь в меня прицелиться.
Мне казалось, злое острие наконечника стрелы движется за мной, как привязанное. Сейчас будет выстрел, и пущенная в упор, она пробьет меня насквозь. Лицо стрелка было каким-то странным, лишь секунду спустя я понял, что он разевает рот, явно пытаясь кричать. Только получалось, это у него не лучше, чем у рыбы, вытащенной на берег. Ощущение, словно выключили звук в телевизоре. Ничего не понимая, я бросился вправо, потом влево, потом споткнулся и упал. А когда вскочил, то стрелка уже не было. На том месте, где он только что стоял, ухмылялся во всю рожу капитан Эд.
— Молодцом, сударь Мак, славно бегаете!
Стрелок обнаружился тут же, в луже собственной крови. Он лежал у ног капитана, и дергался в судорогах, а тот деловито обтирал об его одежду свой тесак. Арбалет валялся рядом. Он был заряжен — старатель так и не успел нажать на спусковую скобу.
— Куда вы исчезли? Я вас не видел…
— Потому и не видел, — капитан показал какую-то финтифлюшку, висящую у него на шее, на тонкой ленточке, — амулет маскировки, делает носителя малозаметным. Ненадолго, правда… но шагов двадцать-тридцать пробежать успеваешь.
— Мне казалось, он пытался кричать, — поделился я наблюдением, — только ничего не слышно было… словно уши заложило.
— Это не уши заложило, — сообщил капитан, выдергивая стрелу из спины первого старателя, наконечник при этом остался в ране. — Вот, — сказал он, демонстрируя окровавленный черенок с черным оперением, — магия крови, «полог молчания», такими стрелами удобно часовых снимать.
— То есть, вы хотите сказать, он кричал, но этот ваш… полог молчания?..
— Ну да, наконечник пьет кровь и запускает заклятие. Я ж говорю — магия крови.
На этот раз меня не тошнило. Я был зол. Я, в который раз побывал в двух шагах от смерти. Только в этот раз, по милости того, кому уже начал доверять. Это же надо, так подставить товарища! И главное, для чего? Часовой не мог подать сигнал, капитан был невидим, так какого хрена, спрашивается, я бежал как идиот, рискуя схлопотать стрелу? Не подвернись на шатком камне нога, и не упади я, вполне мог составить компанию троим старателям. Эх, дать бы тебе капитан по ухмыляющейся роже!
Эд словно почувствовав мое настроение, передумал убирать тесак в ножны, стоял и колупал что-то ногтем на лезвии.
— Ты это, Мак… — сказал он, — извини, что так вышло. Я проверить тебя хотел, а то мало ли, что брешут люди… герой, герой… а бывает: сегодня герой, а завтра кверху дырой.
— И что, проверил? — хмуро поинтересовался я.
Эд кивнул.
— Ничего вроде, не обосрался.
* * *
Несмотря на первый успех, нам стоило поторапливаться, все сейчас играло против нас: хэкку приближались с востока, а солнце, напротив, неутомимо стремилось к западу. И то и другое не сулило ничего хорошего.
— Обычно эти ребята в большие банды не собираются, — объяснял мне капитан, — не любит Хром-Минес больших скоплений народа. Троих мы положили, значит, еще человек пять-шесть осталось… но всяко не больше десяти. Повезло нам, что дозор по нашу сторону ущелья оказался. Я вообще-то думаю, что засада с обоих склонов имелась. Просто, когда мы ушли, они с правого склона снялись, подумали, наверно, что не вернемся. А может, к примеру, пожрать собрались. И это хорошо, что они в куче, сейчас пойдем и разом всех накроем.
Я от такого предложения слегка ошалел. Справиться вдвоем с десятью, располагая лишь холодным оружием… Наверное Эд что-то такое прочитал на моем лице, потому что рассмеялся и хлопнул по плечу:
— Не боись, сударь Мак, придумаем что-нибудь.
«Знаю я твои придумки», — подумал я, но вслух ничего не сказал.
Мы зарядили все имеющиеся арбалеты, собрали луки и, прячась за камнями, в изобилии разбросанными по склону устремились к лагерю старателей.
Укрываясь в распадке, рассекающем склон ущелья, нам удалось вплотную подобраться к небольшой котловинке, в которой мы и обнаружили основные силы неприятеля.
Двое возились у костра, кажется, готовили ужин. Еще трое сидели на корточках у входа в большой шалаш, оживленно общаясь между собой. Итого: пятеро. Может кто-то еще имелся в шалаше. Один-два, не больше. Больше туда при всем желании не влезет. Пока я изучал мизансцену, один из сидевших на корточках, встал и шагнул в шалаш. Оттуда послышалась ругань и через несколько секунд старатель вернулся, уже не один. Он тащил за шиворот какое-то странное существо. Маленькое и лохматое, существо артачилось, явно не желая следовать за ним. Потом извернулось и, похоже, цапнуло его за руку. Старатель заорал, отдернул руку и треснул существо по загривку, отчего оно кубарем покатилось по земле. Окружающие весело заржали. А тот стоял и ругался, разглядывая укушенную руку. Во время кувыркания с существа слетела мохнатая шкура и оно оказалось маленьким совершенно голым человечком со спутанной длинной гривой волос, которой он… нет, она пыталась прикрыться. Это была женщина. Один из старателей встал, подошел к ней, ухватил ее за волосы и, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, рывком поднял на ноги. Она попыталась вцепиться ему в лицо, и я увидел, что у нее связаны руки. Старатель отшвырнул ее, да еще ногой наподдал следом, отчего она чуть не влетела прямо в костер. Все опять засмеялись, а повар, наоборот, стал ругаться на своих товарищей, чтоб не мешали готовить. Женщина, не вставая, отползла от костра и приткнулась к скале, сжавшись в комочек.
Нервно сглотнув (не люблю, когда обижают дам), я обернулся и увидел, что капитан деловито роется в поясном мешочке, тихонько мыча при этом какую-то бодрую песенку. На свет извлеклась уже знакомая медная бусина на цепочке.
— Узнал? — поинтересовался капитан, поймав мой взгляд. — Он это: «кипящий туман», только первой грани. Сейчас мы эту шваль ошпарим малость. А потом спустимся и спокойно добьем…
— Постой! — представив последствия применения амулета, я схватил его за руку. — Нельзя! У них пленница!
— Да ты, что? — удивился Эд. Выглянув из-за камня, он долго что-то высматривал, затем обернулся ко мне. — И впрямь, девка… наверно украли из какой-нибудь окрестной деревни, поразвлечься. Ладно, прибережем амулетку. Тем более, что хэккские шаманы магию издалека чуют, а нам это не нужно. Эти, — капитан мотнул головой в сторону старателей, — жрать сели. Сейчас дожрут и пойдут дозорных менять. Сперва примем тех, кто пойдет, а потом с остальными разберемся. Верней не так, этих я приму, а ты с теми разбирайся. Ну, раз уж все равно драться, надо хоть одного из них живым взять, чтоб потолковать с ним. Желательно того горластого.
— Я лучше из лука, — сказал я, — привычней как-то.
— Ну, смотри, — согласился Эд, и продолжил рассуждать, — пойдут они наверняка, через этот камень, скорей всего втроем, чтоб зараз всех дозорных сменить, тут я ими и займусь. Услышишь, как орать станут, так и начинай. И помни, кроме прочего, нельзя допустить, чтоб тебя ранило. Тяжелая рана — та же смерть. Нам еще от Проклятых драпать, и никто тебя на себе тащить не станет. Запомнил? Все, давай, пошел!
Кивнув ему, я про себя подумал: «Надо же, только что чуть под монастырь не подвел, а теперь вдруг такая забота. С чего бы?»
Я уже высмотрел обходной путь и прикинул, как буду подбираться к стоянке. Подбираться следовало по широкой дуге, с тем чтобы выйти неприятелю во фланг. Опустившись на корточки, я пополз под прикрытием больших и малых валунов в избытке, разбросанных повсюду. Старался двигаться бесшумно, но получалось не очень, то и дело скрежетали осыпаясь под ногами мелкие камушки. К счастью, старатели громко галдели, очевидно, споря, кому из них идти в дозор. «Спорьте, спорьте», — думал я продолжая смещаться вниз и вправо. До стоянки осталось метров двадцать. Хватит или поближе подобраться? Пожалуй, стоит поближе. Вон до того валуна с расколотой верхушкой, оттуда удобно стрелять, как из амбразуры.
Пока я подкрадывался к валуну, старатели, наконец, разрешили свой спор. Двое стали собираться, а один самый высокий и широкоплечий, очевидно старший, давал им какие-то указания. «Значит, на мою долю достанется», — подумал я.
Присев за валуном, стал приводить в порядок свою амуницию. Прислонил к стене колчан со стрелами. Достал одну, осмотрел хищный клюв наконечника, затем оперение, подкинул на ладони, взвешивая — тяжелая стрела, не охотничья. Попробовал лук. Тянется туго, но силы в руках мне не занимать, недаром столько лет ходил загребным. До сих пор в армрестлинге нет равных. Наложил стрелу, прицелился пробно. Ничего, сойдет. Тряхнем стариной. В детстве, помнится, на сорок метров в мишень попадал, а тут и двадцати нет. В этот момент послышались шаги. Кто-то шел в мою сторону по каменистой насыпи.
Сердце прыгнуло в груди. Я осторожно глянул в щель расколовшую вершину валуна. Тот самый здоровяк, которого я назначил старшим. Неужели заметили? Нет, не похоже — идет один и рожа совершенно беззаботная. Чего ему надо?
Отложил лук, я взялся за меч. Черт, рано! Те двое так и топтались возле костра не спеша уходить. Я прижался плечом к граниту, отвел меч в сторону. Сердце бухало в груди, казалось, его было слышно даже на стоянке. Как зайдет за валун, сразу рубану!
Но шаги остановились в паре метров, человек с наслаждением выдохнул, и спустя несколько секунд, до меня донеслось звонкое журчание. «Ты ж ёжик! — подумал я, — и этому ссать не вовремя приспичило!»
Журчание стихло, главарь за валуном пошуршал, очевидно, оправляя одежду и шаги стали удаляться. Я выглянул в щель, отметив, что широченная спина представляет собой отличную мишень. Но, рано! В любом случае, этого лося валить надо первым. Я стал доставать из колчана стрелы выбирая из них те, что с широкогранным наконечником, и втыкать их перед собой в землю, на манер английских лучников.
Против меня трое, но они расслаблены и не ждут нападения. По крайней мере, пару прицельных выстрелов можно успеть сделать, прежде чем очухаются и начнут защищаться. Желательно попасть. Очень желательно… если не убить, так хотя бы ранить серьезно.
Главарь, меж тем, был настроен по-доброму и игриво. Подойдя к девушке, он что-то ей сказал, показывая на котелок, очевидно, предлагал еду. Та лишь отрицательно крутила своей гривой. Тот проявил настойчивость — насадил кусок мяса на какое-то подобие вилки и, ухватив пленницу за связанные руки, чтоб не могла отбиваться, стал совать кусок ей в рот, что-то ласково бурча. Та яростно крутила головой, и, в конце концов, слетевший с вилки кусок покатился по земле. Главарю такое поведение не понравилось, и он отвесил несговорчивой барышне звонкую пощечину, аж эхо пошло по ущелью. Подскочивший подручный, вытянул руки пленницы у нее над головой, и ловко надел стягивающий их ремешок на торчавший из стены крюк. После чего уселся на дергавшиеся ноги девушки, тем самым лишив ее всякой возможности сопротивляться. Главарь подобрал с земли отвергнутый кусок мяса и, зажав пленнице нос, запихнул кусок ей в рот, утрамбовав рукоятью ножа. Той ничего не оставалось, как начать жевать, а потом и проглотить злосчастный кусок. А на очереди уже был следующий. После такого оригинального кормления, пленница была тем же способом напоена. Очевидно, главарь не хотел, чтобы дорогая гостья раньше времени померла от голода или жажды. Затем мне стало понятно, ради чего ее «холят и лелеют». Девушке сунули в рот палку с ремешком, который завязали на затылке, чтоб не могла выплюнуть. Лишив пленницу возможности кусаться, главарь навис над ней спуская штаны, но перед тем рыкнул своим архаровцам, тем которые готовились на пост, но позабыв об этом стали занимать очередь. Те, нехотя навьючили на себя оружие и, постоянно оглядываясь, побрели к валуну, за которым их поджидал бравый капитан.
Истомившись, я ждал этого момента с наложенной на тетиву стрелой. Когда они скрылись за валуном, плавно натянул лук. Не сильно так натянул, килограмм на двадцать пять. Легко мог и больше, но боялся, что это скажется на точности. Мысленно перекрестился и отпустил тетиву через секунду после того, как из-за валуна раздался первый вопль. Тетива больно ударила по мышце большого пальца, и я зашипел рассерженным удавом, но меня уже захлестнула волна дикой охотничьей радости. Старатель, только что нервно топчущийся за спиной главаря в ожидании своей очереди, медленно оседал с пробитой навылет шеей. Первый — готов! Честно сказать, я целился ниже, но и то хлеб.
От диких воплей из-за валуна, вскинулись все, кто еще мог вскинуться, даже главарь вскочил со спущенными штанами. Он-то и поймал вторую стрелу. Аккурат в левую бочину. Даже показалось, что я услышал хруст, с каким тяжелая стрела пробила грудную клетку. Второй — готов!
Третий старатель бестолково суетился вокруг костра, не зная, что ему делать, куда бежать? Попробуй, определи с ходу, откуда летят стрелы, да и товарищи за валуном уже перестали кричать, что также не добавляло оптимизма. Тем не менее, вел он себя весьма бойко, на месте не стоял и я никак не мог взять его в прицел.
Внезапно ощутил позади какое-то движение. Или не хрена я не ощутил, а просто мелькнула тень на камне. В боевиках, герою полагается, едва почувствовав такое, тут же метнуться в сторону и перекувыркнувшись через голову в подкате, сжать в руках оружие для ответного удара. Ничего такого я не сделал, да и не успел бы. Топор, пронесся возле самой щеки, чуть не срубив ухо, звякнул лезвием по граниту и отскочил мне прямо в лицо, обухом разбив сразу лоб, нос и губу. Тетива сорвалась с пальцев, и третья стрела ушла куда-то в небо. Тогда только я отбросил лук и, разворачиваясь, упал на одно колено, правой рукой нащупывая рукоять меча.
На озадаченной роже здоровенного мужика, застывшего шагах в двадцати от меня, казалось, было написано: «Никогда не целься в голову — промажешь!»
В моей голове бешено неслись мысли. Еще один старатель? Откуда он взялся? Впрочем, рассуждать было некогда, озабоченность на роже мужика сменилась лютой ненавистью. Кровь заливала мне глаза, ослепляла, и я никак не мог отыскать меч. Враг внезапно возник прямо надо мной, с устрашающего вида ножиком в руке. Наконец, нащупал рукоять меча, но старатель уже навалился на меня всей своей здоровенной тушей. Тут я с сожалением понял, что при таком клинче меч совершенно бесполезен, чего не скажешь о ноже. Некоторое время мы отчаянно боролись. Старатель изо всех сил пытался добраться лезвием до моего лица или шеи. Он покраснел от натуги, пыхтел, брызжа слюной, но я, крепко перехватив его запястье, мешал осуществлению этих коварных планов. Я ощутимо превосходил силой своего противника, и если бы не залитые кровью глаза, легко бы смог поменяться с ним местами, а так ничего не видя, лишь безуспешно пытался ловить его левую руку, которой гаденыш назойливо тыкал мне в лицо.
Неизвестно сколько бы это продолжалось и чем бы закончилось, как вдруг враг захрипел и обмяк, а потом и вовсе куда-то исчез.
В лицо мне плеснули водой и, протерев глаза рукавом, я разглядел над собой знакомую татуированную рожу. Верцингеторинг улыбался, если можно назвать улыбкой жуткий оскал его беззубого рта.
— Вставайте, господин Мак, — прошепелявил он, протягивая руку, — застудитесь на камнях-то.



Глава 16

— Повезло тебе макурт, — сказал капитан Эд, — что Верц не послушал приказа и вошел в ущелье. Аккети, они такие неслухи. Как же ты проворонил того супостата? Хорошо хоть у него руки кривые оказались, а то лежать бы тебе сейчас с раскроенной башкой.
Я пожал плечами. Действительно, как? Ну что ж, я же не спецназовец какой-нибудь, а обычный офицер. Переводчик. Меня с арабского учили переводить, а не старателей по ущельям мочить из доисторического оружия. Впрочем, кому это тут интересно.
Тиша участливо толклась рядом, не зная, чем еще мне угодить. Воды, рану промыть, притащила, повязку с какой-то целебной мазью наложила, теперь маялась — чего бы еще сделать?
У бравого капитана тоже красовалась глубокая царапина на щеке, да еще рука выше локтя перевязана. Вот, собственно, и весь ущерб. Если посчитать, за пятерых положенных врагов не так уж и много.
— Знаешь какое у капитана прозвище? — прошептала Тиша мне в ухо, — Эд-тесак его кличут, мне Торво сказал. В окрестностях Лина все знают, ему человека убить, как тебе сморкнуться… ты поосторожней с ним.
— Да понял уже, — я ободряюще погладил её по плечу. Улыбаться разбитыми губами было чертовски больно. — Не бойся, все нормально будет!
— Я и не боюсь, — серьезно сказала девчонка. — Я тебя предупреждаю, ты же не знаешь тут ничего.
По лагерю ходили дружинники, собирая трофеи.
— Шевелитесь, ленивые твари! — поторапливал их капитан. — И так мы с господином рыцарем за вас все сделали, а вы еще и еле ноги волочите!
Сам он стоял над единственным уцелевшим старателем, которого я так и не успел застрелить. Хотя уцелевшим, его можно было назвать лишь с натяжкой — голова вся в крови и рубленая кровоточащая рана на правом плече, которую он безуспешно пытался зажать ладонью.
— Ну что, порождение кулькаса, — обратился к нему Эд, — рассказывай, как вы тут оказались, и какого ыхырга вам здесь понадобилось? Да побыстрее, ксаламас, не видишь мне некогда⁈ — для придания убедительности своим словам, он извлек из ножен тесак, и как бы невзначай поигрывал им.
— Мы бежали из Конбары, старательской деревни, — торопясь заговорил пленный, косясь на тесак. — День назад, на деревню напали демоны…
— Кто? — недоверчиво перебил его капитан, — какие, ксаламас, демоны?
— Точно вам говорю, господин капитан! — испугано бормотал старатель. — Истинные порождения Преисподней, твари бездны… сами кулькасы или ракшасы! Они убили всех! Нам повезло, мы были в поиске, а когда пришли…
— Стой! — оборвал его Эд. — Если вас там не было, откуда же ты знаешь, что это были демоны? Небось, ваш брат старатель из конкурирующей банды? Вы же нелюди, не хуже демонов.
— Нет, нет! — затряс головой пленный, — люди так не убивают! Человек не способен так убивать! Это были демоны, истинно так! Они убили всех, а потом сожрали…
— Ну, хорошо, хорошо, — успокоил его капитан. Он убрал тесак в ножны и даже ободряюще похлопал его по раненому плечу, от чего тот взвыл. — Не трясись… Демоны говоришь? Тебя как звать?
— Йомой кличут.
— Вот что, Йома… ну, допустим, сбежали вы из этой своей Конбары… и что дальше?
— Мы спустились по устью Улахи. Решили здесь заночевать, потом спуститься еще ниже в отроги Хром-Минеса к Соже и там переждать. А тут вы… Кена, наш старшой, решил, что вы стража из Ордена Магического Огня, охотитесь на старателей…
— И вы решили нас убить? — продолжил его мысль капитан.
— Нет, нет! — Йома протестующе замахал здоровой рукой. — Кена просто хотел вас отогнать. Мы бы вас пропустили… зачем нам с вами воевать? Просто мы не успевали спрятать следы стоянки…
— В этом ты прав Йома, — кивнул Эд, — воевать с нами действительно не стоило. Еще один вопрос, кто эта девка?
— Это ведьма, господин капитан, послушница из Обители Ведьм.
— Вон, оно что, — Эд, казалось, удивился, — как же вам удалось ее поймать?
— А она купалась, господин капитан, — хихикнул старатель, — всем известно, что, когда ведьма в воде, она колдовской силы не имеет… мы ее и подловили. Кена, наш старшой, он из бывших магов, дара лишенных. Колдовать не мог, но с разными магическими штучками управлялся знатно. Он ей ошейник и одел, который к колдовству бессильным делает. У нас же все же мужики, ну и это… без баб-то скучно, а тут хоть и ведьма, а все одно ведь, баба.
— Ну да, ну да, — покивал капитан, словно соглашаясь с доводами старателя. — И что же… вам драть её не страшно было, ведьма все ж таки?
На лице старателя гуляла блудливая улыбка, говорящая: «Мол, страшно, не страшно, а куда деваться?»
Эд покачал головой.
— Верно говорят: в старатели идут либо ушибленные на всю голову, либо те, кому жить-насрать. Одно, впрочем, не отменяет другого. Ладно, вопросов больше не имею, — он отвернулся от пленного, потеряв к нему интерес.
— Господин капитан!.. — забеспокоился тот. — Вы меня не убьете, господин капитан? — несмотря на разливающуюся по лицу смертельную бледность, в глазах Йомы светилась надежда. Я же все рассказал… я ни в чем не виноват… в вас не стрелял… я пастухом раньше был, сыыров и чочек пас…
— Что ты, дружище⁈ — лицо Эда излучало благодушие. — Как можно? Ты разве не слыхал о Всеимперской конвенции по милостивому обращению с пленными? Сейчас тебе перевяжут рану…
Я видел, что, отходя от Йомы, капитан сделал какой-то знак Верцингеторингу, но не придал этому значения. Вслед за Эдом направился к пленнице, когда услышал за спиной глухой удар. Резко обернувшись, успел заметить, как скачет по щебню голова старателя, с так и застывшим выражением мольбы на лице. Через несколько секунд завалилось и дрыгающееся тело. Аккети тщательно протирал ветошью свою кривую саблю.
— Как же так Эд? — мне стало не по себе от такого вероломства. — Ты же обещал этому несчастному…
— Увы, Мак, увы, — капитан был само сочувствие, — пленных здесь не берут. К тому же несчастный, окажись мы в подобной ситуации, проявил бы куда меньше гуманизма. Но, чтоб успокоить твою милосердную совесть, скажу: бедолага, все равно, через пару часов загнулся бы от потери крови, если только раньше его не разорвали твари Проклятых. Так что небо свидетель, мы были милостивы.
«Что тут скажешь? — подумал я, — и возразить-то нечего… а все равно не по-людски как-то».
— Слушай, капитан… А что значит «лишенный магического дара»? Где он этот дар?
— Где? А вот здесь, — капитан снял шлем, и наклонив голову, показал пальцем на маленький безволосый кружок возле темени. — Видишь плешку? Так вот, стоит выжечь в том месте в голове одну точку и все — маг становится бывшим. Ни заклятия плести, ни узоры накладывать он больше не сможет.
Мы подошли к пленнице. Вблизи стало понятно, что она совсем еще молодая девушка. Никто из дружинников не удосужился ее развязать, и она так и сидела с вытянутыми над головой, зацепленными за крюк руками. Только колени подтянула к животу. «Странно, — подумал я, — почему она молчит, не молит о помощи, не просит развязать, сидит с отсутствующим видом?» Про себя отметил, что выглядит девица натуральной маленькой бичовкой: спутанная пакля волос, под которыми лишь угадывалось чумазое лицо; такое же грязное, худое тело; ноги, все в синяках и ссадинах, и даже запашок соответствующий. Я поморщился — как у этих старателей на нее что-то поднималось?
— Ну, рассказывай жучиха, — обратился к ней капитан, — как дошла до такой жизни?
Деваха неожиданно зло, зыркнула из-под спутанной челки.
— Ишь, как глазками сверкает! — хмыкнул капитан. — Ладно, можешь не рассказывать, и так все понятно…
— Что тебе понятно, солдафон? — перебила она его. Я с удивлением отметил, что голос у девицы довольно низкий и глубокий, без всяких визгливых нот, совершенно не вязавшийся с ее тщедушным телосложением и унизительным положением. — И я тебе, не жучиха!
— Ах, простите, димуазель! — капитан склонился перед ней в шутовском поклоне, — и как же прикажете к вам обращаться?
— Мистрис.
— Ах, мистрис… — в голосе Эда, казалось, собралась вся ирония мира, он повернулся ко мне. — Ты видел, эту мистрис? А может правильнее обращаться к тебе также, как обращались господа старатели, перед тем как поиметь: мелкая, грязная, вонючая шлюха? Э-э… — он потянул из ножен тесак, — ты пальцами фиги-то не крути! А то обрублю ручонки по самые плечики!
— Ты боишься, о, храбрый? — усмехнулась ведьма. — Я не верю своим глазам! Неужели мелкая, грязная, вонючая шлюха, да к тому же связанная, способна испугать такого могучего воина?
— Надо было ее с остальными порешить, все равно порченая, — мрачно заметил Эд, — впрочем, это не поздно сделать и сейчас.
— Подожди, подожди! — заступил я ему дорогу. — Просто девушка в шоке, оттого и дерзит. Можно, я сам с ней поговорю?
— Говори, — равнодушно бросил Эд, поворачиваясь, чтобы уйти, — только недолго, через пару крайн, выступаем, так что поторопись…
Э-э! — окрикнул он меня, сунувшегося разрезать ее путы. — Смотри, ошейник не вздумай снимать! Кто знает, что в башке у этой укушенной ыхыргом дуры? С ошейником поспокойней будет.
Пожав плечами, я присел перед девушкой на корточки. Вблизи было видно, что мордашка у нее довольно симпатичная, если, конечно, ее хорошенько отмыть и припудрить бланши. Да еще этот запах.
— Я специально не мылась, — вдруг сказала она, словно прочитав мои мысли, — думала, запах отпугнет тех скотов… наивная, они готовы совокупляться даже с дохлой лошадью. Даже странно, зачем вообще им женщина? Имелись бы между собой. Впрочем, это у них тоже процветает. Они меня боялись, и это доставляло им скотское удовольствие.
Разрезая старательским ножом, стягивающие ее руки кожаные ремешки, я в очередной раз поразился, какой спокойный и размеренный у нее голос.
— Этот ваш капитан, он меня тоже боится… — сказала ведьмочка, растирая освобожденные запястья, — нас все боятся. А ты не боишься, почему?
— А чего мне бояться такую симпатичную барышню? — я говорил преувеличенно бодрым тоном. — Тебя помыть, переодеть — красавицей будешь!
— Красавицей не буду, — качнула она головой. — Как тебя зовут?
— Мак.
— Нет.
Я пожал плечами, не угодишь на нее.
— Ну, тогда Максим.
— Хорошо, — на этот раз она кивнула, соглашаясь, — Максим, тебе подходит. Мак — нет.
Я хмыкнул. В отличие от остальных местных, она легко выговорила мое имя.
— Между прочим, зря ты так на капитана… он своей жизнью рисковал, чтоб тебя освободить…
— Нет, — перебила она меня, — он рисковал своей шкурой, ради своей же шкуры. Он по-другому не может. Он плохой человек. Почти такой же плохой, как эти, — она кивнула головой на старателей, тела которых дружинники сложили в кучу. — Здесь все плохие и все боятся, оттого такие злые.
— Плохие, хорошие, это все слова, — я стал раздражаться. Стоило ли рисковать башкой из-за такой вздорной, неблагодарной особы?
— Если ты меня не боишься, — вдруг, без всякого перехода сказала она, — может быть срежешь ошейник? — и раздвинув волосы показала стягивающую ее тонкую шею плетеную полоску то ли кожи, то ли ткани. — Посмотри Максим, он мешает мне дышать. Видишь, как впился в горло? Срежешь?
Мои глаза невольно соскакивали с полоски на шее, на холмики ее небольших вздернутых грудей. Вокруг левого соска переливалась цветная татуированная змейка. Девица начала казаться мне очень даже ничего, исчез куда-то неприятный запах, а голос был таким убедительным, и звучал так сексуально, что я совсем было собрался выполнить ее просьбу и уже сунулся с ножом, как вдруг почувствовал за спиной знакомые вибрации.
Меч!
Меч давал о себе знать. Надо же, проснулся подлец!
— Нет уж, — сказал я, убирая руки, — Понимаешь… я против тебя ничего не имею, и мы друг другу ничего плохого не сделали… но я тут человек новый, ничего не знаю… поэтому, пожалуй, поостерегусь. Извини.
Она печально кивнула, словно соглашаясь.
— Впрочем, капитан ничего не сказал про то, что ты сама не можешь его снять, — торопливо заговорил я, удивляясь своей косноязычности. — Хочешь, дам тебе нож?
Из её горла вырвался хриплый смешок.
— Если бы я могла сама его снять, эти скоты умерли бы не теперь и не так!
От этих слов и от кровожадного тона, каким они были сказаны, по спине у меня пробежал холодок. Судя по всему, Эд был прав, когда не велел ее освобождать — фруктоза еще та!
— Жалко, что ты так ожесточилась и теперь злая не хуже остальных. Хотя я тебя понимаю.
Она качнула головой с усмешкой.
— Это вряд ли. Слушай, Максим… если ты не хочешь меня освободить, тогда убей. Сделай это сейчас и быстро. Если вы оставите меня так, — она коснулась рукой стянутой витым ремешком шеи, — смерть моя будет куда мучительней.
Поразившись обыденному и деловому тону, с каким эта, совсем ещё молодая девица, рассуждает о смерти, я предпочел сменить тему:
— Как тебя звать-величать?
— Кто же у ведьмы имя спрашивает? — девушка грустно улыбнулась. — Она назовет и приворожит. Но, тебя я не смогу, ты под защитой. Я — Микаэла. Впрочем, здесь длинные имена не в почете, можешь звать меня Мика.
— Микаэла? Хм-м… красивое имя. Ну что ж Мика, наверное, ты уже слышала, что сюда идут эти… хэкку?
Она кивнула.
— По понятным причинам мы не горим желанием с ними встречаться и поэтому сейчас уходим. Предлагаю тебе идти с нами.
— Вы не успеете, — сказала она каким-то обычным голосом, — Проклятые уже прошли развилку Улахи, поэтому хотите вы или нет, а встретиться придется.
— С чего ты?.. — начал, было, я и тут меня окликнули.
* * *
— Верцу пришло видение, — мрачным тоном сказал капитан, — Кунотиджернос передал, что авангард Проклятых пересек ручей и со всех своих проклятых ног мчится сюда. Придется принимать бой, лопни это небо! Эй, бойцы, — крикнул он дружинникам, — свои трубки можете засунуть себе же в задницы, тесаки тиллитовые туда же, рыжим от них теперь вреда меньше, чем от комаров. Собирайте все оружие старателей, проверяйте, готовьте к бою. Если подыхать, так хоть пару рыжих тварей с собой прихватить к ыхыргам.
— Много их? — поинтересовался я.
— Не так чтобы очень, но нам хватит. Десятка три верховых на гракхах да на сархусах, с ними, кажется, шаман, и столько же гончих. Хорошо хоть волотов с ними нет — бегают медленно.
— Что же нам делать господин капитан? — вытаращил глаза Хома, — с такой уймой Проклятых нам ни в жизнь не сладить, ксаламас!
— Бздишь кучерявый? — ехидно поинтересовался у него Торво и хлопнул по плечу так, что Хому аж в сторону повело. — За серебришко свое дрожишь?
Дружинники сочувственно заржали.
— И за него тоже, — сердито буркнул Хома, потираю ушибленную конечность, — но больше за жизнь свою, она, небось, не купленная!
— Как же не купленная? Забыл за что жалование получал? Для молодца-дружинника нет большей радости, чем отдать никчемную свою жизнь за славный город Лин с его Городским советом.
— Да если бы за Лин, — пробормотал Хома, опасливо отходя от него, — а то сгинешь тут безвестно, вот и вся твоя слава…
— Ладно, хорош болтать! — оборвал их Эд. — Занимаем оборону на склоне. Даст небо, до темноты продержимся, а там попробуем уйти по склону. Хотя не дело — это, конечно, ночью по горам лазить, но… — он помолчал, словно подбирая слова, но лишь досадливо махнул рукой, чего тут говорить и так все ясно.
— Стрелы экономить — бить наверняка и только по рыжим. Без хозяев, твари не так опасны, — капитан окинул взглядом склон. — Гончие и гракхи, конечно, заберутся, но хоть сархусы внизу останутся. Вперед кулькасовы дети! — обернувшись ко мне, он тихо добавил. — Не сладить нам. Эх… если бы хотя б шамана меж ними не было! С шаманом нам точно не сладить.
— Мне кажется… — медленно произнес я, вспоминая глубокие трещины пронизывающие выветрившиеся бока утеса, — мне кажется, я знаю, что делать…
* * *
Младший улим Аши был печален. Еще бы, его, сына верховного вождя Усинаки, загнали за Внешнее кольцо Хром-Минеса и он вынужден бегать тут по горам за каким-то дэвом, якобы вооруженным неким волшебным мечом. Младший улим Аши торопился. Если уж отцу зачем-то понадобился этот дэв, то поймав его, Аши обретет, хоть какую-то славу. Но, если дэва схватит старший улим Тэму, посланный на перехват через реку, даже этой, в общем-то, паршивой славы, Аши не видать. А там глядишь, и война закончится, а где еще себя проявишь, как не на войне? В интригах и склоках Аши не искусен, враз оттеснят от отца многочисленные братья, ыхырги их покусай. И не быть ему вождем! От такой мысли закипела кровь, и Аши усердно пришпорил и так мчавшуюся во весь опор птицу.
* * *
Шаман Пэху с осуждением следил, как быстроногие птицы с мелкими фигурками всадников в сопровождении своры гончих, одна за другой скрываются за дальним поворотом. Вот уже мелькнул куцый хвост последней, стихло пронзительное курлыканье и теперь о существовании вырвавшегося далеко вперед отряда напоминали лишь клубы пыли, выбитой из дорожки ударами мощных лап. «Небо не видело такого глупого княжича, как этот улим Аши!» — думал Пэху. Ведь даже ему, не воину, понятно, что нельзя так растягивать боевые порядки на марше. Как не пришпоривают наездники гракх, как не лупят их по заду треххвостыми плетками, не угнаться им коротконогим за огромными сархусами и бойкими гончими, которые к тому же бегут без седока на спине. Косолапые ётуны с погонщиками отстали еще днем. Княжич взлететь готов, лишь бы первым настичь беглого дэва с волшебной саблей. Так и до беды недалеко.
* * *
Склоны ущелья на глазах набрали крутизну, сдвинувшись в теснину, и Аши, наконец-то, вспомнил об осторожности. Да и мудрено не вспомнить, если на сто шагов вперед стало так узко, что и трем сархусам в ряд не встать. Аши натянул поводья, так что птица поехала ногами по щебню, и, обернувшись, махнул рукой войнам, чтоб придержали своих чудовищных скакунов. Несколько минут младший улим вглядывался в мрачную громаду дыбящегося впереди утеса, а затем приказал пустить вперед гончих. Не нравилось ему это место, ох не нравилось. Однако гончие беспрепятственно достигли конца тропы и вскоре скрылись за скалой. Успокоенный Аши, тронул сархуса следом. За ним потянулись остальные.
Сверху что-то беззвучно полыхнуло, озарив ущелье призрачным белым светом. Затем раздался душераздирающий скрежет. Воины за спиной испуганно заорали. Задравши голову, Аши увидел, что вершина утеса сползает, словно наискось срезанная ножом. Не растерявшись, улим развернул сархуса и дал ему такой шпоры, что тот, рванув с места, буквально вынес своего всадника из-под гигантской каменной глыбы. За спиной грохнуло так, словно само небо обрушилось на землю, причем, вместе с тучами. Горячими тучами.
Огромный валун упав, закупорил собой ущелье, словно пробка бутылочное горлышко. Отряд оказался рассечен на две части: успевших проскочить узость гончих и всех остальных. Ударная волна и толчок земли сбили некоторых сархусов с ног, их всадники, вопя, покатились по щебенке. Строй птиц смешался, превратившись в неуправляемую стаю. Всадники безуспешно пытались привести их в чувство. А сверху уже летели, рассыпаясь в воздухе бусины «кипящего тумана».
Вспышка белого света. Еще одна и еще. Пространство стало стремительно наполняться раскаленным паром. Истошно вопили испуганные птицы, в тон им орали наездники. И быть бы им сваренными живьем, если бы не младший улим. Несмотря на свою молодость, ему шел всего шестьдесят четвертый год, Аши имел уже достаточно опыта, и такой примитивной волшбой его было не смутить. Спустя секунду зажглись амулеты, сперва его, а затем и остальных бойцов, и все войско лесного народа окуталось коконами магической защиты.
Кашляя обожженным горлом и отплевываясь внутри защитного купола, Аши подумал, что у гончих по ту сторону валуна положение куда более печальное — им защита не полагалась. Младший улим не знал, что все пятнадцать тварей уже похоронены каменной лавиной, вызванной падением валуна.
Криком и руганью Аши кое-как упорядочил строй, он понимал, что продолжения не может не последовать, и оно последовало. В прорехи между рассеивающимися бурунами остывающего пара, полетели стрелы. Стрел Аши не боялся, ведь шаманы клятвенно заверяли, что магическое оружие южных варваров бессильно против новой системы заклятий народа хэкку.
Что дело неладно, он понял спустя минуту. Туман рассеялся, и моросящий дождь из стрел превратился в смертоносный ливень, мигом выкосивший треть его отряда. Когда арбалетный болт вскользь ударил его по шлему, едва не вышибив из седла, младший улим понял: как не позорно, но пора отступать. Уяснив эту нехитрую истину, он первым рванул к выходу из ловушки.
Видя, как бежит их предводитель, воины хэкку тут же последовали его примеру. Прыти им добавили посыпавшиеся градом булыжники. Сбившись в кучу, огромные птицы мешали друг другу, и вся эта толпа представляла великолепную коллективную мишень. Несколько сархусов были убиты сразу, а их упавшие на землю наездники растоптаны чудовищными лапами перепуганных птиц. Удалившийся на безопасное расстояние младший улим, сокрушенно наблюдал за избиением своего отряда. Из мясорубки удалось вырваться менее чем половине воинов. Из них невредимыми не осталось почти никого, включая самого Аши.
Но, кто устроил засаду? Этот вопрос жег сердце младшего улима. Таинственный дэв? Но не мог же он в одиночку организовать такой бедлам! Или мог? Его волшебный меч настолько силен? Мысли Аши прервал шаман Пэху, подоспевший к месту схватки во главе второй части отряда.
Загнанные гракхи запалено дышали, вздымая лохматые бока. С желтых клыков слетали хлопья пены. Глядя на подкрепление, Аши с трудом подавил в себе желание, опять броситься в бой. Нет, лезть в слепую рубку на неведомого врага больше не следовало, так можно весь отряд потерять, а этого отец ему не простит. Раз с той стороны волшба, значит и с нашей стороны волшбой надлежит ответить. Пусть уж Пэху расстарается! Хватит уже ему смотреть с укоризной да бородой трясти.



Глава 17

— Ну, допустим, толково придумано, — сказал Эд, с третьей попытки, наконец, раскурив свою маленькую, черную трубку. Уютно попыхивая, сделал пару затяжек и протянул трубку мне. — Рвать скалу амулетом «кипящего тумана»… такого даже с ведра чавы добрый человек не удумает… только макурту и может такое в голову прийти…
— А чего тут удумывать? — ухмыльнулся я в ответ, и, затянувшись, как говорится: в суровый моряцкий затяг, закашлялся. Местный табак представлял собой адскую смесь и дымил им один капитан. — Ясно ведь, что при срабатывании амулета одномоментно образуется огромное количество перегретого пара… откуда этот пар берется, другой вопрос. Но будучи помещенным в замкнутый объем…
— Ты мне голову не морочь своими учеными разговорами! Замкнутый объем, понимаешь… — капитан высунулся из-за камня и оглядел позиции. — Это мы в замкнутом объеме! Сейчас Проклятые на приступ пойдут, чего делать-то будем? Мои обормоты уже половину стрел растратили, и это на десяток-то рыжих. То, что гончих засыпало, это, конечно, нам свезло! От них ни стрелами, ни камнями не отбиться. Этих тварей хоть утыкай стрелами… Плохо, что шаман с ними! Уже камлает поди, гнида рыжая… Убить бы его! Так ведь не доберешься! — капитан сплюнул с досады. — Чувствую, времени у нас только до темноты и осталось… ночью рыжие и твари их, как днем видят, в отличие от нас.
— Уходить надо! — я кивнул в сторону, образовавшегося после оползня, пролома — узкой расселины между скалами.
Этот разговор, словно сказка про белого бычка, продолжался уже полчаса. Я предлагал уйти в провал, на что Эд вполне резонно возражал, мол, ночью в горах вообще лучше сидеть на месте, а уж лазить по щелям да скалам… сам не убьешься так рыжие об этом позаботятся.
— Долго еще будете воздух сотрясать пустой болтовней? — внезапно раздалось сзади.
Мы с капитаном обернулись, как по команде. Микаэла подошла неслышно и стояла рядом, уставившись на нас своими пронзительными голубыми глазищами. Она успела одеться в чью-то мужскую рубаху, подпоясалась и теперь та сидела на ней чем-то, вроде короткого платья. На ногах трехцветные аккетские сапожки, которые как я успел узнать, сами подгонялись под нужный размер, за что их и ценили. Волосы, Мика убрала назад и завязала ленточкой. Теперь она уже не выглядела бичовкой, скорей принцессой с какой-то непонятной целью загримированной под бичовку.
— Тебе чего здесь надо, чертушка? — недружелюбно поинтересовался капитан. — Я же сказал, держать ее под присмотром, а лучше и вовсе на привязи!
Хома, который маялся за спиной Мики, и которому, собственно, и поручили за ней присматривать, виновато пожимал плечами и разводил руками. Физиономия его выражала крайнюю степень смущения, мол, я ей говорил, а она не слушает. Видно, было, что он опасается спорить с ведьмой.
Девушка не обратила на злобный тон капитана никакого внимания.
— Кто сидит, поджав хвост, тот всегда проигрывает! — отчеканила, словно прописную истину.
— А ты что предлагаешь? — осторожно поинтересовался я.
— Я ничего не предлагаю, — фыркнула она, — но, на вашем месте, просто пошла бы и разогнала эту рыжую свору, — сказано, это было просто и буднично, безапелляционным тоном. Эд даже засмеялся, разом утратив напускную суровость.
— Разогнать?.. хм… — я был несколько озадачен. — А ничего, на минутку, что их человек двадцать…
— Они не люди! — встрял Хома.
— Да какая разница? Пусть, хоть штук двадцать! Еще примерно столько же разного зверья. А нас всего шестеро бойцов…
— А я? — возмущенно пискнула, подошедшая Тиша.
— Ну и ты, конечно, — не стал я спорить, вспомнив её огненные гостинцы.
— Ну и что? — спокойно возразила Микаэла. — Старателей было девять, а вас двое.
— А шаман? — поинтересовался капитан, тон его опять стал злобным. — Он один стоит их и нас вместе взятых! Эх, если бы у нас был приличный боевой маг… Такой, каким когда-то был я, — он горестно вздохнул и добавил, — шла бы ты отсюда, пока я не рассердился!
— Зачем вам маг, когда есть ведьма? — спокойно возразила девушка. — С шаманом я разберусь, если, конечно, вы снимете этот проклятый ошейник.
— Ага, разбежались со всех ног! — хмыкнул Эд, — снимешь, а ты учудишь чего-нибудь непотребное…
— Выйти отсюда я смогу только вместе с вами. А насчет, учудить… — она на секунду задумалась, подбирая слова, — Ты грубил мне, но ничего плохого не сделал… я думаю, это вызвано общим предубеждением против женщин, занимающихся ведовством, поэтому я тебя прощаю и обещаю в дальнейшем не причинять зла.
— Что? Что ты сказала? — капитан сделал вид, что крайне возмущен. — Я не ослышался, ты меня прощаешь⁈ — впрочем, тут же сменил тон, наверно, надоело придуриваться. — Послушай, девочка… я, конечно, не очень в это верю… но, если ты нам поможешь, я готов до конца жизни называть тебя мистрис или как ты там еще хочешь, — в его руке, словно сам собой, возник нож. Молниеносным движением он ухватил ведьмочку за ошейник, притянул к себе и, полоснув лезвием, отшвырнул его в сторону. Я с удивлением наблюдал, как то, что казалось полоской кожи, начало извиваться подобно змее, брызгая с концов, чем-то красным вроде крови. Мика хлопала глазами, держась обеими руками за освобожденную шею. Впрочем, оторопь ее быстро прошла. Приосанившись, она гордо кивнула.
— Благодарю тебя воин! Обещаю, что не останусь в долгу.
На лице капитана ясно читалось желание съязвить, но он не стал, только хмыкнул саркастически:
— Ну вот, ты свободна, что дальше?
— Дальше? Просто не мешайте мне, а как только услышите шум из вражьего лагеря, сразу же атакуйте! — и она пошла прочь, увлекая за собой Тишу. Глядя им вслед, я усмехнулся — обычно гордая и независимая маленькая разбойница, робела перед ведьмой, хотя та по виду была ненамного её старше.
— Собирай камушки, — велела ей Мика. Нагнувшись, подобрала круглый окатыш размером с фалангу пальца, — вот такие, — и предупреждая вопрос, отрезала. — Много!
Тиша, недоуменно пожав плечами, послушно принялась ползать по склону, выискивая подходящие кругляши. Когда она, спустя несколько минут, вернулась с внушительной пригоршней крупной гальки, ведьма протянула ей оторванный рукав собственной рубашки. Завязанный с одного конца, рукав представлял собой, что-то вроде мешочка.
— Засыпай до половины и завязывай, — сказала ей Мика.
* * *
Пэху готовился к камланью. Обрядился в халат, сплошь увешанный колдовскими погремушками — амулетами и оберегами. Пока мальчишка-ученик распалял костерок, шаман извлек из своего мешка и разложил на плоском камне пахучие травы, измельченные корешки, каких-то сушеных насекомых и прочий колдовской набор. Трещотка позволяющая ориентироваться в Верхнем мире лежала тут же. Вокруг ходил разъяренный Аши, нетерпеливо поглядывающий на колдовские приготовления. Не терпелось ему отмстить за поруганную честь и вероломно убитых воинов народа хэкку. Тем не менее, Пэху не спешил — с Верхним миром шутки плохи, все надо делать по раз и навсегда заведенному порядку. Правила просты, но обязательны.
Дождавшись, когда прогорели сухие дрова, так чтобы нигде не было открытого пламени, шаман, шепча заклинания, рассыпал по углям травы и корешки, сам сел подле. Мальчишка взял трещотку, но к костру не подходил, рано ему еще в колдовстве участвовать, его задача шаману путь указывать, чтоб вернуться мог, когда время придет. Травы затлели, давая ароматный дурманящий дым. Любой с него сдуреет, но только не шаман, приученный к нему с малолетства.
Мир вокруг изменился, стал призрачным, неверным. Все звуки исчезли. Краски стерлись, все стало серым, лишь на закате алела полоса колдовского пламени. Очертания гор расплылись в серой дымке. Земля под ногами, камни вокруг, редкие деревца, все сделалось полупрозрачным, словно состояло из мутной слизи. А люди и животные и вовсе были видны насквозь, светились каждой косточкой. Вокруг молчаливыми призраками скользили бесплотные силуэты сущностей — обитателей Верхнего мира. На шамана, казалось, уставились тысячи злобных глаз, но он не боялся — не в первой. Встал и шагнул вперед и вверх, оставив позади свое сидящее возле костра тело. Оглянулся мельком, амулеты и обереги на халате искрились и переливались запасенной магической силой, если что всегда можно зачерпнуть, мало ли зачем она понадобится тут. Застрекотала трещотка — это мальчишка-ученик начал свою работу. Сейчас в ней нужды нет, Пэху и так все прекрасно видел, но Верхний мир неверный, в нем все меняется быстро и иногда только призывный треск колдовского инструмента может вывести шамана к его же собственному телу. Сейчас же трещотка только мешала Пэху слушать. Это только кажется, что Верхний мир безмолвен. Надо прислушаться, и тогда услышишь шелест проплывающих мимо сущностей, шепот черных звезд на сером небе, дальние разговоры других шаманов, бродящих поверху. Но сейчас Пэху пришел сюда за другим. Он пришел увидеть неведомого врага и, если повезет, причинить ему зло. Шаман обошел скалу, выглядящую сгустком мрака, и поднялся по склону. Поверхность земли в обычном и Верхнем мире совпадает не всегда и шаман, то проваливался по колено в камень, то, наоборот, шагал, словно по воздуху. Колдовской меч он увидел издали. Слегка изогнутая полоска металла светилась так, словно была раскалена в адском горне. Пэху неоднократно приходилось, пройдя через Верхний мир, вырывать оружие у врагов и красть их души, но к этому мечу, он никогда не осмелился бы прикоснуться, как и к его хозяину, хотя тот казался самым обычным человеком, а никаким не дэвом. Шаман понял, что меч чувствует его, словно сторожевая собака, крадущегося в темноте воришку. Нет приближаться к ним не следовало. А вот спутники его… с ними Пэху справится без труда. Чего проще — ухватить связанную с Верхним миром человеческую сущность — душу и отнести всего-то на пару шагов. Разлученная со своим телом душа никогда не найдет дороги назад и вскоре ее сожрут местные обитатели. Человек же без души и не человек вовсе. Вроде жив, а разума в нем не больше, чем в младенце. Может только гадить под себя да пузыри изо рта пускать.
Шаман шагал среди вяло шевелящихся людских тел, рассматривая их ауры. Один, два, три… Если не считать владельца меча (с ним пусть разбираются воины), семеро. «Людишки слабы, — с удовлетворением подумал Пэху, — вот хэкку так просто души не лишишь, потому-то и жив до сих пор лесной народ». Он уже было потянулся к ближайшему от него человеку, как вдруг, сквозь дребезг трещотки, услышал какой-то посторонний звук. Приглядевшись к силуэту сидящего, он увидел, что тот совершает странные манипуляции, а именно, бьет каким-то продолговатым предметом по плоскому камню перед собой. Эти удары и порождали загадочные звуки — дробный стук, хруст и шуршание, словно мелкие камешки катятся по склону. Догадка пронзила мозг шамана: это же призыв… Он отпрянул словно от ядовитой змеи, шаря испуганным взглядом по сторонам. Точно, как он мог не заметить, у сидящего справа от него силуэта, по-видимому женщины, не было ауры!
Из-за камня выметнулась гибкая черная фигура. Пэху и вскрикнуть не успел, как длинные клыки впились в его шею, разрывая призрачную плоть. Шаман завертелся юлой, изгибаясь, пытаясь стряхнуть вцепившуюся в него тварь. Не сразу, но это ему удалось — тварь была не слишком сильной, но зубастой и крайне проворной. Отлетев на десяток шагов, она ощерилась и вновь бросилась в атаку. И снова Пэху не уследил за ее движением — на этот раз тварь впилась в его мужское средоточие. Шаман беззвучно заверещал от дикой боли, покатился по земле. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось оторвать и отшвырнуть от себя мерзкую гадину. Когти и клыки бестии нанесли ему немалый урон, а самой хоть бы что. Облизывается длинным узким языком. Прана — кровь души Пэху стекает по хищной морде. Шаман чувствовал, как жизненная энергия вытекает из многочисленных ран, лишая его силы. Добраться до тела, до шаманского плаща, зачерпнуть энергию амулетов, сжечь тварь. Словно прочитав его намерения, демоническая сущность в образе большой кошки, напряглась в прыжке, длинный хвост колотил землю, светящиеся глаза пронзали шамана ненавидящим взглядом. И Пэху не выдержал. Тонко взвизгнув, бросился он бежать, туда, где был его костер, куда, надрываясь звала трещотка, уже понимая, что не добежит, что сил слишком мало. Тварь настигла его в два прыжка и больше уже не выпустила.
* * *
Схватка закончилась. Стряхнув с себя демонический образ, Микаэла на секунду замерла над телом поверженного шамана. Ей было его немного жаль. В Обители никогда не делали расовых различий. Ученицы имелись всевозможных рас и племен. Саму Мику, когда она была совсем еще девочкой, такой вот хэккский шаман учил общаться с Верхним миром. Но этот пришел за душами людей, нарушил негласный запрет — не творить зло сущностям Верхнего мира, к коим, как известно, относятся и души. И чем бы он не руководствовался, это не могло служить оправданием.
* * *
Мальчишка-шаманыш мерно растягивал, а потом отпускал пружину трещотки. Работа ему нравилась, уж куда как лучше, чем на посадках да в зверинце, где в основном и работали его сверстники из простых семей. Пэху только недавно взял его в ученики и никаких колдовских обрядов мальчишка пройти не успел, поэтому в Верхний мир заглядывать ему пока не доводилось — силенок маловато. Пэху учил его собирать колдовские травы, выискивать нужные корешки, делать колдовские сборы. Вот года через три, шаман возьмет нового мальчишку трещоткой управляться, а его станет брать с собой «наверх».
Задумавшись, шаманенок не сразу заметил перемену в окружающей обстановке и лишь когда учитель вдруг клюнул носом и начал валиться прямо в костер, мальчишка осознал, что лопнула, прервалась связь между ними. Завопив, что было силы, он кинулся к тому, кто еще совсем недавно был Пэху.
* * *
Равномерный стук, с которым Тиша била мешком по камню, казалось, рассыпал вокруг напряжение. Ведьма сидела рядом, глаза ее были закрыты. Я наблюдал за ней уже минут двадцать, и за это время она ни разу не пошевелилась и даже, кажется, не дышала.
Дружинники маялись вокруг. От тоски и вынужденного безделья грызли сухари. Я их понимал — ожидание схватки выматывает не хуже кросса по пересеченной местности. Ведь эти минуты запросто могут оказаться последними для любого из них. Эд бросал красноречивые взгляды, то на Мику, замершую в колдовском трансе, то на дно ущелья, усеянное трупами хэкку и их зверья. По всему было видно, что он не сильно-то верит в возможности маленькой ведьмы и до сих пор просчитывает варианты.
Внезапно я поймал устремленный на меня взгляд Тиши. Глаза у девчонки были испуганные, а губы беззвучно шевелились.
— Что? — так же беззвучно, одними губами спросил я.
— Она говорит, — сказала Тиша, — шаман больше не страшен, нападайте.
— Ты уверена? — вклинился в наш диалог Эд.
Тиша жалобно всхлипнула и пожала плечиком. Судя по всему, она ни в чем не была уверена, просто передавала нам слова, которые каким-то чудом появлялись у неё в голове.
Капитан сделал жест своим бойцам, чтоб выдвигались, и, обернувшись ко мне, тихонько, чтоб не услышали остальные, спросил:
— Ну что, макурт, умоемся красненьким? — при этом, слова его звучали скорее утверждением, а не вопросом.
— Это, как получится, — сказал я, берясь за лук. В отличие от капитана, я маленькой ведьме почему-то верил.
* * *
Когда Пэху уткнулся бородой в костер, Аши сразу все понял. Да и чего тут не понять — дэв с волшебным мечом, оказался к тому же, могучим чародеем, раз так быстро сумел одолеть не самого слабого боевого шамана. Младший улим судорожно размышлял, что же ему предпринять. Вариантов было всего два: кинуть отряд в самоубийственную атаку (а то, что атака будет, именно таковой, Аши нимало не сомневался), либо поспешно отступить. Первый вариант выглядел почетно, но, по сути, был глупостью. Второй при поверхностном взгляде можно принять за трусость, но на самом деле, это было просто тактическим отступлением. В самом деле, дэву все равно некуда деваться. Значит, следует собраться с силами и затем продолжить преследование. «С тремя-четырьмя шаманами никакому дэву не справиться! — думал младший улим запрыгивая на сархуса. — Тогда и поквитаемся!»
* * *
Когда готовые к смертельной схватке, с взведенными арбалетами, топорами и саблями наголо, с отчаянным свистом и гиканьем, люди вылетели из-за камня, они увидели только клубы пыли вдали, да длинный хвост скрывшейся в них, последней гракхи.
Случилось невероятное — превосходящие силы противника бежали, не приняв боя. Обалдевшие от такого исхода дружинники, долго смотрели вслед улепетывающим врагам.
— Ксаламас! — сказал, наконец, капитан. — Это кто же их так напугал? Неужто ж ведьма? А я ее вонючей шлюхой называл… чтоб мне треснуть поперек!
Почивать на лаврах, он, однако, никому не дал. Быстро собравшись, отряд поспешил следом за удравшим противником. Разумеется, это не было погоней.
— Небесному Всеблагому было угодно отсрочить нашу гибель, — говорил капитан, — будем последними недоумками, если не поможем ему в этом!
Через полчаса, мы достигли ручья и свернули направо, навстречу течению. В воду заходить не стали. Не было смысла — хэкку теперь настороже и ни за что не пропустят места, где обрываются людские следы.



Глава 18

Эд торопил своих людей, стремясь пройти как можно большее расстояние до наступления темноты. А для этого надо было постараться. Теперь дорога шла в гору, да и качеством не баловала, все больше с камня на камень приходилось скакать.
Ключ Улахи представлял собой полноводный горный ручей. Он протекал по распадку, рассекающему Внутреннее кольцо. Склоны ущелья были покрыты редколесьем — тонкими деревцами да кустарником. Ручей, служивший беглецам путеводной нитью, то разливался на всю ширину распадка, то кипел в узком русле, прыгая с уступов, образуя многочисленные каскады и пороги. Подъем временами становился настолько крутым, что людям приходилось передвигаться зигзагами, а иногда и вовсе на четвереньках, хватаясь руками за корни и стволы деревьев. Все были вымотаны, но никто не роптал — понимали, чем дальше уйдут от Змеиного ущелья, тем безопасней будет ночлег.
Сумерки уже почти перешли в ночь, когда мы достигли гребня перевала, где, наконец, и остановились. Впрочем, темнота, так и не наступила. Ночь была светлой, как в Ленинграде, только не белая, а зеленая от местной луны. В ее изумрудном свете, был виден почти весь путь, который мы только что преодолели. Это значило, что снизу никто не сможет подобраться незамеченным. Дружинники быстро повалили с десяток чахлых деревьев. Стволы пустили на дрова для нескольких костров, а из хвойных крон смастерили подстилки. Ночь обещала быть прохладной и на голых камнях не поспишь. Наскоро поужинали сухарями и вяленым мясом, после чего капитан объявил, что планы на завтра полностью зависят от хэкку — если Проклятые продолжат преследование, придется уходить вглубь Хром-Минеса. Никого это известие не порадовало кроме меня. Только Микаэле, казалось, было абсолютно все равно. Ведьма успела искупаться в ручье, несмотря на обжигающе холодную воду и теперь грелась у костра, расчесывая волосы одолженным у Тиши гребешком.
Дружинники стали относиться к ней с пиететом и некоторым подобострастием, но, старались лишний раз не приближаться. И так вышло, что у крайнего костра, она оказалась в компании с Тишей. Девчонка души не чаяла в новой знакомой, очевидно найдя в ней родственную душу и в значительной степени переключила на нее свое внимание, чему я был только рад.
Меня же, ведьмочка как будто избегала, при взгляде отводила глаза, односложно отвечала на вопросы и вообще старалась держаться от меня подальше. Слегка уязвленный, я решил, что никому тут навязываться не собираюсь. Расчистив от камней площадку для сна, выложил ее ветками. Устроился поудобнее и решил спать. Однако, не смотря на усталость, сон никак не шел. В голову лезли всякие мысли. "Вот взять, к примеру, меч. Что он есть такое? Понятно, что не простое холодное оружие. Но что? Как объяснить его несомненные интеллектуальные проявления в минуты опасности? Впрочем, в некоторых, случаях, когда опасность была и нешуточная, он никак себя не проявил. Где логика? Наверное, она все же есть, только какая-то нечеловеческая, а потому непонятная… Каким бы хорошим меч не был, а лучше б автомат дали, хотя бы с цинком патронов калибра пять сорок пять, да с такими же свойствами, чтоб и об опасности предупреждал и с двухсот шагов белке в глаз попадал. А еще подствольник с гранатами не помешал бы… Размечтался ты братец не на шутку — губу закатай! — исчерпав тему оружия, в виду ее бессмысленности, мои мысли сами собой перескочили на другое. — Несмотря на то, что первоначальный план не сработал, до внутреннего кольца добраться мне все же удалось. С суетой, с беготней, но удалось. Что дальше? Кто доведет меня до точки Х? Со старателями, очевидно, отношения не сложились. Капитан? Не похоже, что он сам тут что-то знает. Ладно, будем действовать по обстановке — утро вечера мудреней.
Меня осторожно потрогали за плечо. Открыв глаза, увидел склонившуюся над собой физиономию Тиши. Она виновато улыбалась.
— Мак… тебя это… она зовет, — девчонка почему-то избегала называть ведьму по имени, — только она хочет… — Тиша замялась, — хочет, чтобы ты без меча пришел… ты это… ты иди, а я его покараулю тут.
Я хмыкнул, но лишних вопросов задавать не стал, просто поднялся и, оставив меч Тише, направился к крайнему костру. Пока шел, ловил недоуменные взгляды часовых.
Микаэла показала на место рядом с собой. Умытая и причесанная (синяки в тусклом свете догорающего костра не были видны) она смотрелась вполне ничего, и запах теперь от нее шел свежий, даже не запах, а аромат, словно тонкий, тонкий парфюм.
— Твой меч не любит меня, — сказала она без всяких предисловий, — мне тяжело, когда он рядом. Слабость, словно присасывается огромная пиявка. Он тянет магию из всего, что ее содержит… и передает тебе. Странно… никогда с таким не сталкивалась. А ты знаешь, что у него есть имя?
— Имя? — удивился я. — Откуда ты узнала?
— Он сам мне сказал, когда я была в Верхнем мире. Ну, может и не он… — Мика замялась, — но, откуда-то я узнала.
Я хмыкнул. Имя — надо же. Впрочем, почему бы и нет, взять хотя бы меч короля Артура.
— И как же его зовут? Надеюсь, не Экскалибур?
— Нет, — она глянула удивленно, — это имя мне незнакомо. Твой меч зовут — Скайрус.
Словно молния в голове сверкнула. Я сидел и хлопал глазами.
Скайрус, значит. Это имя сказал мне дядя Марк, когда я лежал в каменном плену, зажатый в толще горы. Я думал, это бред, порожденный моим гаснущим сознанием. Я почти забыл это слово. Скайрус. Выходит, это он меня спас, выбив из гнезда тот проклятый валун, преграждающий мне путь к жизни.
— Хэкку ищут только тебя, — Микаэла, оказывается, продолжала говорить. — Вернее, им нужен Скайрус, а тебя просто хотят убить. Этот болван, вождь их шайки, решил, что ты могучий маг, раз смог победить шамана, потому они и сбежали. Да-да, не удивляйся, — девушка усмехнулась, — про то, что с вами ведьма им не известно, а обычный человек с шаманом не справится. Но они вернутся… уже возвращаются. Я слышала их разговоры в Верхнем мире — шаманы разгневаны и желают отомстить за смерть товарища. Но они тоже не хотят идти в Хром-Минес, в этом наше спасение.
— Там так страшно, в этом вашем Хром-Минесе?
Ведьма пожала плечами.
— Там опасно.
— И что ж ты там делала, в таком опасном месте?
— Проходила испытание. Я должна была доказать, что уже готова стать старшей настоятельницей. Для этого нужно выдержать определенное время.
— Старшей настоятельницей? — удивился я. — У вас ими в юности, что ли становятся?
На лице Микаэлы, впервые за все время, появилась улыбка.
— Не суди по внешности, — сказала она, — у ведьм свои секреты. Я старше, чем тебе может показаться. Впрочем, теперь это неважно, испытания я не выдержала и настоятельницей мне не стать.
— Может это и неважно, — согласился я, — но объясни ты мне дураку, как ты, вся такая крутая, без пяти минут старшая настоятельница, попалась этим… старателям? Как так вышло, что они вели тебя, как козу на веревочке.
Мика слабо улыбнулась.
— Ты разве не знаешь, что спуск с горы опасней, чем подъем?
— Потому что расслабляешься?
— Да. Старатели, конечно, мерзкие типы, но они никогда не связывались с ведьмами. Я относилась к ним, как к каким-нибудь крысам или змеям — неприятным, но, в сущности, не опасным для опытной ведуньи, существам. За что и поплатилась. Теперь мне некуда идти… испытания я не прошла, в Обитель мне отныне дорога закрыта. Можно пойти и утопиться.
— Не надо топиться, — горячо возразил я, — пойдем с нами. В смысле, со мной и с Тишей.
— А, куда вы идете?
Не знаю, кто тянул меня за язык, но тут я ей все рассказал. Глупость, конечно, сморозил — я ведь подписку давал. Но где та подписка, а где я? Сейчас я в самом деле, как никогда нуждался в совете и помощи.
Мика выслушала меня внимательно, но почему-то совсем не удивилась, а в конце уже смотрела на меня, как мне показалось, с пониманием.
— Я подумаю над твоими словами, — сказала она, — А теперь, иди, спи завтра трудный день. И еще… — ведьмочка хитро улыбнулась, — скажи Скайрусу, чтоб он от меня отстал.
Уже вставая, я не удержался, чтоб спросить:
— А, правда, что ведьмы в воде не могут колдовать?
— В воде не действуют некоторые обереги. Я была столь глупа и самонадеянна, что позволила себе об этом забыть.
Тиша устроилась на моем ложе и дрыхла в обнимку с мечом. Из неё Скайрус, похоже ничего не тянул, признал за свою.
— Где ты шляешься? — сонно пробормотала она. — Холодно, иди ко мне…
Я аккуратно прилег с краю. Надеюсь, сегодня эротической ночи не будет.
* * *
Хлопки сигнальных амулетов, которые капитан оставлял за собой после каждой крайны пути, подтверждали худшие опасения — хэкку никуда не делись. Они шли за нами. Шли весь день. Шли демонстративно, не прячась, не обращая внимания на сигнальные хлопушки. Не отставая, но и не пытаясь приблизиться. Дистанция — не больше пары-тройки крайн. Вроде и не совсем рядом, но тварям хэкку — гончим и подоспевшим к ним волотам, не понадобится много времени, чтобы нагнать отряд. Почему же не нагоняют? Такой вопрос задавали себе все. Об этом же думал и капитан Эд. Сперва он подгонял людей, но видя, что они скоро начнут падать от усталости, решил сбавить темп. Сразу же замедлились и хэкку. Это не погоня — поняли, наконец, мы — скорее, загон дичи.
По эту сторону перевала, местность пошла сплошь лесистая — километр за километром тянулась настоящая таежная глухомань — все более могучие сосны и ели, перемежающиеся зарослями высоких папоротников. Кровососущие насекомые здесь держались компактно. Пару раз отряд попадал в места их скопления, где воздух звенел от мириадов крыльев. Мелкие твари тут же облепляли лицо, лезли в глаза, в рот, во все щели на одежде. Оба раза мы, ругаясь и отплевываясь, бежали не разбирая дороги, стараясь как можно скорее покинуть эту «полосу гнуса», по счастью, не широкую. То и дело приходилось переходить вброд текущие с гор, многочисленные ручьи со жгуче ледяной водой.
Путь все время шел под уклон. Узкие тропки извиваясь замысловатыми зигзагами, огибали завалы бурелома. Судя по всему, ураганы по эту сторону Внутреннего кольца, были делом не редким. Люди выбивались из сил, перелезая через толстые стволы, упругие ветви которых норовили хлестнуть по лицу. Оглядев на недолгом перевале своих спутников, я убедился, что выглядят они не лучшим образом — все в смоле, паутине и хвое. Тем не менее, держались дружинники спокойно, не роптали. Очевидно, авторитет капитана все еще превосходил страх перед Хром-Минесом, в проклятые земли которого мы углублялись все дальше и дальше. Да и упорно преследующие хэкку не оставляли другого выбора, кроме как двигаться вперед. Цугцванг, да и только.
Дело, однако, шло к вечеру, и пора было задумываться о ночлеге. Перспектива провести ночь в лесу под деревьями, по понятным причинам не вызывала оптимизма, поэтому все вздохнули с облегчением, когда хвойная чаща мало-помалу начала сменяться березовым редколесьем. Скорость передвижения отряда сразу же выросла.
Пройдя еще с полкилометра, мы наткнулись на пересекающую березняк, дорогу. Старая и заброшенная, она скорей напоминала полузаросшую просеку. Коротко посовещавшись, решили двинуться по ней. Тем более, что в этом месте дорога сворачивала, к югу, как раз туда, куда и было нужно. Отклонение от радиального курса, составляло градусов десять — пятнадцать, что не суть важно. Гораздо важнее было то, что дорога сулила куда-то вывести. К какому-нибудь человеческому жилью. Пусть заброшенному. Пусть это будет всего лишь какая-нибудь охотничья избушка, а все же лучше, чем трястись от холода под деревом. Да и организовать оборону куда сподручней, чем в лесу.
Встречи со старателями Эд не слишком опасался — верил словам несчастного Йомы, о том, что люди отсюда сбежали. В самом деле, зачем ему врать? Про демонов, из-за которых, по словам покойного, старатели и смазали пятки салом, капитан старался пока не думать — с неприятностями надо разбираться по мере их поступления. Последние полчаса Эд напряженно прислушивался — перестали срабатывать сигнальные амулеты, которые он и его люди щедро разбрасывали за собой. Величиной с небольшой камень, под камни же и разные сучки замаскированные, такие штуки при приближении противника, издавали чрезвычайно громкие хлопки, хорошо слышимые издалека. Их молчание могло означать лишь одно — Проклятые прекратили преследование. На время или навсегда? Упорство, с каким хэкку шли за ними весь сегодняшний день, заставляло усомниться в последнем. Может просто устраиваются на ночлег, опасаясь ночных засад, а завтра с утра продолжат преследование. Все может быть — логику нелюдей не всегда можно понять. Рассудив так, капитан оставил в дозоре Верцингеторинга, велев ему ждать не более пяти крайн, и если Проклятые никак не проявятся, следовать за отрядом.
Идти по дороге, пусть и заросшей травой с молодыми деревцами, намного проще, чем ломиться через лес. Темнело. Мы шли ходко, несмотря на усталость все ускоряя шаг. На небе уже зажглись первые звезды, когда дорога, последний раз вильнув, вывела нас к неширокой шумной речушке.
Через реку был перекинут мост. С виду вполне исправный.
Рассусоливать Эд не стал — луна уже поднялась над вершинами деревьев — вот, вот стемнеет. Велев бойцам держать луки наизготовку, чтобы прикрыть в случае чего, он решительно двинулся вперед. Перила у моста давно отвалились и части настила не хватало — тут и там зияли дыры — но пройти все равно было можно.
Осторожно ступая, готовый отпрыгнуть в любой момент, если начнет проседать, Эд без происшествий перебрался на другой берег. Обернулся, махнул рукой.
— Переходим. Да не переть как стадо чочек, по одному!
Он уже обдумывал, как по приходу Верцингеторинга развалить мост — какая никакая, а преграда Проклятым.
* * *
Деревня стояла на плоском холме, дорога поднималась к ней, по единственному пологому склону. За шедшим по краю холма, покосившимся забором, угадывались черные силуэты изб. И ни единого звука не долетало оттуда. Ни дымка, ни огонька, ни искорки. По всему было видно — деревня мертва.
— Ну что, — сказал Эд, — кто тут самый смелый? Ты что ли Хома? На разведку не желаешь сходить?
Хома топтался, как конь, тряс бородой. По всему было видно, что не желает. Капитан обвел взглядом остальных. Дружинники старательно отводили глаза.
— Что ж вы, кулькасовы дети, такие нерешительные? — словно бы удивился Эд. — Где же ваша хваленая смелость?
— Смелость, господин капитан, по ту сторону Кольца осталась, — нахально заявил Торво.
Кто-то хихикнул, но тут же умолк под тяжелым взглядом капитана.
— Это что же, — прищурился Эд, — мне, вашему командиру, вперед вас, трусов идти?
— Давайте я пойду? — неожиданно вызвался я.
Дружинники одобрительно загудели. Капитан посмотрел на меня как-то странно, и неожиданно согласился.
— А и сходи, Мак, покажи этим недоноскам, что в храбрости с господином рыцарем им не тягаться. Ксаламас!
— Я с тобой Мак! — тут же заявила Тиша.
— Нет уж, — ухватил её за шиворот Торво, — Мала еще! Тут побудешь.
Тиша возмущенно пискнула, но вырваться из могучих рук бывшего кузнеца было делом нереальным.
Усмехнувшись про себя, я побрел по дороге, превращавшейся в единственную деревенскую улицу, чувствуя спиной настороженные взгляды дружинников.
— Ты это… господин Мак, — пробасил сзади Торво, — если что, блажи громче! Мы зараз прибежим.
— Непременно! — заверил я его и больше не оглядывался. Я слышал, как капитан давал указания Хоме и Оржаку, идти к реке и, дожидаясь Верца, натаскать топлива, а дождавшись, сжечь к ыхыргам мост. Свернул направо, потом налево, следуя дороге, и оказался меж первых двух домов.
Вблизи дома выглядели совершенно нежилыми — у обоих провалились крыши. Голые стропила торчали в лунном свете рыбьими скелетами. В стенах зияли черные провалы выбитых окон. Пройдя мимо полуразвалившихся заборов, я увидел, что и следующая пара домов выглядит точно такими же заброшенными. Эту ли деревню упоминал Йома? Ну, а какую еще, другие если и есть, то никак не рядом.
Я шел, озираясь по сторонам, прислушиваясь к плеску воды — река струилась совсем рядом, под самым склоном холма. Дома тянулись за домами. Полное запустение.
Полное, да не совсем. Следы недавнего присутствия людей по мере продвижения вглубь, попадались все чаще. Вон небольшой сруб похожий на баню — целый совсем — видать, недавно поставлен. А это, глядь, кузня, не иначе — горн под навесом, наковальни, на грубо сколоченных столах, разложен нехитрый инструмент. Разобранная телега. Колеса стоят отдельно аккуратно прислоненные к стене.
Ага! А вот, кажись и штаб-квартира здешней старательской артели «Напрасный труд» — стоящий, отдельно от остальных, большой дом, обнесенный не кривым забором, а крепким, высоким частоколом.
Вот только ворота… Обе половинки, заложенные засовом, лежали на земле в глубине двора, словно кто-то, кому негостеприимные хозяева не захотели открывать, вынес их одним богатырским ударом. Частокол в этом месте был расщеплен. Составляющие его заостренные кверху штакетины торчали в разные стороны. На одной из них, был нахлобучен какой-то предмет, в сумерках напоминавший горшок. Странный какой-то горшок. Приблизившись, я вгляделся и шарахнулся назад. На меня таращилась выпученными глазами человеческая голова. Оскаленный рот щерился кривыми зубами, словно улыбался долгожданному гостю.
— Ксаламас! — сказал кто-то сзади.
Я аж подскочил, от неожиданности и выхватил меч.
— Тише, тише, Мак! — капитан отступая, примирительно подняв руки. У него из-за плеча настороженно выглядывал Лёпа.
— Опустите сабельку, господин рыцарь, а то зарубите еще, ненароком боевых товарищей, — Лёпа напряженно хихикнул. Видно было, что на самом деле, ему не до смеха.
— Ты что ж думал, мы тебя одного отпустим? — поинтересовался Эд. — Это кто ж тут такой, красавец? — капитан, разглядывал насаженную на кол голову. — Темно, ксаламас! Лёпа, свету дай!
Дружинник торопливо зачиркал кресалом, поджег обернутую просмоленной тряпкой палку.
— Оторванная башка-то, — констатировал Эд, закончив осмотр, — вместе с позвонками выдрали.
— А крепко же бедолага напугался перед смертью! — дрогнувшим голосом добавил Лёпа.
При свете факела, даже сквозь кровавые потеки, было видно выражение немыслимого ужаса, застывшее на мертвом лице.
— Ну что… — сказал Эд, — пойдем, что ли в доме глянем? Да ты меч-то спрячь, — обратился он ко мне, все ещё судорожно сжимавшему рукоять Скайруса, — чую, махаться тут уже не с кем.
Мы вошли во двор, грохоча по поваленным воротам.
Внезапно капитан присел на одно колено.
— Ну-кась посвети!
В пляшущем свете факела, на грубо обтесанных досках, явственно были видны четыре параллельных глубоких борозды.
— Когтями, кажись, — задумчиво произнес Эд, проведя пальцем по следам.
— Это что же за зверь такой? — выдавил я из себя вопрос.
— Это брат, не зверь… — повернул ко мне озабоченное лицо капитан, — это они и есть… демоны.
* * *
Лёпу капитан отправил за остальными, велев ждать его и господина рыцаря возле третьего от реки дома. Да не стоять без дела, а собрать с окрестных дворов все, что может гореть.
— Костры жечь будем, — пробормотал он, глядя вслед, кинувшемуся исполнять его приказ, дружиннику.
— Да вроде не холодно, — удивился я.
Эд посмотрел на меня, как на скорбного умом.
— Костры, чтоб нечисть отпугивать ночью.
— Ты серьезно считаешь, что здесь были какие-то демоны?
— Ксаламас! А ты думаешь, это он сам себе башку оторвал?
— Ну, мало ли, кто это мог…
— Послушай, Мак, — терпеливо сказал капитан, — рубить головы мне и самому приходилось, ничего в этом хитрого нет… а вот так, чтобы, походя с плеч сорвать шутки ради… ты представляешь какая силища нужна? — он помолчал, явно не ожидая ответа, тяжело вздохнул и добавил. — Для того я Лёпу и услал… нечего ему на такое смотреть… и остальным незачем — последнего боевого духа лишатся. А вот мы пойдем, посмотрим.
От дома шел тяжелый запах. Утоптанная земля перед крыльцом чернела засохшей кровью. От большого пятна расходились в разные стороны цепочки черных пятен поменьше, при ближайшем рассмотрении оказавшихся следами. Следы показались мне какими-то странными: с одной стороны они напоминали отпечатки босых человеческих ступней, но по форме были столь уродливы, что принять их за человеческие, казалось кощунством. Во всяком случае, на месте пальцев не по-человечески растопыренных, они имели глубокие углубления, без сомнения, оставленные мощными когтями. Стараясь не наступать на эти следы, капитан поднялся на крыльцо и осторожно приоткрыл нервно скрипнувшую дверь. Сунул в проем руку с факелом, некоторое время всматривался. Я, услышал странный горловой звук. Он обернулся ко мне, и я поразился, каким белым может быть у человека лицо. Всегда уверенный в себе, матерый вояка, на этот раз был растерян, если не сказать, что испуган.
— Ксаламас! — только и смог выдавить из себя капитан. Он приглашающе мотнул головой в сторону дверного проема и отступил в сторону, смотри, мол, сам. Я почувствовал, что меня пробивает дрожь от тяжелого предчувствия, но все-таки шагнул вперед и заглянул в дверь.
Обстановку, царившую в единственной огромной комнате этого дома, можно было охарактеризовать одним емким словом — месиво. Все переломано, перемешено и перевернуто вверх дном. Обломки дерева, бывшие когда-то немудрящей мебелью, обрывки тряпок, перья из разорванных подушек, солома из матрасов, разбросанное всюду оружие и фрагменты человеческих тел — кажется ни единого целого — фарш. И всюду кровь, кровь, кровь… все стены были заляпаны ей и даже, кажется, потолок.
Меня чуть не вывернуло наизнанку. Тошноту усиливал зарождающийся трупный запах. Сбежав с крыльца, я присел на чурбак для колки дров — ноги не слушались. Что же, черт возьми, здесь произошло? Кто устроил эту чудовищную бойню? Прошло несколько минут. Свежий ветерок с реки охладил разгоряченную голову и прогнал дурноту. «Хорошо еще, что желудок пустой как барабан» — подумал я и услышал голос Эда. Уже пришедший в себя капитан, осматривал место происшествия и, обходя дом, рассуждал вслух со своим обычным цинизмом.
— Дверь целая, изнутри открыта… Сами, стало быть, открыли. Ага… вот следы… Несколько тварюк в окна прыгнули, а остальные снаружи ждали. Народишко, значит, ломанулся — они его и приняли… Этот… — капитан махнул рукой в сторону кола с головой, — дальше всех убежал. Здесь было, не меньше дюжины человечков. Часть, твари с собой забрали, а большинство тут про запас оставили… чтоб протухло мясцо как следует. Они любят тухлятинку. Э-хэ-хэ… так вот почему Рыжие остановились, не пошли за нами дальше, а я-то все гадал. Выходит, знают они откуда-то про демонов…
* * *
Дом полыхал, посылая к черному небу языки дымного рыжего пламени. Капитан, не мудрствуя лукаво, подпалил его со всех четырех сторон. Сухие бревна быстро взялись и спустя четверть часа, дом уже был полностью охвачен огнем. Прибежали встревоженные дружинники. Эд сварливо обругал их и отправил обратно, велев готовить тиллитовое оружие, складывать вокруг дома костры, через каждую пару-тройку шагов и быть начеку.
В доме что-то обрушилось, дохнуло горячим воздухом, горелой плотью. Мы отступили, прикрывая лица ладонями, затем повернулись и пошли прочь — гигантский погребальный костер догорит и без нас.
— А ты заметил Мак, что птиц здесь нет? — как бы невпопад поинтересовался капитан. — Да что птиц… ни мух, ни комаров нет. Не приживаются тут летающие твари.
— Точно! Я еще думал, чего так тихо? А птиц-то не слышно. Что делать-то станем? Ты думаешь, они еще здесь, эти… кто они, вообще, такие?
— Эти-то? — капитан хмыкнул, но потом заговорил серьезно. — Да куда ж они денутся? Судя по всему, мы их ужина лишили. Ракшасы это… низшие демоны. Нечисть такая. Людишек жрут за милую душу. У вас в Макуртии их нет что ли? Хорошо живете! Что делать, говоришь? Возможностей у нас немного — разведем костры вокруг дома и всю ночь их поддерживать будем. Ракшасы, все ж таки, твари ночные, значит, огня должны бояться. Может, и не сунутся…
— А если сунутся?
— Да что ты заладил как баба: сунет, не сунет⁈ — внезапно взъярился капитан. — Ты ж рыцарь!.. пусть и макуртский. Меч тебе зачем? Руби всякого, кто полезет за костры, вот и весь сказ. Рыжую нечисть валил, завалишь и демона. Ты это, Мак… — Эд успокоился также внезапно, как и возбудился, — при дружинниках держись уверенно, страха и слабости не показывай. Они людишки простые, чего с них взять — сброд наемный. Втроем на одного — храбрые, а если по-другому обернется, то не очень. Из них Торво еще, чего-то стоит, да и тот, как не крути — деревенщина. Верц, конечно, воин, но он сам по себе, в аккетскую душу не залезешь. Они будут сражаться, только если мы им пример покажем. Помни — дашь слабину, мигом окажешься с врагами один на один. А страх… он у каждого есть, главное, не дать ему собой завладеть. Страх — это не смерть, не надо его бояться.
Уже на подходе к дому Эд снова обратился ко мне:
— Слышь, Мак, поговори с ведьмой… у вас же с ней того… дружба вроде. Может она, чем подсобит.
Энтузиазма дружинникам было не занимать. Действовали споро, несмотря на усталость. Потенциальная возможность провести ночь, лицом к лицу с демонами, очевидно, их не прельщала. К моменту нашего возвращения, они успели развалить пару сараев и теперь двое пилили сухие бревна найденной в кузне двуручной пилой, а остальные, складывали из них внушительные пирамиды для костров. Тиша, как могла, помогала, стаскивая с округи во двор всякую горючую мелочь для запала. Верцингеторинга, напротив, нигде не было видно. На вопрос капитана, Торво пояснил, что аккети шляется по округе, вроде как, выискивает следы демонов, а скорей всего просто отлынивает от работы, как, впрочем, и ведьма, которая засела в доме и чего-то там ворожит. Эд подмигнул мне, помни, мол, про уговор и присоединился к своим бойцам — готова была еще только половина костров.
Входная дверь была распахнута настежь. Я вошел и остановился, привыкая к полумраку. Через разбитые окна в помещение проникал лунный свет и вскоре я стал видеть вполне сносно. Большая прихожая, что-то вроде сеней. Из всей мебели, широкая лавка у стены, возле окна вместо стола рассохшаяся бочка, куча какого-то тряпья в углу. Дверь во внутреннее помещение была сорвана и висела на одной петле. Оттуда сочился слабый трепещущийся свет. Стараясь не задеть дверь плечом, я вошел в горницу. Обстановка здесь была не менее спартанская. Еще одна лавка возле щербатого стола, распахнутые сундуки вдоль стен. Сидящая за столом Микаэла, подняла на меня глаза. Перед ней стоял огарок свечи, а на столе в виде замысловатой фигуры, были разложены какие-то палочки или веточки.
— Опять ты со своим мечем? — недовольно сказала ведьма. — Он мне всю гексаграмму порушит. Оставь Скайрус в сенях и заходи. Не бойся, никто не украдет. Мышам чудо-мечи без надобности, подземных кобольдов тут нет, а остальным, может и хотелось бы, да бежать отсюда некуда.
Я не стал возражать и сделал, как она сказала.
— Ты хочешь спросить, — начала Мика, когда я вернулся, — есть ли у нас какие-нибудь шансы? Не знаю. Ракшасы не любят огонь, это верно. Если костры удастся поддерживать всю ночь, возможно, мы доживем да утра. Но также верно, что потом придет другая ночь, за ней следующая и так далее…
— Что ты предлагаешь? Дать себя сожрать, чтоб долго не мучиться?
— Да нет, — она слабо улыбнулась, — лично мне хотелось бы еще помучиться.
Эта фраза что-то остро напомнила.
— Делать нам тут нечего, — продолжила ведьма, — поэтому, если удастся продержаться до утра, нужно уходить к югу, к сердцу Хром-Минеса. Другого выхода у нас нет.
— Ну, допустим, — не стал я с ней спорить, тем более, это предложение меня более чем устраивало, — но как нам продержаться? Ты сможешь помочь?
— Возможно, — кивнула она, — если удастся попасть в Верхний мир.
— В чем проблема? Ты ведь уже это делала и притом весьма успешно.
— Проблема не в том, чтобы попасть туда. Верхний мир внутри Кольца, смертельно опасен для любого, кто попытается в него проникнуть. Там бушуют постоянные бури и полно неведомых тварей, которые сотрут тебя в пыль, даже не заметив. Чтобы лезть туда, надо быть безумцем или самоубийцей. Потому-то шаманы Рыжих и не пытались преследовать нас поверху. Проблема еще и в том, что тут нельзя использовать призывную трещотку, брекотушки и прочие бубны. На звук нагрянет такая мерзость… — она скорчила гримаску и взлохматила волосы, что, по-видимому, должно было ту самую мерзость изображать. Это выглядело так по-детски, что я не выдержал и рассмеялся. Тоже мне мудрая ведьма, сидит рожи корчит, как девчонка. Мика засмеялась следом. Мы не могли остановиться минут пять. «Наверно это нервное», — подумал я, вытирая выступившие слезы. В горницу заглянула озабоченная физиономия Хомы. Некоторое время дружинник с недоумением смотрел на хихикающую парочку, потом покрутил пальцем у виска и исчез. Этот жест отрезвил меня, и смешливое состояние как-то сразу прошло. «Смех-то смехом, — подумал я, — а кое-что — кверху мехом. И этим кое-чем, мы скоро накроемся».
— В общем, ты понял? — спросила Мика, тоже став серьезной. — Попасть в Верхний мир я могу, а вот покинуть его без призыва — нет. А остаться там, это куда похуже смерти, ты уж мне поверь.
— Что же делать? Значит, не сможешь помочь?
— Вот, — девушка показала, на лежащий перед ней узор из палочек, — на него вся надежда! Пока не получается, но время еще есть. Это, — пояснила она в ответ на мой недоуменный взгляд, — гексаграмма призыва… ее из Верхнего мира смогу увидеть только я… если, конечно, удастся ее зажечь. С нижней триграммой я вроде бы разобралась. Осталась верхняя — с ней проблема… — Мика, виновато развела руками. — Курс начертательной магии в Обители короток, всего один семестр. Мы же ведьмы, а не маги. Но, думаю, справлюсь.
— Хорошо, — сказал я, вставая, — не буду тебе мешать. Один вопрос можно? Капитан заметил, что здесь нет птиц… и вообще, никого летающего. Это верно?
Она кивнула.
— Здесь живое только на три-четыре человеческих роста. Выше — смерть, — она опять склонилась над своим пазлом, и я понял, что дальнейшие расспросы бесполезны. Но все же спросил:
— А что там, в этом сердце Хром-Минеса?
— Ничего хорошего, — буркнула Микаэла, всем видом давая понять, что аудиенция окончена.
Я хмыкнул — это кому как.
Снаружи донесся громкий гомон возбужденных голосов, и я поспешил во двор.
Там застал следующую картину. Дружинники, побросав работу, обступили Верцингеторинга, который, что-то втолковывал капитану.
— Мак! — заорал тот едва завидев меня. — Какого ыхырга ты там делаешь столько времени? — и, не давая ответить, продолжил. — Верцингеторинг обнаружил активность демонов в паре крайн к северо-востоку. А у нас еще не все готово! Проклятье! — обрушился он на дружинников, — работать, дети кулькасов! Работать с утроенной силой, если хотите жить!
— Господин капитан, — с укоризной сказал ему Торво, — вы бы не поминали имен демонов, их и так на нашу голову…
Эд несколько секунд смотрел на него, свирепо вращая глазами, но потом до него дошла резонность замечания и, не говоря больше ни слова, он кинулся к ближайшему бревну. Остальные последовали его примеру.



Глава 19

Последние минут пятнадцать-двадцать все носились, как заведенные, но костры последней четверти кругового сектора все равно получились пожиже и реже расположены, в отличие от основательно устроенных остальных.
— Поджигай! Поджигай, мать вашу! — орал капитан, и половина бросилась выполнять его команду, а оставшиеся продолжали таскать в круг дрова, пополняя запас. Вскоре двор наполнился треском горящих сучьев и удушливым дымом. Люди кашляли, терли слезящиеся глаза, но продолжали работать из последних сил, и вскоре огненный круг запылал в полную мощь, отделяя их от мрака окружающей ночи.
— Успели, кажется, — сказал Эд, вытирая обильно струящийся по лицу пот и отступая от невыносимого жара в глубину двора — пока так горит, ни одна тварь не сунется!
— Дом бы не занялся, — буркнул Торво, наблюдая за летящими от костров искрами.
— Будет нам тогда погребальный костер, — хихикнул Лёпа, — воды-то не припасли…
— Цыц, мне! — прикрикнул на него капитан. — Оружие к бою, бездельники! Торво, это тебя касается, и тебя Оржак, трубки готовьте и колючки. Хома и Лёпа, осмотреть дом на предмет разборки на дрова, если запаса не хватит. Тиша, следить за кострами. Если, где начнет прогорать, сразу докладывать лично мне! Мак, Верцингеторинг, ко мне!
— Ну что, господа военные, — начал Эд, когда мы присели на широкой лавке возле входа, — обсудим диспозицию? Верц, ты их видел? Сколько их?
Аккети жмурился на яркий огонь как большой кот. За татуировками не было видно выражения его лица.
— Если б видел, то тут не стоял бы…
— Почувствовал, значит? — вздохнул капитан. Аккети согласно кивнул. — Ну и сколько ты их почувствовал?
— Какая разница, командир? Нам хватит и малого количества, но их было гораздо больше, чем нам хватит.
Капитан досадливо поморщился.
— Мак, что сказала ведьма?
— Надеется, что сможет помочь.
— Надеется… — сварливо повторил Эд.
И тут началось.
Странный звук пришел откуда-то из-за костров. Увлеченные разговором, мы не сразу обратили на него внимание. Незначительный вначале, он за секунды обрел мощь иерихонских труб и хлестанул по ушам гигантским бичом. Визг, свист, скрежет. Невыносимо мерзкий, он скакал между домами, сливаясь с собственным эхом, становясь все громче и ужасней, пока, наконец, не оборвался, уйдя по спирали в черное небо.
Я обнаружил себя сидящим на земле, и ошалело трясущим головой. Передо мной стоял капитан. Прижимая ладони к ушам, он вглядывался в тьму за огненным кольцом, чего-то там высматривая. Когда он обернулся, я скорее прочитал по губам, чем услышал — «В дом, в дом, сукины дети!». И в это время кошмарный вопль повторился. По громкости, он был слабее первого и барабанные перепонки не выдавливал, но имел настолько зловещие интонации, что люди, буквально, не находили себе места. К нему присоединился второй, третий, четвертый, сливаясь в единый хор, от визжаний, верещаний, улюлюканий которого, слабел мочевой пузырь, и кровь леденела в жилах. Хотелось бежать куда-то или наоборот зарыться в землю или даже кинуться в костер, только бы не слышать этого невыносимого сатанинского пения.
Очнулся я уже в сенях. Как туда попал, не помнил. Дьявольские вопли еще звучали в ушах, но за стенами было тихо. То ли демоны утомились слушать друг друга, то ли поняли, что людей так просто на арапа не взять и выбирали теперь другую тактику. Украдкой, чтоб не видели товарищи, я ощупал штаны — вроде сухо. Однако запах в сенях стоял такой, что стало понятно — у других дело обстоит не столь благополучно.
Капитан, оглядывая свое воинство, криво усмехался:
— Что соколики приуныли? Радуйтесь, Рыжие, услышав такой концерт, должно быть уже драпают к перевалу. Чего носы повесили? Первый натиск, он всегда самый нахрапистый. Всю ночь так голосить твари не смогут. Хоть и демоны, а силы и у них не безграничны. Я вот что думаю: будут они кружить и ждать пока где-нибудь костры прогорят. Мы этого допустить никак не можем, поэтому каждую пару крайн будем выходить подвое — тоже самое проверять, и в случае надобности дровишек подкидывать. Действуем так — пара ходит, другая пара из дому за ней приглядывает, остальные отдыхают. Могут даже поспать, если получится. А теперь, не пора ли нам, братья поужинать? Да, и окна малость приоткройте, а то дышать нечем.
* * *
Первая половина ночи прошла относительно спокойно. В смысле — терпимо. Сперва при появлении людей ракшасы принимались за старое, исполняя свои сатанинские кантаты и оратории, но поняв, что на людей это больше не действует — дружинники перед выходом заматывали уши тряпками — адские твари поутихли. К концу второго часа, Хому подошедшего к костру с целью подкинуть дровишек, захлестнуло за руку чем-то вроде веревки и потащило за костры. Хорошо, что он был в паре с силачом Торво и тот успел ухватить незадачливого дружинника за ногу, а то быть бы Хоме первым блюдом на званом ужине. Он так и не понял, что его тащило, то ли хвост, то ли язык, но кинжал скрежетнул, словно по стальной струне без всякого проку. Спас его костер, в который он умудрился влететь во время борьбы. Обожженный демон, с разочарованным визгом, отпустил свою жертву, а обожженный Хома рванул в другую сторону. Забился в доме в самый дальний угол и даже под страхом смерти отказался выходить наружу. После этого случая капитан велел к кострам не подходить, бросать дрова издали.
На третьем часу осады, огонь поугас и демоны, подобравшись ближе, принялись плеваться. Правда, не слишком метко. Их едкая слюна, шипела и пузырилась на земле как концентрированная кислота. Дружинники в ответ, палили по скачущим за кострами неясным силуэтам из духовых трубок, луков и арбалетов. С тем же успехом. Потом не повезло Оржаку — несколько едких плевков попало на открытую кожу. Несмотря на то, что пораженное место сразу промыли водой, все равно там остались болезненные, кровоточащие язвы. После этого капитан приказал прекратить тратить боезапас на бесполезную перестрелку, снять дверь в горницу и при выходах наружу, прикрываться ей как щитом. Возвращаясь, дружинники демонстрировали следующей паре, новую россыпь обугленных пятен, появившихся на внешней поверхности двери.
С каждым новым сюрпризом Эд мрачнел все больше.
Наконец, он отправился к Микаэле. Ведьма к тому времени перебралась в кладовую, чтобы не мешали бестолково гомонящие дружинники.
— Мистрис! — начал он без всякого предисловия. — До рассвета осталось не больше шести крайн, а значит, дело движется к развязке. Каждому, кто проходил курс демонологии… а вы мистрис, несомненно, его проходили? — девушка еле заметно кивнула. — Так вот, каждому, кто проходил курс демонологии, известно — низшие демоны безмозглы, но очень упорны в своем стремлении к добыче. И тем упорней, чем голодней. Мое решение сжечь их ужин было эмоционально понятным, но неверным. Если бы они утолили голод теми несчастными старателями вполне возможно, что сейчас отступили бы в ожидании следующей ночи. А так… — он развел руками, — По моим расчетам, костры, по крайней мере, некоторые, прогорят самое большее крайны через три. Топить нам больше нечем, а значит ракшасы прорвутся в круг. Совершенно понятно, что в открытом бою нам не выстоять. Придется забаррикадироваться в доме. Возможно, продержимся пару крайн, никак не больше. Таким образом, до рассвета мы не дотягиваем. Что особенно обидно, самую малость. Теперь вопрос: вы готовы содействовать, можем мы рассчитывать на вас?
— Думаю, что можете, — снова кивнула Мика, — я почти готова.
На этом их содержательная беседа закончилась и капитан, не вдаваясь в подробности, незамедлительно покинул кладовую.
* * *
На самом деле ведьмочка лукавила. Она давно разобралась с верхней триграммой и готова была зажечь шестиконечную звезду в любой момент, но не спешила, прекрасно сознавая, что ее выход будет последним. На этот счет у нее имелись кое-какие соображения. А пока она наблюдала.
Не все знают, что ведьмам не требуется наркотический дым, чтобы впадать в шаманский транс. Как говорится — своей дури вполне хватает. Этим и пользовалась Мика, время от времени заглядывая в Верхний мир. Совсем ненадолго, на чуть-чуть, на полголовы, не отрываясь от своего земного тела. Действовать в Верхнем мире, так нельзя, а вот посмотреть через него вполне можно. Она и смотрела.
Демонов было девять. Все низшие и это давало надежду.
Низший демон тварь сугубо земная, связи с Верхним миром не имеющая и магией не владеющая, кроме самой примитивной, вроде огненных плевков. Разница между ним и высшим, как между обезьяной и человеком. Разумом Преисподняя его обделила, дав лишь огромную силищу, живучесть, и устойчивость к магии. Да еще лютую ненависть ко всему живому, а к людям особенно. Понятно, что людям с ракшасом не справиться и вдесятером. Но от Верхнего мира защиты у него нет. Убить, это, конечно, вряд ли, уж больно живучая сволочь, но отогнать, по крайней мере, можно. Вот только много их сегодня. В бытность свою практиканткой, Мика встречала ракшасов не раз и не два. Одиночек просто прогоняла. Стукнешь из Верхнего мира по безобразной башке разок-другой, и тварь ретируется, сообразив, что связываться с непонятным противником себе дороже. От стай же предпочитала прятаться. Это тоже несложно — набросишь из Верхнего мира на свое земное тело «серый полог», и всякий проходящий принимает тебя за пенек или вовсе за камень, демоны тоже не исключение. Ведьмочка и сейчас могла бы поступить также, но жалко было людей. Хоть и твердили сестры-настоятельницы в Обители, что самцы — это не люди, а так, помесь свиньи с обезьяной, и доверяться им ни в коем случае нельзя (что, собственно, и подтвердил случай со старателями), но по своей молодости Мика еще не успела совсем зачерстветь душой. Нет, ложного чувства благодарности, молодая ведьма не испытывала. Тупых дуроломов-дружинников, нелюдя-аккети и головореза капитана, она бросила бы без всяких угрызений совести. Но, есть ведь еще девочка Тиша — маленькую колдунью никак нельзя оставить без защиты. И Максима жалко. Максим не такой как другие. Он человек, хоть и мужчина. Глядя на него, Мика испытывала странные ощущения тепла, где-то внутри живота, а когда он говорил, почему-то замирало сердце. Наверное, это было плохо, потому что непонятно, но очень приятно.
* * *
Максиму было тоскливо и муторно. Ныло под ложечкой от ощущения неминуемой беды. Скайрус, аж звенел от напряжения и жег бок, а в голове перемешалась кошмарная сутолока мыслей. Ощущение, будто чьи-то жесткие руки месят мозг, словно тесто или глину. Словно в пространство, в котором место лишь одному, настойчиво лезет кто-то еще. Посторонний. Извне. Боли не было, но было жутко неприятно и тесно.
— Ты не ранен? — поинтересовался Эд, проходя мимо, — А чего вид такой кислый? Соберись, самое веселье впереди!
Капитан разрабатывал план обороны. Хотя какая там оборона, чуток бы хоть продержаться. Огонь поддерживать уже не пытались — закончились дрова, да и смысла не было. От метания поленьев с дистанции, костры потеряли форму, превратившись в рыхлые, разрозненные кучи углей, готовых погаснуть в любой момент. Поэтому, все собрались в доме. Подперли дверь всем, чем можно и запечатали последним охранным амулетом.
По поводу дальнейших действий, мнения разделились. Проще всего, да и правильней, наверное, было, поджечь дом и попытаться отсидеться в подполе. Понятно, что шансы выжить невелики — либо поджарятся заживо, либо задохнутся в дыму. Деятельная натура воина, мешала капитану обречь себя на столь бесславную кончину, и он склонялся к мысли, дать ракшасам бой. Окна можно закрыть кучами горящего тряпья. Загорится дом? Пускай. В любом случае драка будет короткой. Дверь узкая и тварям придется лезть в нее по очереди. В этом случае появляется призрачная надежда, пользуясь теснотой, убить одного или двух. Если демонов немного и ведьме удастся отогнать остальных, появлялся шанс. Ну, а коли не повезет…
Капитан не слишком боялся смерти. Еще с тех пор, когда его отлучили от магического дара и изгнали из Ордена, он понял — жизнь, в общем-то, закончена, дальше предстоит лишь жалкое существование. Смерть в сражении не самое худшее, что может ждать прирожденного воина. На кого можно рассчитывать? Безусловно на макурта. Парню явно не по себе, но если припрет, то он не отступит. Да и меч его дорогого стоит. Кто еще? Аккети? Ловкий воин, не трус, да и деваться ему некуда — будет драться. Пожалуй, еще Торво. Его сила может пригодиться, да и сам не робкого десятка. А вот Хома, Оржак и Лёпа, эти уже все штаны зассали от страха. Дадут залп и пусть прыгают в подпол, чтоб не мешаться под ногами, да они и сами будут не против.
Решив так, капитан принялся отдавать распоряжения.
* * *
«Ну, что Максик, как настроение?»
Я от неожиданности подскочил на месте и принялся оглядываться по сторонам. Лишь перехватив недоуменные взгляды товарищей, сообразил, что никто из них ничего не говорил.
Голос прозвучал прямо в голове!
— Что случилось Мак? — поинтересовался Эд.
— Да нет, ничего, — успокоил я его, — так, померещилось, — а про себя подумал: «С ума, что ли схожу?»
«Нет, не померещилось, — сказал голос, — ты же вроде не страдаешь раздвоением личности?»
Раньше не страдал, но может сейчас начал? — подумал я и так же мысленно спросил:
— И кто, интересно знать, залез ко мне в голову?
— Я.
Хороший ответ! Главное, информативный.
— Кто это «Я»?
— Синерг.
«Синерг, синерг… — закрутилось в голове, — такое впечатление, что я где-то это уже слышал…»
— Я с тобой уже вступал в контакт. Помнишь, когда ты застрял в пещере? К сожалению, к тому времени канал еще не успел зарядиться, и энергии хватило только на разовый сеанс. Вот теперь, другое дело. В этой местности концентрация магических полей на порядок выше и мы, наконец-то, смогли установить с тобою постоянную связь. Но сейчас не об этом. Ты крепко влип Максик. Времени осталось немного, мне необходимо тобой заняться. Постарайся расслабиться, хотя удовольствия не обещаю. Временами будет неприятно, но придется потерпеть.
— Кто вы такие? Что вам надо? — мысленно возмутился я.
— Заткнись и не мешай! — был ответ. — Сейчас будет немножко больно.
И тут меня скрутила такая судорога, что потемнело в глазах. Я не мог пошевелить ни единым членом, а по телу разливались волны боли. Мышцы напряглись так, что казалось, сейчас оторвутся от сухожилий. Из горла рвался крик, но я не мог издать даже хрипа. Потом вся боль и напряжение собрались в единый пульсирующий шар, и шар этот пошел гулять по телу, не обходя ни единого закоулка. Свою прогулку он завершил в голове, и я понял — та боль, была не боль… вот, сейчас!.. К счастью, это длилось один короткий миг, и я потерял сознание.
Когда пришел в себя, то почувствовал, что плыву в океане неги. Это просто ушла боль.
— Так-то лучше! — удовлетворенно констатировал голос. — Но, не бог весть что. Потребуются еще сеансы…
— Еще сеансы⁈ — мысленно возопил я.
— Встань, пройдись, — не стал успокаивать голос, — как чувствуешь себя?
Странное дело, но сейчас чувствовал я себя несравнимо лучше, чем всего минуту назад. Куда делась хроническая усталость, вызванная бесконечной беготней последних дней. Мысли прекратили скакать, словно шарики в пинг-понге и полились плавным, но быстрым потоком. Все тело переполняла энергия. Меня, что называется — перло. Хотелось прыгнуть до потолка, триста раз отжаться, достать звезду с неба или хотя бы передушить всех демонов голыми руками, только бы дать выход, этой непонятной силе.
— Ну вот! — удовлетворенно изрек неведомый собеседник, — думаю, минут на десять тебя должно хватить. Постарайся уложиться. К сожалению, Максик, на настоящий момент, мы больше ничем не можем тебе помочь. Постарайся выжить, ты нам очень нужен! И Скайрус тоже! — на последних словах голос стал затухать и в голове стало свободней. Я почувствовал, что вторая личность покидает меня.
— Стой! Подожди! — закричал я мысленно. — Как же так? Кто ты? Что тебе надо? Зачем я здесь? — в ответ тишина и пустота в голове. Голос, называющий себя Синергом, исчез так же внезапно, как и появился. Вместе с ответами на все вопросы. Тут только я почувствовал, что кто-то настойчиво дергает за рукав. Это была Тиша.
— Мак, Мак! — заполошно повторяла девчонка. — Ведьма говорит, сейчас начнется…
— К бою! — скомандовал капитан, и все закрутилось.
Стены содрогнулись от чудовищного удара. Дверь выгнулась дугой и без сомнения вылетела, если бы не поддерживающее заклятье охранного амулета. А так только косяк затрещал. Но всем в ту же секунду стало ясно — надолго его не хватит.
— Окна! — заорал Эд, перекрикивая чудовищные вопли, рев и мяв, доносящиеся со двора.
Вовремя!
В правое окно уже лезла косматая, оскаленная харя. Я успел только разглядеть, что уши у нее острые, в ту же секунду Верцингеторинг ткнул факелом прямо в разинутую зубастую пасть. Заверещав, тварь исчезла, и окно тут же заткнули ворохом горящего тряпья. Спустя миг, атака повторилась уже с левого окна. На этот раз, выломавшему раму, ракшасу удалось всунуться по пояс. Карауливший это окно, Торво, шарахнул ему лавкой по башке. Лавка с треском переломилась, что, впрочем, не произвело на демона никакого впечатления. Гораздо больше его беспокоило, что он застрял задом в узком окне. Демон дико верещал, так что у всех заложило уши, плевался и махал вокруг себя длинными когтистыми лапами, пытаясь зацепить кого-нибудь из защитников дома.
— Пли! — скомандовал Эд.
Хоть руки у дружинников дрожали от страха, но с пары метров никто из них не промахнулся. Две стрелы застряли в волосатом торсе, одна с каменным стуком отскочила ото лба чудовища. Брызнула кровь. Она у демона оказалась такой же красной, как и у людей.
— Бей гадину! — капитан с аккети принялись рубить ракшаса с двух сторон тесаками, тот визжал и отмахивался. Я в бой пока не вступал — прикрывал дверной проем. Дверь ходила ходуном и могла рухнуть в любой момент, но еще держалась.
Дружинники к тому времени перезарядили арбалеты и дали следующий залп. Кто-то умудрился высадить ракшасу глаз, а тот в свою очередь зацепил лапой Верца. Аккети улетел в дальний угол и остался там лежать. Вместо него в бой вступил Торво, вооруженный тяжелым кузнечным молотом. Избегая длинных лап демона, он не мог достать до его головы.
— Дай мне! — взвизгнула Тиша и с двух шагов, залепила своим файрболлом прямо в оскаленную морду. Пыхнуло жаром, как из топки, обожженная тварь дико заверещала, хлопая себя лапами по башке, пытаясь сбить пламя. Тут Торво нанес удар с дальней дистанции и ухитрился попасть. Встречи с пудовой кувалдой не выдержала даже дьявольская кость. А верней всего, затылок чудовища был не таким крепким, как лоб. Череп ракшаса лопнул, забрызгав все вокруг мозгами. Вой тут же оборвался и могучее тело бессильно обвисло.
— Ксаламас! — капитан тяжело переводил дыхание, воздуха в комнате было мало. С правого окна тянуло дымом, с левого, горелым смрадом от дохлого монстра. — Пошли дела кое-как… Это хорошо, что он своей тушей окно закупорил. С почином вас, братья!
— Да уж почин… — просипел Хома, — всей толпой, еле-еле одного гада завалили.
— За паникерство, зарублю на месте! — пресек Эд его нытье. — С одним справились и с остальными разделаемся. У нас еще есть, чем им ответить! Гляньте, что там с Верцем?
* * *
Неспокойно было в Верхнем мире, тревожно. Призывная гексаграмма тускло светилась сквозь туманный сумрак. Микаэла стояла, осматриваясь. Вокруг всё тоже бесконечное движение бесплотных сил, потоков, вихрей. На юге, там, где было сердце Хром-Минеса, небо озарялось угрожающими всполохами колдовского пламени.
Впрочем, здесь всегда тревожно. Решив так, ведьмочка стряхнула с себя оцепенение и обратила свой взор на мир нижний. Полупрозрачный дом, окруженный редким пунктиром догорающих костров. Вокруг суетятся отродья Преисподней. Внутри замершие люди. Вон и она сама. Вместе с Тишей заперлись в кладовой. Истратив на демона свою небольшую силу, девчонка жалась к ней испуганным комочком. Микаэла улыбнулась — пора переходить ко второй части действа. Она потянулась к девушке и обвела рукой её ауру. И сейчас же спала пелена — фигурка Тиши заискрилась, словно была усыпана самоцветными камнями. Это светились запасенной энергией многочисленные амулеты, которые таскала на себе девчонка.
Микаэла не владела магией амулетов и не знала их предназначения, но отсюда из Верхнего мира, могла зачерпнуть часть запасенной в них силы, чем и не преминула воспользоваться.
Совершая приманивающие пассы, она в конце концов, добилась отклика. От амулетов вверх потянулись струйки призрачного зеленоватого пламени. Сначала слабые, едва заметные, со временем они превратились в яркие рвущиеся кверху языки изумрудного огня. Не давая им рассеяться, ведьма продолжала водить руками, скручивая энергию одиночных амулетов в один мощный жгут. Тиша почувствовала неладное — отдающие энергию амулеты охлаждались. «Обойтись бы без ожогов!» — запоздало подумала ведьма, глядя как амулеты, на глазах покрываются инеем.
Девчонка задергалась, пытаясь содрать с себя магическую бижутерию. «А вот, этого нам не нужно! — пробормотала Мика, одним движением погружая Тишу в расслабленный транс. — Потерпи подружка, скоро уже». Уловив момент, когда поток магической энергии стал иссякать —, амулеты не желали отдавать сверх определенной доли — она перерубила жгут ладонью левой руки, правой продолжая совершать непрерывные круговые движения, чтоб не утратить контроль над сгустком энергии.
* * *
Дверь, наконец, не выдержала. Закончилось действие охранного амулета, и очередной удар вышиб ее вместе с косяком. С пушечной силой, она пролетела через сени и дальше в горницу, собрав по пути троих дружинников.
Как сумел увернуться, стоя прямо напротив проема, я и сам не понял. Энергия, которой я был набит под завязку, наконец, нашла выход. Двигаясь словно воздушный шарик, из которого выходит воздух, то есть по весьма замысловатой траектории, ушел от троих, последовательно кинувшихся на меня демонов, одного успев рубануть по ноге, другого по оскаленной морде, третьего ткнуть в живот.
Демоны, впрочем, отнюдь не умерли, а все так же перли за мной. Даже тот, который стал одноногим. Им было тесно в маленьких сенях, и они отчаянно мешали друг другу. Огромные лапы рассекали воздух, в щепки разнося мебель, полосуя когтями стены.
Теснота мешала и мне, при соответствующем размахе Скайрус с одного удара мог перерубить конечность. Башку, конечно, не снести, по причине отсутствия у монстров шеи. Но убить за пару-тройку ударов — вполне. Вот только не было простора для такого замаха и приходилось виться меж демонами ужом, полосуя чудищ короткими скользящими ударами, коля исподтишка, удивляясь при этом, почему до сих пор жив.
Ракшасы так разъярились неуловимостью человечка, что уже не смотрели куда бьют. В результате, большей половиной ударов они угощали друг друга и вскоре вся комнатка оказалась залита кровью. На этот раз кровью демонов.
Доставалось и мне и чем дальше, тем чаще. От их чудовищных ударов я летел кувырком, но подскакивал как мячик и вновь оказывался на ногах. И рубил, колол и снова рубил. Когти демонов, вырывающие из стен куски древесины, оставляли на моем теле лишь неглубокие царапины. Правда к концу боя, я покрылся этими шрамами с ног до головы.
Наконец, один из ракшасов, истратив последние остатки жизненной силы, рухнул на скользкий от крови пол, расплескав по нему свои кишки. Одноногим, залетевшим в горницу занимались капитан с Торво. Оттуда раздавались глухие удары молота, верещание избиваемого ракшаса, и хэканье капитана, раз за разом всаживающего в него тесак.
А в сенях, прямо над дергавшимся в судорогах телом демона, мы, с последним из трех ракшасов, продолжали смертельных хоровод. Я чувствовал, что силы, непостижимым образом подаренные мне Синергом, на исходе и вот-вот я стану обычным, к тому же смертельно уставшим человеком. Демон, к тому времени, изрубленный, как котлета, почему-то не умирал, с непостижимым упорством продолжая тащиться за мной. С трудом отмахиваясь, ставшим неимоверно тяжелым, мечом, от неуверенных ударов монстра, я лихорадочно соображал: «Где же остальные? Ведь тварей было гораздо больше, почему не нападают?» Я осознавал, что с еще одним, пусть даже самым мелким бесом мне уже не сладить.
* * *
Максим не знал, что пяти оставшимся ракшасам было не до того. С визгом они носились по деревне. Микаэла гоняла их между домами, хлеща своей зеленой плетью, пока в конец не измочалила жгут силы. Капли изумрудного огня расплескались по сторонам, но восток уже окрасился розовым. Еще чуть-чуть и начнет светать. Демоны, со всей возможной для них поспешностью, удирали в лес. Ведьма проводила их взглядом, уже понимая, что зашла слишком далеко. От бедлама, который она устроила, Верхний мир стал просыпаться и ничего хорошего это не сулило. Гексаграмма призыва еле виднелась сквозь серую муть. Мика поспешила назад, чувствуя, что опаздывает. Хлестнул в лицо холодный вихрь. Вокруг что-то шевелилось и вздыхало. Призрачные огоньки мигали сотнями недобрых глаз. Под ногами сочно чмокало, как на болоте. Ведьмочка торопилась, врожденным чутьем ощущая опасность и уже у самой точки выхода со всего маху налетела на что-то звонко лопнувшее, наполнившее мир вокруг оглушительным звоном тысяч бьющихся зеркал. Лицо опалило то ли холодом, то ли жаром и над ведьмой взметнулся черный вал. Ударил, опрокинул, размазал по земле, растер между жерновами, расплескал кровь и беззвучно схлынул, оставив умирать то, что осталось. Угасающим сознанием Микаэла потянулась, к ауре Тиши. Уже не осознавая, что делает, она зачерпнула жизненную энергию из первого попавшегося источника, впитала жадным глотком всю без остатка и провалилась в нижний мир.
* * *
Дом все-таки загорелся. Люди покинули его поспешно хоть и с опаской и теперь стояли озирались, не веря, что опасность миновала.
— Ксаламас! — сказал капитан, глянув на меня. — Что с тобой?
Тут я заметил, что и другие смотрят на меня с брезгливостью и испугом. Поднял руки, поднес их к лицу и отдернул. Посмотрел на плечи, грудь, живот, ноги… Я был весь с головы до пят перемазан кровью и совершенно гол. Когти демонов сорвали с меня всю одежду. Кровь высыхала, противно стягивая зудевшую под ней кожу. Но при этом чувствовал я себя довольно сносно. В том смысле, что устал, конечно, как собака, буквально валился с ног, все кости ломило, но совершенно точно не был при смерти. Это означало лишь одно — кровь не моя. Хотя, наверное, моей крови, вытекшей из многочисленных царапин и шрамов, тоже хватало. Но в основном все же, то была кровь ракшасов.
— Помыться бы вам надо, господин рыцарь, — совершенно серьезным голосом сказал Торво. Остальные дружинники согласно закивали.
— Неужели ведьме все ж таки удалось отогнать нечисть… Кстати, где она? Ксаламас! — Эд хлопнул себя по лбу. — Она же в кладовой осталась и девчонка с ней. Все посмотрели на разгорающийся дом. Из дверей и окон валил густой дым.
— Вытащить бы надо… — Эд ожесточенно почесал затылок, но не двинулся с места.
Я бросился к двери. Торво заступил дорогу.
— Ты это, господин рыцарь… Мак… там же уже все горит. Сгинешь!
— С ума сошел? — я оттолкнул его руку. — Она же всех нас спасла… и Тиша там!
* * *
Он бросился в проход и скрылся в дыму.
— Пусть, — сказал Эд, жестом останавливая тех дружинников, что кинулись было следом, — сгинет, значит небу так угодно.
Все посмотрели на воткнутый в землю меч.
Секунды ожидания показались вечностью. Когда Мак вывалился из дверей с Микой на одном плече и Тишей на другом, дружинники уже не чаявшие увидеть его живым, удивленно загомонили и уже тогда кинулись помогать.
— Везуч, макурт, — пробормотал капитан и сплюнул под ноги.
В доме что-то рухнуло, из дверей вылетел сноп искр, заставив людей попятиться.
* * *
У Микаэлы пульс был, хоть и слабый. У Тиши — не прощупывался. Я метался между ними, пытался по очереди делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Дружинники угрюмо наблюдали. Потерь в отряде не было, не считая сломанных ребер Верцингеторинга, ушибов и царапин у остальных. Только эти двое.
Наконец, ведьмочка застонала и открыла глаза. Я в это время возился с Тишей.
— Как ты?
Девушка, не отвечая, перевернулась на живот, попыталась приподняться на руках и ее вырвало.
— Значит, жить будешь, — пробормотал я, возвращаясь к девчонке, та никак не хотела оживать.
Не успев как следует оклематься, Микаэла, оттолкнув меня, завладела бездыханным Тишиным тельцом. Села прямо на землю, устроив её голову у себя на коленях. Левую ладонь положила ей на лоб, а правую на грудь. Так и сидела, что-то бормоча, раскачиваясь и глядя в пустоту.
Я уже подумывал, не тронулась ли ведьма умом, как вдруг Тиша еле слышно всхлипнула. Я кинулся, схватил её тонкое запястье… слава богу — пульс был! Еле заметный, нитевидный, но был. Моя маленькая подружка не умерла. Я готов был расцеловать ведьму, но она брезгливо отстранилась. И верно, выгляжу, как вылезший из могилы упырь. Что-то мне совсем худо.
Меня лихорадило, поднялась температура, тело покрылось испариной. Кое как встал и, пошатываясь, побрел к реке, чтобы, наконец, помыться — кожный зуд стал непереносим. Однако не получилось пройти и сотни шагов, закружилась голова, и я рухнул прямо посреди дороги. Попытался подняться, но не смог. Мир вокруг кружился, словно гигантская карусель. Глаза застилала кровавая пелена, в висках стучала пара настырных дятлов. Дрожь перешла в судорогу. Руки и ноги отказываясь повиноваться, дергались самостоятельно. Все реже и реже. Повозившись в пыли еще пару минут, я почувствовал, что мышцы все больше цепенеют, теряя способность двигаться. Затем померк свет.
* * *
На душе у Микаэлы было чрезвычайно пакостно. Так пакостно, что хотелось выть, грызть зубами землю, расцарапать в кровь лицо. Она только что убила Тишу. Гримаса судьбы — убила ту, кого больше всех хотела спасти. Забрав у девчонки жизненную энергию, оставила без сил, лишив способности сопротивляться ядовитому угару. Понятно, что не со зла сотворила зло, обвинять ее, все равно, что утопающего, оттолкнувшего чужую руку от спасительной доски. Как и тот утопающий, была она в бессознательном почти состоянии, но вины своей отменить теперь не могла. Зачем Максим ее спас? Лучше бы она сгорела вместе с домом, вместе с Тишей, чем длить бессмысленную жизнь с чувством вины. Да, девочка дышит, сердце её бьётся, но души в ней нет. Душу украла она — Микаэла — никчемная пропащая тварь.
Когда ведьма, наконец, вышла из самобичующего состояния, она первым делом поняла, что вокруг никого нет. Ощущение надвигающейся беды подбросило ее словно распрямившуюся пружину. Дружинники обнаружились неподалеку, стояли вокруг лежащего ничком Максима и о чем-то горячо спорили. Там же был и капитан. Молчал и угрюмо ковырял землю носком сапога.



Глава 20

Бросившись к ним, Мика услышала, как они обсуждают, помер господин рыцарь или еще нет. При этом ни одна сволочь не попыталась не то, что помочь, но даже приблизиться к Максиму, чтобы удостовериться в своих предположениях.
Протиснувшись между Лёпой и Оржаком, девушка опустилась на землю рядом с ним. Он выглядел плохо, совсем неживым. Не шевелился, не дрожали веки, не чувствовалось дыхание. «Умер?» — пронеслась в голове паническая мысль. Как за последнюю соломинку, Мика схватилась за его запястье. Несколько тревожных секунд и бесконечное облегчение — есть пульс. Она даже не успела заметить, когда этот странный человек стал ей небезразличен.
— Это кровь ракшасов его отравила, — выразил всеобщее мнение Торво, — всем известно, что кровь демонов — яд похуже вытяжки меандрического корня. А он вон как изгваздался. В раны кровь попала…
— Так помогите! — вскинулась Мика. — Отнесите его к воде… Ну же! — она схватила за руку ближайшего дружинника, коим оказался Хома.
— Еще чего! — тот попятился, вырывая рукав. — Мож, он заразный!
— Точно! — согласился с ним Лёпа. — Мне вон, одна капля проклятой крови на руку попала, и то я уже исчесался весь.
— Он же, ваш товарищ! — попыталась воззвать к их совести ведьма, — сражался вместе с вами. Если бы не он, твари разорвали бы вас, как тех старателей.
— То-то я и думаю — не человек он! — встрял Оржак, — человек бы не смог так с демонами биться! А нелюди, мне не товарищи! Кроме аккети, конечно, — добавил он, глянув в сторону хмурого Верцингеторинга.
— Точно, братья! — Хома важно качал бородой. — Я его дольше вас знаю и вот что скажу: появился неизвестно откуда и даже соврать толком не мог, кто он и зачем пожаловал. И речи вел странные, и простых вещей которые даже ребенок знает, не знал, а слова часто говорил нечеловеческие. Думал, Хома не заметит! А Хому из Лина, не проведешь! Не человек он и не рыцарь! Он демон! Такой же, как и те, только без шерсти.
— Ты борода, соображай, что говоришь-то! — одернул его Торво. — Был бы он демон, разве отравила бы его кровь ракшасов?
— Ну, может и не демон, — продолжал гнуть свое Хома, — но и не человек!
— Макурт он, — подал голос, доселе молчавший капитан.
Дружинники загалдели, сперва удивленно, а потом согласно.
— Точно! — значительно поднимал свой заскорузлый палец Хома, — я так и знал! Только сомневался, думал — макурты это выдумки! А оно вишь, как получилось.
— А дозвольте спросить господин капитан, а макурты, они люди или как? — интересовался Лёпа.
— Да какая тебе дураку разница, люди иль не люди? — хихикнул Оржак. — Это пусть маги разбираются, режут их и по внутренностям смотрят.
— Я вот что думаю! — лицо Хомы приняло глубокомысленное выражение, — не забрать ли нам меч у господина ненастоящего рыцаря? Ему он все равно уже не понадобится. А, господин капитан? Чую, маги за него пятикратно по весу тиллита отвалят!
Идея эта дружинникам понравилась, даже Торво, который относился к Маку с симпатией, не стал возражать. Стали делать предположения, что пятикратно, пожалуй, и маловато. Вон, как макурт им тварей молотил! Пожалуй, что и десятикратно можно выручить за такую сабельку.
Капитан молчал, не подавая виду, что уже давно пришел к такому решению, просто не спешил самостоятельно поднимать щекотливую тему. Это было, ну как-то подловато, что ли — все-таки сражались бок о бок, преодолевали трудности… только теперь от бывшего товарища пользы никакой, одни проблемы. А меч-то если разобраться… меч-то непростой! Ох, не простой! На десять мерок тиллита капитану было плевать. Но вот если передать чудесное оружие в свой Орден… за такой артефакт, пожалуй, могут и простить, и обратно принять и дар магический вернуть. Такие возможности открываются, что грех упустить. А Мак… все одно ведь не жилец и помочь ему никак нельзя. Так что прав, выходит Хома, при всей своей мужицкой подлости.
Тут Эд наткнулся на взгляд ведьмы. В горле моментально пересохло, а рука сама потянулась к тесаку. В глазах Микаэлы плескалась такая ненависть, что старому вояке стало не по себе.
— Вы не посмеете взять то, что вам не принадлежит! — четко разделяя слова, произнесла она.
— Ты что ли нам помешаешь? — поинтересовался Хома. Отступил, поймав свою порцию ненависти, но гонору не потерял. — Еще как посмеем, ксаламас! Возьмем, и тебя не спросим! Это наш трофей! Верно, господин капитан?
— Тогда знайте, — голос ведьмы звенел от ярости, — тот, кто возьмет этот меч, живым из Хром-Минеса не уйдет…
Её слова возымели эффект, правда не совсем тот, на который она рассчитывала — в руках дружинников моментально появилось оружие, заскрипели натягиваемые тетивы. В воздухе повисло нешуточное напряжение. Бывшие союзники превратились во врагов.
— Зря ты это сказала, мистрис! — в голосе капитана звучало осуждение и одновременно сожаление, — ты забыла, кто снял с тебя ошейник смирения? Зачем же ты теперь нам угрожаешь?
«Действительно, зря сказала, — подумала Мика, прикидывая свои возможности, — до Верхнего мира дотянуться не успею, пристрелят раньше, заберут меч, Максим умрет», — гнев быстро проходил, уступая место обычной изворотливости мысли.
— За ошейник, я с вами рассчиталась втридорога, — сказала девушка, уже вполне спокойным голосом, — а угрожаю вам, тупицы, отнюдь не я.
— За тупиц ответишь! — вякнул Хома и тут же получил чувствительный тычок в бок от капитана, чтоб не разевал рот вперед начальства.
— Ну, допустим, рассчиталась, — Эд был само обаяние, — так кто же или что, нам угрожает, уважаемая мистрис?
— Вы до сих пор не поняли, что хэкку ищут тот самый меч, который вы так замечательно решили украсть у своего товарища? Тогда мне вас жаль! Или вы считаете, что больше сотни Рыжих, во главе с двумя улемами и тремя шаманами просто так станут бегать по горам за шайкой болванов, с которых и взять-то нечего, кроме дерьма?
— Ну, допустим, что нужно хэкку, я догадывался с самого начала, — капитан говорил подчеркнуто любезным голосом, старательно игнорируя оскорбительный тон ведьмы, — и что с того?
— А то, что из Верхнего мира сей чудо-меч прекрасно виден за многие крайны. С ним не спрятаться — шаманы отыщут вас везде. Могу гарантировать, что до Внешнего кольца вы не доберетесь.
— Ничего себе дела! — по физиономиям дружинников расползалось нешуточное разочарование.
— Да ведь Рыжие сбежали, поди! — Хома как за соломинку хватался за последнюю надежду, — как демонов услыхали, так и драпанули со всех своих проклятых ног. Да и кто бы не драпанул от такого пения, лопни все это небо⁈ Они поди-ка уже в Змеином ущелье. Так ведь, господин капитан?
Эд молчал, сосредоточенно кусая ус.
— Не так, кретин, — в голосе Мики сквозило неприкрытое презрение к умственной неполноценности дружинника, — твой капитан знает, хэкку специально гнали нас на демонов. Зачем нести потери, сражаясь с могучим дэвом, вооруженным к тому же волшебным мечом? Не лучше ли натравить на него безмозглых ракшасов и загрести жар чужими руками? Как видишь, Рыжие добились своего. Они неподалеку и самое большее через десяток крайн, будут здесь. Так что бегите! Бегите, пока есть время — без меча вы им не нужны. Они не станут вас искать, не упустите свой шанс!
Произведенным впечатлением ведьма осталась довольна. После окончания её пафосной речи повисло тяжелое молчание. Дружинники ожесточенно сопели, переваривая услышанное.
— А может, она врет? — робко предположил Хома. — Разве можно верить ведьме? Пусть аккети скажет!
«Ах ты, гаденыш!» — с ненавистью подумала Микаэла. Чтоб не сорваться и не натворить глупостей, она старалась не смотреть на гнусную рожу самого делового дружинника. Душу этого мерзавца она забрала бы с особым удовольствием.
— Что скажешь Верц? — поинтересовался Эд, мрачно поигрывая тесаком.
Все взоры обратились к доселе молчавшему разведчику. Мика замерла, понимая, что сейчас решится ее судьба. Её и Макса.
— Она не врет капитан, — просто ответил тот. — Ты знаешь, я чувствую, когда врут. Рыжие неподалеку, их я тоже чувствую. Они идут сюда.
На этом толковище закончилось.
— Чего рты раззявили придурки Линские? — рявкнул капитан. — Собирайтесь! Да поживее лентяи, через пол крайны выступаем! Ксаламас! — он был вне себя от злости и с удовольствием убил бы кого-нибудь. Казавшаяся такой заманчивой, возможность вернуть свою прежнюю жизнь, рухнула в один момент. В один проклятый миг жизнь вновь утратила смысл.
Дружинников не надо было уговаривать. Бормоча проклятия, они рысцой устремились к своим вещам.
Капитан подошел к ведьме.
— Мистрис… — он силился скрыть раздражение, но оно прорывалось в голосе, — ты ведь можешь сделать так, чтобы шаманы не увидели меч? Я знаю, можешь! Пойдем с нами. Мы выведем тебя за Внешнее кольцо. Вернешься в свой Ковен. Будешь там настоятельницей, или кем ты там собиралась стать… Ты молода, красива, зачем тебе оставаться здесь? Он ведь все равно умрет. Ну, хочешь, мы заберем его с собой… будем нести по очереди.
Микаэла молчала, насмешливо глядя на него. Конечно, она могла скрыть меч от взора шаманов, для этого достаточно, войдя в Верхний мир, накинуть на него «серый полог». Но совершенно точно, она не собиралась выполнять просьбу капитана. Она не верила ни единому его слову — предавший раз, предаст стократ.
— Нет, воин, — сказала она обманчиво мягким голосом, — я не умею прятать волшебные мечи, и, уж извини, я остаюсь здесь. А ты поспеши, времени у вас не так много.
Капитан несколько секунд смотрел на нее прищуренными от бешенства глазами, словно размышлял, а не рубануть ли отродье Ковена на прощанье тесаком. Ответом ему был кроткий взгляд ее голубых глаз — не стоит и пытаться.
Эд понимал — убить ведьму, попробовать можно, заставить сделать, что-нибудь против её воли — нельзя. Сплюнув под ноги, он пошел прочь, на ходу засовывая тесак в ножны.
— Идите вдоль реки, — крикнула она ему вслед, — ищите брод.
Эд не ответил и не обернулся.
* * *
Самым приличным из дружинников, ожидаемо оказался Торво. Тиша напоминала ему собственную дочку, погибшую во время прошлого набега хэкку. Он стал единственным, кто внял просьбе ведьмы, и помог отнести бесчувственного Максима, а после и Тишу, на берег реки, где и уложил их в маленькой заводи. Несмотря на спешку, подождал, дав возможность ведьмочке тщательно омыть тела господина рыцаря и девчонки от крови и грязи, после чего перенес их в выбранную Микой, неприметную лощинку, поросшую густым кустарником. Как все большие люди, здоровяк отличался покладистостью и добродушным характером, к тому же он симпатизировал господину рыцарю, справедливо считая себя обязанным ему жизнью. Бывший кузнец, сильно переживал, что поддался настрою своих вороватых коллег и вместе с ними покусился на чужое добро. Он, как и остальные, не верил, что Максим может выжить, но все же испытывал крайнюю неловкость за решение капитана оставить, пусть недолго пробывшего с ними, но все же настоящего боевого товарища и храброго бойца на произвол судьбы, да еще и в беспомощном состоянии.
Испытывать-то, испытывал, но оспорить мнение командира не решился. Попрощавшись с Микаэлой и пожелав удачи, он оставил пару запасных шерстяных одеял из своих запасов, нарисовал в воздухе над Максимом, знак здоровья, и поспешил за своим отрядом, уже далеко ушедшим по берегу реки.
Так они расстались.
* * *
Оставшись одна, ведьма немедленно начала действовать. Сперва надо было спрятать меч. Кривясь от отвращения, она закинула ножны с мечом на плечо и бегом устремилась к ближайшему лесу.
Выработанное за время практики чутье, само привело Мику куда надо.
Старый дуб стоял посреди поляны. В сравнении с его размерами, окружающие поляну деревья казались молодняком. Несмотря на высокое уже солнце, под великанской кроной было сумрачно, а на траве лежала роса. Девушка обошла дуб кругом и не смогла сдержать радостного возгласа. Над первым толстым суком на высоте примерно трех ее ростов чернело большое дупло. В руках ведьмочки появилась веревка с привязанным к ней грузиком. Умело раскрутив веревку, девушка накинула ее на сук. Груз обмотался вокруг ветки несколько раз и прочно застрял в сучках. Подергав и убедившись в надежности крепления, ведьма быстро, как заправская верхолазка, вскарабкалась по веревке. Оседлав сук, заглянула в дупло, свистнула туда, поковыряла внутри ножнами — мало ли кто там может обитать.
Никого.
Оно и понятно, даже самая неразумная тварь чувствует близость полога смерти. Дуб стоял в низине, только поэтому Микаэла рискнула забраться так высоко. Сколько здесь жила и никак не могла понять, почему полог смерти не касается растительности. На той высоте, где колышутся пышные кроны деревьев, даже самый маленький жучок живет не дольше крайны, а им хоть бы что.
Девушка забралась в дупло и осмотрелась, благо света извне попадало достаточно. Да, ничего не скажешь, просторно — кроме нее, здесь запросто могло поместиться еще несколько человек. Идеальное убежище, жаль только, Макса с Тишей сюда не затащить. Но для того, чтобы спрятать меч, лучшего места не придумать. Теперь следовало замаскировать дупло, а заодно и сам меч от нескромного взгляда из обоих миров. «Серый полог», чем хорош — это не охранное заклятие, по излучению магической энергии его не найти. Он неосязаем и неощутим — кусочек Верхнего мира протянутый в нижний. Правда недолговечен, сам истаивает и рассеивается со временем, но Мика и не собиралась торчать тут вечно. Пару дней продержится, а больше и не надо.
Возвращалась, она недовольная собой — провозилась заметно дольше, чем рассчитывала. По дороге, торопясь и обдирая в кровь руки, наломала в ближайшем перелеске большую охапку веток. Необходимо было, как можно скорее соорудить, что-то вроде шалаша, скорее даже навеса. Потому что «серый полог», серым пологом, но всегда держать его невозможно, а значит и обычная маскировка тоже не помешает. Да и от росы и дождя укроет и тепло, какое-никакое поможет сохранить — развести костер в ближайшее время, увы, не получится.
Микаэла собиралась провести здесь несколько дней. В отличие от остальных, она почему-то была уверенна, что Максим не умрет. Вот Тиша, другое дело, без души протянет два-три дня, может чуть больше. Ладно, все это она еще успеет обдумать. А пока, надо обеспечить сносные условия жизни, до тех пор, пока Макс не придет в себя. Никаких планов на дальнейшее она не строила, положившись на судьбу.
Девушка как раз заканчивала раскладывать поверх, составляющих свод шалаша веток, охапку палой листвы и мха, когда на противоположном берегу реки появился разъезд хэкку. Мика мельком глянула на солнце — почти полдень, и шустро как бурундук, юркнула под навес.
* * *
Основные силы хэкку подтянулись, когда солнце на четверть перевалило зенит. Наблюдая за ними из своего убежища, ведьмочка насчитала с полсотни всадников на гракхах и сархусах и до сотни разного зверья. Волоты тащили на плечах огромные бревна, из которых сразу по приходу принялись сооружать мост. После пожара, устроенного дружинниками, уцелели лишь опоры. На них-то команда волотов, руководимая несколькими мастерами хэкку, и принялась укладывать новый настил из бревен. Работали они споро и слаженно, и всего через три крайны новый мост был готов. К тому времени гончие-перевертыши успели преодолеть реку вплавь и уже шныряли по всей округе. Их Микаэла не боялась. Несмотря на острый нюх, этим сугубо земным тварям не дано чувствовать сквозь полог Верхнего мира. Единственными, кого ведьма опасалась всерьез, были шаманы. Только они могли преодолеть маскировку «серого полога».
Ведьма с тревогой наблюдала, как тройка старцев в расписных, увешанных побрякушками халатах и дурацких шутовских колпаках с бубенчиками, в окружении стайки учеников и под охраной воинов переправляются на другой берег. Колона Рыжих всадников важно прогарцевала мимо ее укрытия по направлению к деревне. В любой другой местности шаманы немедля начали бы свои камлания. Когда их больше одного они соединяются в шаманский хоровод, что многократно повышает магические силы и зоркость. Троих имеющихся здесь вполне достаточно, чтоб просветить округу на много крайн и найти любую живую душу, любой артефакт, под сколь угодно толстым слоем полога. Однако ведьма знала и раньше, а нынче убедилась лично, насколько опасно здесь, в непосредственной близости от сердца Хром-Минеса, лезть в Верхний мир. Еще стократ опасней устраивать тут танцы с бубнами, трещотками и прочим шаманским музыкальным инструментом. Расчет Мики строился на том, что это знают и шаманы.
Искусством же проникать в Верхний мир лишь частично, не теряя связи с физическим телом, шаманы хэкку не владели.
Частичное проникновение не позволяло действовать в Верхнем мире, но давало возможность смотреть сквозь него. Оно не требовало инструментов и атрибутов призыва, что обеспечивало скрытность смотрящего от чудищ и стихий Верхнего мира. В совершенстве сие умение было освоено только ведьмами.
Как и надеялась Микаэла, шаманы не осмелились устраивать своих плясок, ограничившись осторожной разведкой ближайших окрестностей Верхнего мира, что, разумеется, не дало результатов.
Прочесывание местности продолжалось до самого вечера. Рыжие сновали по округе, как муравьи. По-настоящему ведьмочка испугалась лишь однажды, когда поисковая цепь, растянувшаяся от берега до деревни, двинулась прямо на нее. Гончие с душераздирающим треском лезли сквозь окружающие шалаш, кусты. Одна из них стала крутиться, что-то вынюхивая в непосредственной близости от убежища. Затаившая дыхание ведьма, при желании могла коснуться ее рукой, но, разумеется, не стала этого делать.
* * *
Солнце упало за зубчатые вершины гор.
Долгий день, наконец, закончился, приближалась ночь.
Очевидно, встреча с ракшасами в планы хэкку не входила, поэтому, как только на небе появились первые звезды, они засобирались назад за реку. Микаэла с усмешкой следила, как они разбирают за собой мост.
«Что, съели, чудики рыжие? Ведьму голыми руками не возьмешь! Проваливайте придурки!»
Наступало время демонов. Девушка помнила, что в прошлый раз ракшасы появились ближе к полуночи, однако сегодня, разъяренные вчерашним поражением, могли объявиться и раньше.
Она оказалась права. Едва успела оправить физиологические потребности, наскоро умыться и набрать воды в баклажку, как почувствовала близкое присутствие тварей. Искушать судьбу Мика не стала, стрелой нырнув под полог.
Заглянув в Верхний мир, ведьма увидела, что демонов на этот раз еще больше, чем вчера. Они рыскали по округе и кровавые огоньки их аур мелькали то тут, то там, с такой быстротой, что Мика все время сбивалась со счета. Несомненно, ракшасов интересовало, куда делись людишки. Кроме того, они чувствовали близкое присутствие хэкку, коих ненавидели нисколько не меньше людей. В какой-то момент твари скопились на берегу возле разобранной переправы, и ведьме даже показалось, что сейчас они кинутся в воду, чтоб перебраться на тот берег. Но они не кинулись и несколько минут спустя вновь рассредоточились по округе. Кто, какие неведомые силы начертали ареал их обитания, за границы которого ракшасы никогда не выходили? Может то был сам Ваал — владыка всех демонов? Ареал иногда перемещался, что неизменно становилось неприятным сюрпризом для всех живущих по соседству. Например, в этой части Хром-Минеса демонов отродясь не водилось. Именно поэтому их появление здесь стало такой неожиданностью для старателей. Последней неожиданностью в их грешной жизни.
Шло время. Не обнаружив добычи, ракшасы стали терять активность и в какой-то момент Микаэла перестала их чувствовать. Это, однако, не ввело ее в заблуждение, и укрытия она не покинула. Твари умели затаиться и рисковать не стоило.
Свежий ветерок с реки рассеял остатки дневной жары и ведьмочка понемногу начала мерзнуть. Никакой еды ей запасти не удалось, и голод усиливал действие холода. К полуночи у нее уже зуб на зуб не попадал. В тесном шалаше даже подвигаться было негде. Рядом лежал Макс под двумя одеялами. Дыхание у него стало прерывистым, а пульс частым. «Наверное, начался кризис, — подумала Мика, дрожа крупной дрожью, — если к утру не помрет, то пойдет на поправку, — девушка положила ладошку на его вспотевший лоб, — Что-то он сильно нагрелся, надо бы его охладить».
Решив, что лучшего охладителя, чем ее, вконец замерзшее, ледяное тело, не придумать, ведьма скинула рубашку и забралась под одеяло. Прижалась к горячему боку господина бывшего рыцаря. «Спать не буду, — думала она, — так просто полежу, покараулю».
* * *
Мучительные волны боли. По телу раз за разом проезжает каток. Да не просто каток, а весь усеянный шипами, раскаленный так, что светится в темноте. Вокруг огонь, не дающий света, летят черные искры, что-то шкворчит, теперь меня поджаривают на адской сковородке. Сперва, как положено, отбили, а теперь поджаривают, словно шницель, предварительно обмазав приправой из его собственных внутренностей. А вот и повар, затейник. Надо мной склонилось чудовище. Аспидно-черная лоснящаяся кожа, красные треугольники глаз, слюнявая пасть с тремя рядами зубов. К моему телу протянулись скрюченные лапы. Огромные когти вонзились в грудь и прошлись сверху вниз, словно бороня. Вскрыли грудину, вырывали сердце, легкие, с треском выдергивали ребра. Мало тебе было боли? Получи добавку! Чудовище наклонилось над самым лицом, хрипело, словно силилось что-то сказать.
Никак не сдохнешь? Еще хочешь?
Силуэт чудища расплывался, превращаясь в сплошную, тяжелую тьму. И эта тьма обрушилась на меня, поглотив в один миг. Я падал куда-то в бездну, среди клубов мрака оказавшихся скопищами дергающихся в безумной пляске черных тварей. Да это бесы, демоны, или кто там населяет местную преисподнюю. Я чувствовал себя бесплотной тенью, но даже теперь меня хлестали жгутами боли, рвали на части.
Сколько длился этот полет, в окружении мириадов воющих, визжащих, скрежещущих существ? Казалось, вечность. Казалось, никогда не прекратятся эти муки и боль.
Хочу умереть! Хочу умереть! Хочу умереть!
Падение прекратилось внезапно. Также внезапно отступила мгла, и в призрачном, льющемся неизвестно откуда свете, не дающем теней, пришел Синерг.
— Глупая девчонка! — услышал я его бормотание. — Утащила Скайрус, черти куда… еще и замаскировала… еле-еле нашел! Энергии в три раза больше пришлось истратить… Максик чуть ласты не склеил…
После отступившей боли образовалась пустота, в которой горохом рассыпались его слова.
* * *
Проснулась ведьмочка с первыми лучами солнца. Сон был таким крепким и сладким, что никак не хотел уходить, и некоторое время девушка не могла сообразить, где она, кто с ней. Первое время ей казалось, что она снова в Обители, в своей хижине, а возле посапывает соседка. Спасаясь от вечного ночного холода, они всегда спали в одной постели. Но вот, рядом шевельнулось и вздохнуло, что-то большое и Мика сразу все вспомнила — это не соседка и она не в Ковене. Осторожно, боком, боком, девушка выбралась из-под одеяла и, наконец, обернулась. Лицо у Максима осунулось, глаза были все так же закрыты, но кожа на щеках порозовела, дыхание стало спокойным и размеренным, а температура, как убедилась Мика, положив ладонь ему на лоб, спа́ла.
«Выжил, значит!»
Сердце ведьмочки наполнилось радостью. Ей хотелось петь, скакать на одной ножке, хлопать в ладоши и совершать еще сотню подобных девчачьих глупостей.
Ничего этого делать она, разумеется, не стала. Микаэла не дура-школярка, а без пяти минут настоятельница, значит, найдет себе более серьезные занятия. Она проверила Тишу. Состояние девчонки осталось без изменений — она дышала, сердце билось, но и только.
Первым делом нужно было достать какой-нибудь еды. Раз Макс пошел на поправку, ему необходима энергия, да и самой ведьме подкрепиться не мешает — с позавчерашнего дня она ничего сытнее воды, не употребляла, ребра торчат уже вовсе неприлично. Поймала себя на мысли, что ей не все равно, как она будет выглядеть, когда Максим откроет глаза. Странно, мнение самцов о своей внешности, Мику никогда не интересовало.
Девушка выползла из шалаша и огляделась.
Никого. Демоны убрались восвояси, а хэкку если и появятся, то нескоро. Мика вошла в реку. Голые ноги обожгло ледяной водой, но она продолжала идти, пока не зашла по пояс, затем тихонько взвизгнув, присела. Сердце захолонуло, дыхание прервалось. Это ничего, так и должно быть — годы, проведенные в Обители, приучили держать тело в чистоте. Сестры-послушницы утром и вечером купались в реке, несмотря на погоду. Чистое тело — чистая душа — чистый разум. Эта нехитрая последовательность вбивалась в головы принятых в Обитель девочек с той самой минуты, когда они начинали понимать слова. Только с чистым разумом можно воспринять учение Великой Матери Мудрой Змеи.
Вбитое с детства стремление к чистоте, уже однажды сыграло с Микаэлой злую шутку. Старатели подкараулили ее прямо в реке. Мерзавцы, зная, что на берегу им от ведьмы не спрятаться, притаились под корягой, дыша через стебли тростника. Они просидели в холодной воде немало крайн, дожидаясь свою добычу. Проплывающая мимо девушка была утянута под воду. Там с нее, полу утопленной, сорвали все обереги и там же надели ошейник смирения, один из немногих амулетов Хром-Минеса, назначение которого старатели знали и активно использовали для своих целей.
Причина, по которой они пошли на такой риск, оказалась до ужаса банальной. Как узнала позднее девушка, Кена, главарь одной из банд, элементарно выиграл ее в кости у Араки, главаря другой. По извращенному кодексу старательской чести, у того не оставалось выхода, кроме как организовать похищение ведьмы. Месяц, проведенный в рабстве, едва не завершил и без того недолгий век выпускницы Ковена. Она, привыкшая за время жизни в Обители к мыслимым и немыслимым трудностям, не знала, что человеку может быть так плохо. Несмотря на ошейник, ее боялись и жестоко мстили за свой страх — обходились хуже, чем с животными, хуже, чем с другими рабами. Мало того, сами рабы, все сплошь мужского пола, унижали и преследовали ее, что не возбранялось хозяевами.
Счет изнасилованиям, юная ведьма потеряла еще в первую десятицу плена. Проклятый ошейник лишал магических способностей и подавлял волю. От одной только мысли о побеге или самоубийстве голову пронзали вспышки нестерпимой боли, заканчивающиеся потерей сознания. Отчего-то, Кена, заговаривая амулет подчинения, оставил ей возможность сопротивляться насилию. Понятно, что хрупкая девушка не в силах оказать достойный отпор здоровым мужикам, зато вид, брыкающейся и отбивающейся жертвы возбуждал их гораздо сильней, чем, если бы она была покорной и безучастной.
Как, при таком образе жизни, она умудрилась не сломаться и не сойти с ума, Мика сама не очень понимала и не задумывалась над этим. Должно быть, помогла, воспитанная в Обители, железная психика, способность подавлять эмоции, отсекать неприятные воспоминания, начиная каждый новый день, словно с чистого листа.
Спасли ее, если можно так выразиться, напавшие на деревню ракшасы. В это время, Мика находилась в выгребной яме, посаженная туда за то, что во время очередного сеанса любви, изловчившись, чуть было не откусила нос одному авторитетному старателю. Откусить не получилось, но некоторый урон красоте нанесла. Уняв кровь, старатель сперва хотел ее убить, но потом передумал, все ж таки ведьма была добычей главаря, который как раз в это время отсутствовал. Поэтому, ее просто отлупили до полусмерти, связали и бросили в нужник. Там она имела все шансы утонуть в дерьме, но не утонула, зато получила возможность наслаждаться предсмертными воплями, разрываемых живьем, старателей. На нее саму ракшасы не обратили внимания — слишком много было кругом истекающей кровью добычи, чтобы интересоваться содержимым выгребной ямы.
Из нужника ведьму извлек Кена, вернувшийся на следующий день из очередного похода за амулетами. Увидев, что осталось от товарищей, напуганные старатели пытались расспрашивать Мику, но девушка, отравленная ядовитыми миазмами, к тому времени уже ничего не соображала. Тогда они, не теряя времени, засобирались в дорогу.
Зачем Кена взял ее с собой, почему не убил и не бросил обратно в яму, Мика не знала. Возможно, привязался к ней той своеобразной привязанностью, какая возникает у палача к долго истязаемой им жертве. Он даже помыл ее, протащив несколько раз на веревке под мостом. Насильно кормил, не давая умереть с голоду. Зачем? Чтобы еще немного поразвлечься? Или просто хотел продлить ее мучения? Ответа на этот вопрос у ведьмы не было, она твердо знала лишь одно — смерть старателя от стрелы Максима была слишком легкой. Встреться с ним ведьма, будучи без ошейника, Кена со своими дружками умирал бы много дней, и каждый из этих дней встречал бы и провожал с мечтой о смерти.
«Интересное дело, — думала девушка, борясь с быстрым течением, — выходит кровожадные демоны гораздо лучше и милосердней иных людей? Ведь они, не мудрствуя, просто разрывают человечка и пожирают его плоть, не подвергая лишним издевательствам и унижениям».
Из реки она выбралась замерзшая, но довольная, с крупной форелью в руках. Подманивать птиц и рыб любая ведьма умеет с детских лет, а мясо сухопутных тварей есть послушницам Обители запрещено.
Попрыгав, чтобы согреться и несколькими резкими, собачьими движениями стряхнув с себя воду, Микаэла натянула рубашку и уселась на вросшую в берег корягу. Ее отполированная водой поверхность вполне годилась в качестве разделочного стола. Девушка взяла заранее воткнутый в дерево ножичек и приготовилась чистить рыбу.
— Хм… — раздалось за спиной.
Мика вздрогнула и уронила ножичек в воду. Обернулась. Посреди кустов, там, где раньше был шалаш, стоял Максим и удивленно озирался. То, что было сводом шалаша, валялось вокруг него бесформенной кучей веток.
— Матерь Великая! — охнула девушка и поспешила к кустам. — Что ж ты наделал, волот пещерный⁈
— Я что-то сломал? — смущенно поинтересовался Максим.
— Да так, ничего… всего лишь наше укрытие, — Микаэла стояла, уперев руки в бока, вид у нее был донельзя возмущенный, — пустяки, если учесть, что Рыжие могут появиться в любой момент!
— Извини! Тут было так тесно… я только сел, а оно… давай помогу… — он осекся, внезапно сообразив, что совершенно гол, а юная ведьма с интересом его разглядывает. Максим почувствовал, как кровь прилила к щекам, даже кажется, пальцы ног поджались от стыда. Прикрывать причинное место уже было, как-то поздно.
* * *
Нелепая ситуация. Впрочем, интерес в глазах девушки был скорее медицинского свойства, без всякого иного подтекста. Подойдя ко мне, она протянула руку и провела пальцами по груди.
— Гляди-ка, почти зажили! — сказано это было с таким удивлением, что я, позабыв смущение, немедленно принялся себя осматривать. Все мое тело: руки ноги, грудь, живот, да наверно и спина тоже, были покрыты сеткой свежезатянутых шрамов. Тут только я вспомнил всё, что со мной произошло, до момента отключки. Вернее, то, что произошло позже, я тоже помнил, только относилось это уже не к реальному миру. Вспомнил, что говорил Синерг во время последнего появления. «Скайрус, — так Синерг называл меч, — всегда должен быть при тебе! Только так ты сможешь выжить! Только так, я смогу помочь тебе! Срать пойдешь, бери с собой! Трахаться будешь, чтоб рядышком лежал!»
— Слушай, а где меч? — обратился я к ведьме, от волнения позабыв про наготу и про свои шрамы, — Где мои вещи? Где все, наконец?
— Не слишком ли много вопросов? — засмеялась девушка.
— Где Скайрус, я тебя спрашиваю⁈ — мне было не до шуток. Ухватив зазевавшуюся ведьму за плечи, встряхнул ее несколько раз, так что голова мотнулась из стороны в сторону. — Куда ты дела меч?
— Да-а… не… тряси-и-и ты, душу вытрясешь…
Опомнившись, я разжал руки, и ведьма отскочила на несколько шагов, опасаясь, что снова начну. Впрочем, обиженной она не выглядела, в уголках глаз пряталась насмешка. — Чего разбушевался-то, волот пещерный? Там он твой меч, — она показала в сторону дубовой рощи, — спрятан… не стану же я его рядом с собой держать.
— Послушай милая девушка… это не смешно ей богу… если бы ты унесла его чуток подальше, меня бы уже не было!
— Но ведь не унесла же.
Ее непосредственность обезоруживала, и я против воли улыбнулся.
— Кстати, — вдруг заинтересовалась Мика, — а откуда ты знаешь, что это я его взяла? Ты ведь был бесчувственный, как бревно. Откуда знаешь?
— Потом, — не стал я ничего объяснять, — а, сейчас принеси его, пожалуйста, он должен быть рядом со мной.
— Хорошо, — легко согласилась ведьма, — тогда ты чисть рыбу. И думай, что мы будем делать дальше.



Глава 21

Когда она вернулась, с ножнами на плече, я, обернув вокруг бедер одно из одеял, честно трудился над рыбиной. Радужная чешуя, разлеталась во все стороны, усеивая воду и песок.
— Кто так чистит рыбу? — услышал я за спиной её возмущенный голосок. — Накидал тут! Ты же нас демаскируешь! Дай сюда ножик! Вот так надо держать и вот так скоблить чешую. Чтоб одной кучкой, раз и выбросил! А эти штуки ты чего бросил? Это же не кишки, а жир. Соображать надо!
— Ну и чисть сама, раз такая умная, — не стал я спорить, забирая у нее ножны с мечом. Клинок извлекся с трудом. Он был весь в ошметках засохшей крови. — Твою же мать! — не смог я сдержаться. — Помыть, что ли не могла?
— Делать мне больше нечего, — обижено буркнула ведьма, — как железяки всякие мыть. Вот скажи, неужели все самцы такие неблагодарные скоты? И не смей упоминать Великую Мать!
«И, правда, чего взъелся на девчонку? — с запоздалым раскаяньем подумал я. — Ору на нее, трясу как грушу. А она ведь мне, по сути, жизнь спасла. Сам что ли меч не помою? Не заржавеет же он, в конце концов».
— Слышь, Мика, — обратился я к надувшей губы, но при этом продолжавшей ловко орудовать ножичком, девушке, — ты это… извини, а. Я твою мать не хотел обидеть и тебя тоже не хотел. Сорвалось. Нервы ни к черту!
— Это не моя мать, — строго сказала ведьма, — Великая Мать Мудрая Змея, она мать всех женщин!
— Всех женщин, — тупо повторил я за ней, — а мужчин что же? — по красноречивому взгляду, который метнула в мою сторону девушка, понял, что сморозил, что-то уж совсем неприличное. — Слушай, — поспешил соскочить со скользкой темы, — я просто не в курсе ваших дел… я же не отсюда.
— Ладно, проехали, — недовольство слетело с лица девушки, словно ветром сдуло.
Она выкинула рыбные внутренности в реку, прополоскала саму рыбу, ловко вырвала ей хребет и, вновь усевшись на корягу, указала мне место рядом с собой, — мол, садись, кушать подано.
— Сырую что ли? — удивился, было я, но поймав ее недоуменный взгляд, устыдился своей недогадливости. Действительно, не разводить же костер, когда враг может нагрянуть в любую минуту. Ну что ж сырую, так сырую, только сейчас я почувствовал, как голоден.
Но желудок, похоже, уже слипся, да и слабость после болезни еще ощущалась, так что первый кусок склизкого безвкусного рыбьего мяса тут же попросился назад, и я был вынужден сделать небольшой перерыв, чтобы унять рвотные позывы. Мика неодобрительно поглядывала на меня, уплетая свою порцию — вкусно, невкусно, а есть-то что-то надо. С этим я был согласен, и повторил попытку. Следующий кусок пошел куда легче. Еще один и еще, а дальше рыба кончилась. Желудок раздраженно бурчал, требуя продолжения банкета. Девушка же выглядела вполне сытой. Облокотившись спиной на корень, она ковыряла в зубах тонкой палочкой.
— Слушай, — обратился я к ней, чтоб отвлечься от мыслей о еде, — ты говорила, что хэкку могут нагрянуть в любую минуту, так чего ж мы тогда отсвечиваем на самом виду?
— Я думаю, если они и объявятся, то ближе к вечеру. Но, скорей всего, до завтра не сунутся. Когда за мечом ходила, глянула через Верхний мир… Их тут за леском совсем мало осталось, остальные ушли куда-то. Вернее, я знаю куда: за бандой капитана.
И она рассказала мне, что произошло, после того как я потерял сознание. Слушая ведьму, я не мог поверить своим ушам. Как же так? Что же это за мир такой подлый? Выходит, здесь вообще никому нельзя доверять. Одна Тиша, наверное, меня никогда бы не предала. Эх, жалко девчонку! Недоглядел.
— Я, как только вашу компанию увидела, сразу поняла, что они облизываются на твой меч, — закончила рассказ Микаэла. — Но солдатня боялась, вдруг ты настоящий маг и только прикидываешься лопухом, для каких-то своих целей. А капитан знал, что ты не маг, но пока ты был в сознании, он опасался самого меча.
— Правильно, кстати, делал, что опасался — машинально вставил я, вспомнив слова Синерга. Тот говорил, что Скайрус стабилен только рядом со своим носителем и если что не так, то мало никому не покажется! Что это означало, я не понимал, но явно что-то угрожающее. Синерг же объяснять, что-либо отказывался, ссылаясь на нехватку времени и перерасход энергии.
— Что? — не поняла замечания девушка.
— Ничего, за лопуха, говорю, отдельное спасибо! Слушай, а тебе самой-то верить можно? — я тут же пожалел о своих словах. Ведьма вскочила, сверкая глазами.
— Мне твоя железяка без надобности! И верить мне, тебя никто не заставляет! Вот тебе четыре стороны света, иди куда хочешь, а меня оставь в покое со своими проблемами, — она отвернулась, бормоча что-то про неблагодарных самцов. И опять мне пришлось извиняться, рассыпаться бисером и сыпать комплиментами насчет ее ума и сообразительности (комплименты по поводу внешности, Мику отчего-то раздражали). Наконец, она сменила гнев на милость и сказала, что раз проход на север перекрыт Рыжими, на востоке и западе неприступные горные районы, то остается перемещаться на юг.
Я удивился — ведь там, находится то самое сердце Хром-Минеса, которое, по ее словам, такое страшное и опасное. Страшное-то, страшное, соглашалась она, зато там нет демонов, и никакая рыжая сволочь за нами туда не потащится.
Я спорил для видимости, чтобы проверить намерения Микаэлы. На самом деле, двигаться на юг настойчиво рекомендовал Синерг. Советовал, потому что не мог приказать, но заявлял при этом, что в противном случае, не даст за жизнь бывшего лейтенанта и ломаного гроша, при этом, однако, не уточнял, сколько этих самых грошей даст, если я соглашусь. Но раз Мика тоже не против отправиться в те края и даже проявляет инициативу, что ж, мои шансы на успех повышаются — ведьма, несмотря на юный возраст намного опытнее и гораздо лучше приспособлена выживать в этом суровом мире. Во всяком случае, отказываться глупо.
На том и порешили. Встал вопрос, как передвигаться? Несколько удивленная моим быстрым согласием, Мика сообщила, что лучше всего, конечно, по реке. Спускаясь с гор, она течет на юг, аж, до самого Голубого озера. Петляет, конечно, по всей округе, удлиняя путь в несколько раз, но зато по водной глади можно путешествовать без особых хлопот, в то время как путь по суше местами совершенно непроходим из-за постоянных завалов леса и из-за того, что Свод смерти местами доходит до самой земли. Да и пить есть, там нечего. А на реке, пожалуйста, и рыба, и вода в неограниченном количестве. В самом, правда, Голубом озере рыба не водится — вода там мертвая. Но ведь мы туда и соваться не собираемся. Тщательно отмывая и оттирая меч, я, молча слушал ее разглагольствования и когда девушка, наконец, закончила, поинтересовался: на чем, собственно, она собирается плыть? На вот этой самой коряге? Обидевшись в очередной раз, Мика сказала, что я сам могу плыть на коряге или на своем мече, а лично она, поплывет на плоту. Когда я закончил в очередной раз извиняться, выяснилось, что старатели располагали целой флотилией плотов, на которых они и совершали свои заплывы за амулетами Хром-Минеса.
Эти уроды, — рассказывала ведьма, — тащат с берегов Голубого озера все подряд, а сортируют, отделяя хлам от более стоящего, уже по прибытию в деревню. Для этого есть более опытные люди, как правило, бывшие маги, которые в походы уже не ходят. Само собой, что транспортировать немалый груз по реке, гораздо удобней и безопасней. Вниз по реке плоты сплавлялись самотеком, назад же шли на веслах или, если был попутный ветер, под парусом. А когда позволял берег, плоты тащили на веревках рабы. На мой вопрос: откуда она все это знает? — ведьма ответила, что иногда ей становилось скучно, и она развлекалась наблюдениями за бытом и жизнью старательских артелей. При этом девушка так ехидно улыбалась, что у меня закрались сомнения — такая ли она невинная жертва, какой хочет себя представить? Вполне возможно, что не только наблюдала, а и принимала кое-какое участие, в результате чего у старателей вырос на нее нешуточный зуб.
* * *
За дубовой рощей начиналась широкая хорошо утоптанная тропинка. Следуя ей, мы миновали какие-то колючие кусты, и вышли к микроскопическому озерцу, соединенному с рекой широкой протокой. В этой своеобразной гавани и располагался флот старателей — с десяток плотов разной величины и оснащенности, наполовину вытащенных из воды на заросший травой плоский берег. Видно было, что старатели покидали это место в спешке. Сваленный на берегу груз последнего привоза так и остался лежать не разобранным. Потом здесь побывали хэкку. Сами плоты они не тронули, зато шмотки старателей раскидали и перетрясли основательно, словно рассчитывали найти среди них волшебный меч.
Поскольку из всех вещей у меня уцелели только полуразодранные ботинки, поиском одежды я занялся в первую очередь. Среди разбросанных вещей нашлась рубаха из грубой дерюги. На моих плечах она не сошлась, и я скрипя сердцем, оторвал рукава и распорол швы под мышками. Неказисто, но хоть так. Немного погодя нашлись и штаны. Те, напротив, оказались необъятного размера, пришлось подвязывать веревочкой. Затем Мика принесла мне, что-то вроде плаща. Обрядившись в него, я покрутился, наступая на полы — плащ доходил до пят.
Интересно, кто его носил? Старатели вроде великанской статью не отличались. Ладно, сойдет, вместо плащ-палатки.
По ухмылке ведьмы, понял, что очевидно смахиваю на огородное пугало. Страшила Мудрый. Мудила Страшный. Еще шляпы на голову не хватает для полноты картины.
Плот выбрали не самый большой (как с большим управляться вдвоем?), но вполне подходящий по оснастке. На нем имелся навес для ночлега, металлический очаг с котелком и мачта с подвязанным к ней парусом. Вот только весел нигде не было. Я, срубил в леске три молодых березки, сделав из них длинные шесты. Весла, конечно, они не заменят, но хотя бы отталкиваться от дна и берегов ими можно.
Проверил связывающие бревна просмоленные веревки — вроде надежны — и натужно пыхтя, столкнул плот на воду.
Принес, и уложил под навес, спеленатую как мумию, легкую, как перышко, Тишу. Жалостливо посмотрел на нее, убрал со лба прядь волос. Девчонка и впрямь выглядела, как мумия, бледная тень самой себя. Что называется, краше в гроб кладут. Если б не слабо пульсирующая на шее жилка и не скажешь, что живая. Я несколько раз пытался выспрашивать у ведьмы, что такое случилось с моей маленькой подружкой? Но Микаэла, обычно бойкая и деловитая, в этой теме плавала, лишь бормотала что-то невнятное, виновато отводя глаза. Я понял, что в Тишиной болезни, она отчего-то винит себя и твердо решил, во чтобы-то ни стало расколоть чертову куклу на признание.
* * *
— Яхта подана, мистрис, добро пожаловать на борт! Капитан и команда приветствуют пассажиров!
Мика ничего не поняла из моих слов, тем не менее, упрашивать ее не пришлось. Следом за ней, на плот прыгнул я. Связанные бревна захлюпали, плавсредство слегка осело под грузом. Я бросил свою плащ-палатку на «палубу», поплевал на руки и взялся за шест.
— По местам стоять, с якоря сниматься! — дурашливо проорал слышанную где-то команду. — К плаванью в узкостях приготовиться!
От мощного толчка, плот качнулся и отошел от берега.
Когда выбрались на середину реки и трехметровые шесты перестали доставать дна, мне стало ясно назначение каменного кругляша, лежащего на корме. Булыжник размером с мою голову был просверлен насквозь и привязан к бревнам плота толстой веревкой. Пока я думал, как управлять плотом без руля, Мика спихнула камень в воду.
— Будет тащиться по дну, и направлять, — пояснила она в ответ на мой недоуменный взгляд. На вопрос, как же мы будем причаливать к берегу, ведьмочка лишь пожала плечами — как-нибудь.
Мне такой способ рулежки категорически не понравился, решил при первой же возможности сделать что-нибудь вроде рулевого весла.
Каждый, кто купался в быстрых реках, знает, с какой скоростью течение норовит утащить беззаботного купальщика от берега на стрежень — зато, когда ты куда-нибудь торопишься, а плавсредство твое не снабжено дополнительным движителем, река тут же становится удивительно неторопливой и плавной, словно показывая несомой ей всякой мелочи, кто здесь главный.
Как назло, ветер был встречный, и парус ничем не мог помочь. Оставалось лишь напряженно вглядываться в правый берег, не покажется ли из-за леса разъезд хэкку. Лишь когда русло круто забрало влево и старый мост скрылся за поворотом, мы смогли облегченно вздохнуть.
— Хорошо, что не стали тянуть с отъездом, — сказала Микаэла, — думаю, к ночи достигнем границы ареала ракшасов. Да и от Рыжих порядочно оторвемся, если, конечно, они нас раньше не хватятся.
— А ты не можешь глянуть через этот свой Верхний мир? — спросил я её.
Ведьма посмотрела на меня с сожалением.
— Почему вы самцы, такие глупые? Мы же двигаемся!
— Обязательно выделываться? — обозлился я, — просто объяснить не можешь?
— Если ты заберешься в верхний мир, сущность твоя останется там, а тело уедет вместе с плотом. Как сущность потом найдет тело? Соображать же надо, бестолочь!
Преследования по воде мы не слишком опасались, так как позаботились вывести из строя оставшиеся в озерце плоты. Я лично переломал все мачты, затем мы с ведьмой разрезали соединяющие бревна веревки. Восстановить, конечно, можно, но потребуется немало времени. Для надежности, я хотел их еще поджечь, но Мика остановила и правильно сделала — столб дыма от горящих сырых бревен будет виден за многие километры. Меня немного беспокоили гончие Рыжих, умеющие принимать водоплавающую трансформу. Я прекрасно помнил крокодилоподобного монстра, преследовавшего нас с Тишей и Хомой возле Подгорицы. Мика успокоила, объяснив, что гончие, твари в основном сухопутные и не могут проводить много времени в воде. Форсировать реку, это без проблем, но плыть много крайн преследуя плот им не под силу. Моё предположение, что догнать плот можно и по суше, а уж потом атаковать в воде, ведьма тоже отвергла, показав на утесистый правый берег, заросший густым лесом. Мне пришлось признать, что по столь пересеченной местности даже гончим не разбежаться. Чтобы догнать, придется перебираться на левый берег, а это означало вторгнуться на территорию демонов. Захотят ли хэкку так рисковать? Вопрос! Ответ на него могло дать лишь время. Как бы то ни было, мы свой выбор уже сделали, предпочтя игре в прятки, активные действия. Следующий ход за Рыжими.
* * *
Час шел за часом. Наши молодые организмы давно усвоили скудный завтрак, и все настойчивее напоминали о себе голодным бурчанием. Мика, вновь решила заняться рыбной ловлей
Ведьмочка улеглась на краю плота и, опустив руки в воду, стала совершать загадочные пассы, что-то бормоча себе под нос. Мне же, поскольку попутного ветра так и не случилось, оставалось разглядывать окрестные пейзажи, да наблюдать за действиями своей спутницы. От энергичных движений девушки, рубашка, составляющая все ее одеяние, задиралась, высоко обнажая ноги. Худые, исцарапанные, в синяках, но все равно ведь женские, они неизменно притягивали взгляд. Увлекшись их изучением, я отметил, что бедра девице неплохо бы нарастить и коленки торчат по подростковому, а вот ниже, очень даже ничего — стройные голени, тонкие щиколотки, узкие ступни, весьма сексуальные, хоть и чумазые.
Словно почувствовав мой внимательный взгляд, Мика обернулась, застав меня врасплох. Первоначальное недоумение в ее голубых глазах сменилось усмешкой, а я, смутившись, сделал вид, что интересуюсь исключительно надежностью узлов на стягивающих бревна веревках. Впрочем, девушка тут же вернулась к своему занятию, не подумав ничего менять ни в позе, ни в одежде.
«Делать тебе больше нечего, товарищ лейтенант, кроме как любоваться ведьминой задницей? — подумал я, крайне недовольный собой. — Было бы еще хоть на что смотреть, — тут же вспомнилась несостоявшаяся невеста Светка. — Вот девушка! Не то, что эта пигалица! Вот где бедра, вот где ножки, м-м…» — от таких воспоминаний у меня случился прилив крови внизу живота. Чтобы отвлечься от несвоевременных мыслей стал придумывать, чем бы заняться
Занятие, впрочем, быстро нашлось. За спиной раздался победный возглас, и к моим ногам упала большая рыбина. Серебристая, вся в золотых крапинах она билась, подпрыгивая, шлепая мокрым хвостом по бревнам? пытаясь вернуться в реку. Я поймал ее у самого края плота.
— Чисть, давай, господин рыцарь, — Мика хихикала, как девчонка, — сейчас еще наловлю! Без обеда не останемся!
Когда делаешь однообразную работу, например, чистишь рыбу, в голову лезет всякое, о чем некогда было подумать раньше. «Сколько я уже здесь?» — спросил я себя, и затруднился с ответом, прошедшие дни слились в одну бесконечную череду погонь и преследований. Еще ведь и недели не прошло. А если вдуматься, можно сказать и по-другому — я здесь уже скоро неделю, а еще ничего не знаю об этом мире, кроме его названия, которое тоже, толком не запомнил. Просто некогда было узнавать. А только ли некогда? Самое подлое, что и знать-то не хочется. Хочется одного — вернутся домой, в уютный и привычный, цивилизованный Земной мирок. На уютную и привычную войну арабов с евреями. А этот дикий мир пусть занимается своими делами: воюет, мирится, снова воюет, снова мирится и катится к едреней фене без моего участия. «Скажете, это выглядит малодушием? — поинтересовался я непонятно у кого. — Да по хрен мне, что вы скажете! Вот вам!» — он согнул правую руку и, положа левую на внутренний сгиб локтя, показал неприличную фигуру бездонно-голубому небу и заодно, нависающему где-то на высоте пяти-шести метров, невидимому Пологу смерти.
— Ты чего? — спросила Мика. Увлеченный своими мыслями, я и не заметил, как она подошла. Стояла у меня за плечом и наблюдала издевательства над рыбой. Маленькая, худенькая, озябшие от холодной воды руки, спрятаны под мышки. У меня сердце сжалось при мысли о том, что ей пришлось пережить у старателей. Впрочем, — тут же шепнул в ухо бес сомнения, — эта юная леди видела в своей недолгой жизни столько всего такого, чего мне, здоровому взрослому мужику не могло присниться и в страшном сне. И ничего, жива-здорова, стоит себе с независимым видом. Взгляд голубых глаз, как всегда чуть презрителен ко всему окружающему миру. Наверное, только так здесь и можно выжить. Интересно, что она думает про свою жизнь? Но не спрашивать же. Не поймет вопроса.
— Слышь, Мика, а как зовется ваш мир? — спросил я просто, что бы что-нибудь сказать.
— Имперцы зовут его Эрейна, аккети — Эрези, хэкку — Эрсхарн. Выбирай, что больше нравится.
* * *
Жрать хотелось адски, но мы не торопились, решив на этот раз все сделать по уму. Развели огонь в очаге. Повесили на него котелок с водой. Пусть нет хлеба и соли, но даже такое подобие ухи лучше, чем давиться сырой рыбой.
— Как думаешь, Эд с командой смогут вырваться? — мои мысли постоянно возвращались к судьбе бывших спутников.
Первоначальная злость на них поостыла, а потом и вовсе куда-то пропала. В самом деле, можно ли требовать особого великодушия от средневекового вояки-кондотьера, командира банды наемников. Там, где есть какая-никакая цивилизация, там, может быть, и действуют правила и законы благородства, приветствуются честь и совесть, а в этих диких и опасных местах: закон — горы, ракшас — прокурор. Хома, конечно, подлец первостатейный — все, что для него можно сделать — удавить из сострадания, а вот здоровяка Торво, если с ним что-нибудь случиться, будет искренне жаль. Задумавшись, я не расслышал ответ ведьмы. — Что ты сказала?
— Говорю, что выше по течению, кажется, был еще один мост… в смысле, не кажется, а точно был… но может, развалился от старости… если они успели до ночи до него добраться — демоны их не достанут. А что дальше, одна Великая Матерь знает… повезет, так выберутся. А не повезет, так и ыхырг с ними.
Глядя на беззаботное лицо девушки, я подумал, что напрасно тут сюсюкался и жалел ее. Юная ведьма, как и все остальные здешние обитатели, особым милосердием не отличалась и была практична до мозга костей. Даже странно, с чего она взялась мне помогать? Хотя чего тут странного? Вполне возможно, нам просто временно по пути.
* * *
Младший улим Аши в ярости метался по шатру. Улим Тэму, напротив, казался безмятежным.
— Успокойся, мой младший брат, — увещевал он Аши.
— Как же мне быть спокойным, брат? — (Аши старательно избегал определения «старший») если проклятый дэв снова перехитрил нас! Куда он мог деться? Почему ты не дал мне напасть на него на перевале⁈ Я бы втоптал варваров в камень! Меч был бы у нас в руках!
— У тебя уже была возможность втоптать его в камень, достопочтимый Аши, — не преминул уколоть брата Тэму.
Аши заскрежетал зубами.
— К тому же, — продолжил Тэму, — идея гнать варваров на ракшасов принадлежала шаманам. И я с ними согласен — воины лесного народа не должны погибать в этих диких горах.
— Воины должны погибать везде, где прикажет Круг Вождей! Во имя Эрсхарна, с улыбкой на устах!
Тэму слегка поморщился. Патриотические банальности, которыми сыпал глупый братец выводили его из себя.
— Мы с тобой, достопочтимый Аши, пока еще не входим в Круг Вождей, — он сделал легкий нажим на слове «пока». Понятно же, что болвану Аши не войти в Круг и до скончания Эрсхарна. Всем понятно, кроме самого Аши. — И еще! — Тэму выдержал эффектную паузу. — Круг не приказывал нам умирать! Вспомни, дэву удалось убить нескольких ракшасов! Представь наши потери, вздумай мы атаковать его в лоб?
— Мы могли затравить его зверьми, — упрямо твердил Аши. — Где теперь искать дэва? Круг приказал нам добыть волшебный меч…
Тэму мысленно взвыл — в отсутствии вестей от поисковых групп, разговор начинался в сотый раз.
Снаружи послышался какой-то шум и гомон возбужденных голосов. Полог приоткрылся, и в шатер всунулась смуглая физиономия охранника.
— Господа светлые улимы, дозвольте речь слово?
— Чего тебе? — нахмурился Тэму.
— Мастер Лару прибыл… просится… изволите принять?
— Конечно, изволим, дурий бубенец! Зови!
В следующую секунду, полог распахнулся, и в шатер бодрым шагом вошел мастер Лару, сотник лесного воинства. Гаркнул: «Эрсхарн Махтан!» — и склонил голову в знак приветствия. Звякнули серебряные бубенчики на верхах шапки. По шатру расползся ощутимый запах мокрой псины. Тэму аристократический сморщил нос — на гракхах ездили лишь простолюдины — благородные предпочитали сархусов. Быстрые, комфортные и никакой вони.
— Эрсхарн Махтан, — вяло кивнул в ответ Тэму, — рассказывай.
— Мы настигли их княже! — отрапортовал Лару. — Они были рядом с тем местом, на которое показали шаманы…
— Ну? — подскочивший к сотнику Аши, свирепо вращал и пучил глаза, пальцы его крючились, словно он собирался ухватить мастера за бороду.
— Дэва среди них не было, — Лару опустил глаза, словно это он был виноват, что неуловимый дэв снова перехитрил воинство лесного народа.
— А-а… — заголосил Аши и, воздев руки к небу, выскочил из шатра.
Тэму с осуждением проводил его взглядом — не пристало так себя вести благородному улиму.
— Что говорят пленные? Вы ведь взяли пленных?
— Да, но…
— Что? Не огорчай меня мастер!
— Удалось взять только двух из пяти, — быстро заговорил сотник. — Варвары ожесточенно сопротивлялись и отказывались сдаваться. Пришлось травить их зверем. Двоих задрали гончие. Один, здоровяк с молотом, покалечил йотуна. Другие йотуны задавили его насмерть, прежде чем мы успели отнять. Еще один кинулся в реку — его достали почти целого. Последний, их предводитель отбивался дольше всех и его сильно э-э… повредили… но пока жив.
— Ничего поручить нельзя! Где они?
— Во дворе княже, ожидают вашу светлость.
— Ожидают! — раздраженный улим вышел из шатра.
* * *
На капитана страшно было смотреть — непонятно, где заканчивались лохмотья окровавленной одежды и начиналось разодранное тело. Левая половина лица сорвана ударом когтистой лапы. При каждом выдохе из проколотой шеи лезли кровавые пузыри. В его голове сквозь постоянный гул, молотом колотилась только одна мысль: «Сука — ведьма! Подставила! Все бы отдал, чтоб удавить маленькую тварь! Нет, не удавить — слишком легко! Все жилы бы вытащил, одну за другой!» Рядом трясся Хома, его загорелое лицо было белым от страха.
— Чего трясешься как чочкин хвост? — прохрипел ему Эд. — Боишься умереть? Ты что ли собирался жить вечно? Не бойся друже, умирать один раз, — он равнодушно следил, как суетятся вокруг рыжие человечки. Один расфуфыренный, явно важная шишка, прыгал вокруг пленных, блекотал что-то на своем птичьем языке, мельтешил в глазах. Верней в глазу. Второго глаза у капитана больше не было.
Из большой расписной шаранги стоящей посреди поляны вышли двое и направились к нему. Один воин, предводитель той ватаги, что захватывала их, второй важный, видать князь.
Который князь, остановился в паре метров и что-то прочирикал, обращаясь к капитану.
— Что тебе надо, харя рыжая? — поинтересовался Эд. — Спрашиваешь, сколько я вашего проклятого брата перебил? Так много. Жаль в этот раз не получилось!
— Где дэв? — перевел слова князя сотник.
— Ты же уже спрашивал, придурок, в прошлый раз. Забыл? Повторить?
— Где дэв? — снова прострекотал тот.
— Поцелуй, мою грязную жопу, — посоветовал ему капитан.
— Где дэв?
— Да, что ты будешь делать, непонятливый какой! — Эд собрал все, что было во рту, и харкнул, целясь в холеную физиономию княжича. Не попал, силы уже были на исходе. Кровавая слюна угодила улиму на расписную рубаху. Он отступил брезгливо кривясь. Со всех сторон кинулись холуи с платками. Княжич что-то курлыкнул, махнул рукой, словно перечеркивая. И Эд понял, что перечеркивают его жизнь.
— Бросьте его гракхам, — сказал Лару, кивнув на капитана, — и проследите, чтоб не торопились! Если он умрет раньше, чем через крайну — накажу!
«Сука — ведьма! — думал Эд, пока его тащили к, приветливо машущим хвостами гракхам, — на ремни бы резал…»
Еще не утихли предсмертные крики капитана, когда пришел черед Хомы. Его поставили на колени перед княжичем, сменившим к тому времени рубашку и Лару повторил вопрос:
— Где дэв?
— Все, все скажу! — засуетился дружинник, — все вашей светлости расскажу, как есть! Ничего не утаю! Он не дэв никакой, обычный человек… только с другой стороны, не с нашенской — макурт!
— Макурт? — переспросил сотник с озадаченным видом.
— Макурт, макурт! — мелко закивал Хома.
Лару обернулся к улимам и они некоторое время трещали между собой. Затем опять обратили внимание на дружинника.
— Говори дальше!
— Так вот, я и говорю. Зовут его Мак. Появился откуда-то из-за гор, сам толком объяснить ничего не мог. Только он, милостивые господа, уже, наверно, сдох!
— Здох? — не понял Лару. — Что такое, здох?
— Ну, сдох… умер, значит. Понимаете, он с демонами дрался, они его поранили… весь в крови был. В своей крови и ихней. Этой кровью и отравился. Он их здорово порубил!
— Где меч? — сменил пластинку сотник.
— А! Так вас меч интересует? — словно бы обрадовался Хома. — Хороший меч, знатный! Вся сила макурта в нем.
— Где меч?
— Так понимаете, господин… это… не знаю я… — мелкая дрожь у Хомы сменилась на крупную. Челюсть тряслась так, что он с трудом мог говорить. Но я покажу, где мы его оставили! Там у реки… я покажу. Там с ним ведьма осталась… ведьма, знаете, такая?
— Ветьма? — недоуменно переспросил Лару. — А! Ветьма! Ковен?
— Ковен, Ковен! — Хому внезапно осенило. — Я понял! Ведьма меч и спрятала! Такая гадина!.. Она спрятала, точно!
Сотник с княжичами опять долго совещались, затем последовал ряд команд, смысла которых Хома сперва не понял. Но тут задудели дудки, все вокруг забегали, засобирались. Лару положил руку Хоме на плечо.
— Пойдем, нам покажешь.
* * *
Мост на этот раз возвели удивительно быстро. Йотуны старались изо всех сил. Еще бы, оба улима стояли над душой и подгоняли. Когда, наконец, был уложен последний пролет, они рванули в числе первых. Следом, дюжие охранники волокли Хому. Впрочем, бывший дружинник особо и не понадобился. Гончие быстро нашли лежку беглецов. Что характерно, вокруг было полно следов лесного воинства.
Выходит, вчера те же гончие разом потеряли зрение, слух и нюх? А чем же иначе можно было объяснить, тот факт, что они полдня ходили вокруг да около и не смогли обнаружить беглецов, хотя те, судя по оставленным следам, сидели на самом виду.
Смущенный мастер Лару чесал затылок, а тут еще вернулись посланные вдоль берега разведчики с докладом о том, что найдено дерево, в дупле которого был спрятан меч, а также, о том, что стоянка плотов разорена, а искомые варвары, судя по всему, уплыли на одном из них, предварительно выведя из строя остальные. Аши в бешенстве бегал по берегу. Тэму тоже был вне себя, но сдерживался.
Выходило так, что они собственноручно оставили варварам средство для побега. Глупее ситуации не придумать, а особенно неприятной она станет, когда придется докладывать о своей недальновидности Кругу Вождей. Тэму обратился к шаманам:
— Как такое могло случиться, почтенные махтаны?
Шаманы, двое старых, с длинными волосами и бородами, искрящимися сединой, словно ветки дерева в морозное утро и один молодой, совсем пока еще без бороды с наголо обритым черепом, тоже, казалось, были смущены. Они облазили и обнюхали все места предполагаемого укрытия беглецов. К улимам подошел, тот, который молодой, его худое лицо нервно кривилось при каждом слове:
— Здесь был «серый полог». Это работа ведьмы из Ковена, только они могут прятаться под пологом Верхнего мира сами находясь в мире нижнем.
— И что, никак нельзя было его обнаружить? — мрачно поинтересовался Тэму.
— В любом другом месте Эрсхарна, это не составило бы нам никакого труда, но в Запретных землях, кои южные варвары называют Внутренним кольцом Хром-Минеса, главное уложение махтанов лесного народа запрещает проникать в Верхний мир и выстраивать магический круг, дабы не возбуждать к жизни духов зла и силы неподвластные обузданию, кои могут потрясти устои и основы…
Тэму лишь морщился, слушая эти обычные шаманские бла-бла-бла, но не торопил, зная упертость шаманов на своих уложениях.
— … здесь мы можем лишь кидая гадальные кости указывать на людей и вещи, — продолжал монотонно бубнить молодой, — но над «серым пологом» они не властны…
— Ну, так бросайте же скорей свои кости! — влез в разговор Аши. — Вдруг сейчас уже нет никакого полога!
Пожилые махтаны посмотрели на него осуждающе, дескать, поучи сопляк своего отца детей строгать.
— Пусть светлые улимы прикажут своим воинам и их животным отойти не меньше, чем на дюжину шагов от места гадания, — сказал самый старый шаман, жестом показывая, что и самих княжичей это тоже касается.
Воины не стали ждать приказа и дружно попятились от кустов. Бестолковым гончим придавали нужное направление пинками. Отошли и улимы. Махтанам не следует мешать, когда они совершают свои обряды. Это чревато большими проблемами для помешавшего. Рядом остались только двое мальчишек — помощников. Они расстелили рядом с кустами большой ритуальный коврик. Поставили по его углам четыре бронзовых курильницы, по одной на каждую сторону света. Зачиркали кресалами. Из курильниц потянулись к небу струйки ароматного дыма. Посредине коврика положили большое круглое блюдо, вокруг которого и уселись шаманы. В руках молодого появился мешочек из кожи, развязав который он извлек гадальные кости — три прямоугольные пластинки с полированными гранями. Две он раздал старшим, одну оставил себе. Наклонившись головой к центру круга, шаман произнес краткую скороговорку, после чего все трое бросили кости на блюдо. Те глухо брякнули и в тот же момент, поднимающиеся от курительниц, струйки дыма дернулись, словно по ним стегнули невидимым хлыстом. Шаманы склонились над блюдом, читая послание духов тонкого мира. Молодой достал из мешочка три следующие кости и вся процедура повторилась. Они кидали кости еще несколько раз. Столпившиеся вокруг воины лесного народа, естественно ничего не понимающие в искусстве вопрошения духов, почтительно внимали, священнодейству. Наконец, ритуал закончился. Молодой махтан встал и слегка пошатывающейся походкой подошел к ожидающим в сторонке улимам. Глаза у него были шалые и так и норовили закатиться к небу.
— Повелители судеб сказали нам, — шаман нервно облизнул губы, словно собираясь с силами, — людей трое… мужчина и две женщины… отсюда на половину дневного пешего акче. При них предмет непонятной силы и назначения — очевидно, искомый нами ключ.



Глава 22

— Хм, — Тэму был задумчив. Сказанное махтаном не стало для него таким уж откровением. То, что беглецов трое, ясно было и по следам. Также понятно, что при всем желании, они не могли удалиться больше, чем на один пеший акче. Другой вопрос, что они могли имитировать побег, пустив по реке пустой плот, а сами в это время спрятаться или уйти в другом направлении. Хотя в каком другом?
— Значит, теперь они не прячутся? — уточнил улим.
Шаман мотнул головой.
— Нет, светлый улим. Очевидно, им стало ясно, что лесные воины не покинут запретные земли, пока не отыщут искомое. Нельзя прятаться бесконечно.
Это Тэму понимал и сам. Невозможно безвылазно сидеть под «серым пологом» — людям нужно есть и пить, а значит, им пришлось бы покидать убежище. Это в свою очередь означало, что рано или поздно гончие отыщут свежие следы, которые приведут к укрытию. «Серый полог» эффективен пока преследователи не знают о нем. Даже если ты невидим, ты не бесплотен, и игра в прятки неизбежно закончится поимкой. Если бы не ушли, вероятней всего, попались бы уже сегодня. Да, хитер дэв! Хитер и предусмотрителен. Пленный варвар говорит, что он обычный человек? Ха! Варвар глуп и бессмысленен — обычный человек ни за что не выжил бы после отравления ядовитой кровью ракшасов.
— Мы теряем время брат! — Аши, казалось, уже готов был лететь в погоню, — солнце миновало зенит, дело идет к оранжевым крайнам!
Но Тэму все медлил, все не мог принять решения. Отправить вперед Аши во главе птичьих всадников, как он просит? Половину пешего акче, сархусы преодолеют за дюжину крайн. Но это на равнине, а здесь далеко не равнина. Да и можно ли доверять болвану Аши, который с легкостью загубит любое дело. Отправиться вместе с ним, поручив Лару догонять их с остальным отрядом? Это означало кроме всего прочего, что авангарду на сархусах придется остаться без поддержки шаманов, а места здесь ох как не просты. К тому же, авангард может и не справиться с дэвом, как это уже случилось в прошлый раз, когда погибли все гончие, половина воинов и шаман. Нет, надо идти всем вместе! Пусть это будет медленней, но зато отряд будет подобен не распяленной пятерне, а могучему сжатому кулаку и горе тому, кто встанет у него на пути.
* * *
— Ну, как ты? — участливо спросила Мика.
Я попытался вздохнуть. Вроде получилось. Исчезли сдавливающие грудь стальные кольца. Прислушался к ощущениям. Плющить и корежить меня перестало еще минут пять назад, но огонь, сжигающий внутренности, утих только сейчас. Ощущение было такое, что по жилам течет не кровь, а какой-то перечный раствор.
На этот раз Синерг не стал предупреждать. Меня скрутило неожиданно, прямо на глазах испуганной Мики. Я согнулся пополам, словно от удара под дых, не в силах вздохнуть, упал на колени и завалился на бок. Заорал бы во все горло, если б мог, но не смог и только разевал рот как вытащенная на берег рыба. А Синерг бесцеремонно возился в моем теле, сжимая и перетрясая внутренние органы, выворачивая суставы, скручивая мышцы и напрягая их до каменного состояния. Бормоча при этом что-то про нейросенсорную коррекцию, регенеративную функцию и способность к трансформации. Я бился в свирепой судороге, словно был одержим бесами. Все тело превратилось в сплошной нерв, который Синерг мучительно тянул, наматывая на раскаленную бобину.
Сопротивляться не было никакой возможности, оставалось только скрежетать зубами от боли и ярости на этого потустороннего изверга. Мне казалось, что глаза сейчас вылезут из орбит и лопнут как мыльные пузыри. В конце концов, я почувствовал себя спиралью, через которую пропускают электрический ток такой силы, что все внутри у меня расплавилось, осталась лишь оболочка, которая почему-то плавиться не желала. Сколько это продолжалось? Мне казалось — вечность, но, по словам девушки, выходило, что не больше четверти крайны. Когда ток выключился и внутренности кристаллизовались вновь, я почувствовал, что с телом что-то не то. Причем это «не то» не желало быть объясненным в обычных терминах. Я не стал сильнее или быстрее, как, впрочем, не стал слабее и медленнее. Меня распирало изнутри, словно бы вырос собственный скелет, не помещаясь в теле. Кости, как будто стали длиннее и толще, а мышцы и связки остались прежними. Ощущение было таким реальным, что я принялся рассматривать свои руки и ноги. И сперва не заметил никаких изменений. Впрочем, изменения все же были.
— Ой… — сказала ведьмочка, глядя на меня распахнутыми глазами, — а где твои волосы?
Мазнув ладонью по голове, я ощутил лишь гладкую кожу, словно меня только что тщательно побрили. Исчезла также и отросшая за неделю, щетина на лице, начавшая было превращаться в маленькую бородку. Да что щетина, исчезли волосы на теле, а заглянув в штаны, обнаружил, что лишился растительности и там. При этом, волосы не выпали. Ни на одежде, ни на бревнах, на которых я валялся, не было ни единого волоска. Они словно втянулись в тело. Момент, когда это произошло, я не заметил — не до того было. Девушка же, которая хоть и с испугом, но внимательно наблюдала за моими страданиями, сказала, что моя голова, раз и заблестела, как голый зад при луне. Она же обратила моё внимание, что, несмотря на тотальную алопецию, ресницы и брови уцелели. Судорожно ощупав лицо руками, убедился, что так оно и есть. Чем руководствовался Синерг, оставляя эти жалкие остатки растительности? Вряд ли заботой о моей красоте. Для себя я решил, что если когда-нибудь встречу этого негодяя воочию, первым делом отмудохаю до потери сознания, а потом уже стану разбираться, нужны ли были, или нет все эти процедуры. Хотя скорей всего отмудохать не придется — Синерг представлялся мне, чем-то вроде сферического коня в вакууме, таким же невообразимым, бесплотным, равнодушным и от того жестоким.
В голове сама собой всплыла услышанная где-то блатная песенка:
«Приморили, суки, приморили, отобрали волюшку мою. Золотые кудри облысели, знать у края пропасти стою…»
Уже после, когда страсти по потерянным волосам улеглись, выяснилось, что с тела бесследно исчезли все шрамы, полученные мной в бою с ракшасами и до того. Еще позже, обнаружил утрату всех родинок и родимых пятен. Микаэла заставила меня снять рубашку и тщательно осмотрела. Касаясь пальцами моей кожи, сказала, что она стала нежной, как у молоденькой девушки. Вот бы ей так! (облысение, вероятно, не имелось в виду) Закончив осмотр, она, ехидно прищурившись, заявила, что мне так даже лучше, и теперь я больше похож на человека, а не на пещерного волота, каким был до сих пор.
Лучше или не лучше, но полное обновление кожных покровов, было, налицо. Что еще там у меня обновилось, я не знал, но следовало (хоть и не хотелось) сказать спасибо Синергу, что кожа хотя бы осталась кожей, а не превратилась в какую-нибудь чешую, и перьями не оброс или чего похуже.
* * *
За этими перипетиями прошла пара часов. Судя по удлинившимся теням, было уже около трех по полудню. Жара стала невыносимой, и пряча облысевшую голову от солнечного удара, я забрался под навес. Постоянно прислушиваясь к своему телу, он отмечал, что ощущение несоразмерности скелета почти прошло.
Мика тем временем собралась искупаться. Совершенно не стесняясь меня, она скинула рубашку и стала расплетать небрежную косу. Пришлось старательно отводить взгляд в сторону, потому что при любой попытке посмотреть на девушку (а хотелось!), я тут же натыкался на ее внимательные глаза. Она словно специально ловила мой взгляд. Наконец, справившись с волосами, ведьмочка спрыгнула с плота. Далеко, впрочем, удаляться не стала, а держалась рядом, уцепившись руками за бревна.
Русло реки в этом месте сильно разошлось, и течение стало совсем тихим. Очевидно, и вода, по крайней мере, ее приповерхностный слой стал гораздо теплее, иначе Мика не смогла бы так долго плюхаться.
— Прыгай сюда! — крикнула она мне. — Помойся. От тебя воняет как от хани.
— Потерпишь, — буркнул я из чувства противоречия, про себя отметив, что помыться действительно не мешало бы. Во время последнего сеанса «Синерготерапии» здорово пропотел.
— Ты что, — добавил я, подумав, — ничего не боишься? Течения совсем нет, тащимся еле-еле, а она еще вздумала русалку изображать! Здесь попутный ветер когда-нибудь бывает?
— А ветер здесь почти всегда южный, — беззаботно откликнулась Мика.
— Так на кой черт, парус тогда нужен?
— Он больше нужен, когда назад плывешь. Против течения же. А бояться здесь нечего, берег далеко. Вот будет близко, тогда и буду бояться, — она оттолкнулась от плота и поплыла прочь. «Черт его знает, — подумал я, — может и вправду искупнуться? — неуверенно посмотрел на меч — Синерг не велел с ним расставаться ни на минуту. А не пошел бы он со своими указаниями?»
Девушка меж тем отплыла метров на пятнадцать. Плыла неторопливо, равномерно разводя руками. Волосы стелились по воде. Проплыв еще метров десять, она повернулась и посмотрела на меня. Взгляд ее был таким, что я решился. Подошел к краю плота и попробовал босой ногой воду. Вода и впрямь была теплой, а шлепавшиеся о бревна волны, мелкими и ласковыми. Освежиться очень уж хотелось. Я еще раз посмотрел на Скайрус. «Пять минут и назад», — пообещал я Синергу, и, не позволяя себе раздумывать ни секунды, нырнул в воду. Задержав дыхание, открыл глаза — совсем близко сновали шустрые мальки, плавно извивались водоросли. Еще ниже золотистыми тенями скользили рыбы. «До дна далеко, шест не достанет» — подумал я и пошел на всплытие. Вынырнул, отфыркиваясь, и размашистыми саженками устремился следом за ведьмой.
Догнал я ее быстро, и поплыл рядом, не зная, что делать дальше. Она все решила сама. Внезапно приблизившись, девушка обвила меня руками и ногами и впилась губами в мои губы. Изумленный таким поворотом дел, я, тем не менее, ответил, и мы, непрерывно целуясь, медленно ушли под воду. Вынырнули, кажется, только через минуту. Микаэла разомкнула свои объятия и отплыла на метр, переводя дыхание и насмешливо разглядывая меня.
— Ты что утопить меня решила? — поинтересовался я. — А если я тебя? — шутливо потянулся к Мике и ухватил за плечи, словно собирался исполнить свою угрозу. Та засмеялась и стала вырываться, хлеща меня по лицу мокрыми волосами. Я пытался удержать верткую и скользкую как угорь девушку, но у меня ничего не получилось — она вывернулась и уплыла. Впрочем, тут же вернулась.
— Ты сумасшедшая, — сказал я, заглядывая в ее потемневшие глаза, — ты знаешь об этом? Мало того, что сумасшедшая, еще и провокаторша! — обнял девушку за талию и притянул к себе.
Ничего у нас, конечно, не получилось — в какой-то момент, Мика вдруг вырвалась из моих объятий и быстро поплыла прочь. Несколько очумевший от такого оборота. я не стал больше ее преследовать и счел за лучшее вернуться к плоту, который к тому времени уплыл достаточно далеко.
Взобравшись на бревна, первым делом обратил внимание на меч. Ничего не произошло, Скайрус лежал на том же месте, где я его и оставил. Следующим делом, спустил штаны (действительно, что я подросток, что ли стесняться взбалмошной девицы, которая сама к тому же понятия не имеет о стыде?) и стал их выкручивать. Выкрутив, аккуратно разложил на бревнах для просушки. Я был зол. И на себя, и на Мику. «Какого черта? — раздраженно думал я. — Нашла, понимаешь, время и место для глупостей! И ты тоже хорош, товарищ лейтенант, возбудился, как павиан во время случки! Она тебе не девочка для развлечений. Она ведьма! И, судя по всему, как все ведьмы, порядочная стерва. Как после этого с ней общаться?»
Неслышно подплыла Микаэла, подтянувшись на руках, улеглась грудью на бревна.
— Дай руку-то… — сказала она совершенно обычным голосом, будто не было только что, между нами, этого сумасшедшего любовного припадка.
Не вставая и не глядя, я протянул руку. Крепкая ладошка уцепилась за мои пальцы, и девушка с плеском выбралась из воды. Уселась на краю плота и принялась выжимать волосы.
* * *
— Твой меч больше не тянет из меня силу, — между прочим, сообщила Мика. — Может, он принял меня за свою?
Я лишь пожал плечами, не объяснять же ей то, чего сам не понимаю. Знание не всегда требует понимания. Откуда-то я знал, что Скайрус, он же «проводник», продолжает всасывать магическую энергию, словно пылесос. Более того, скорость выкачивания увеличилась в разы. Просто концентрация данной энергии в местных локациях настолько высока, что «проводнику» уже не требуется размениваться на всякую мелочь, вроде маленькой ведьмы с ее слабеньким магическим полем.
Куда «проводник» перекачивал энергию? За счет чего создавалась разность потенциалов? И за каким, собственно, хреном это нужно? Всего этого я не знал, да и знать пока не хотел. Как говорится: многие знания — многие печали.
Как человек военный, к тому же невысокого звания, я довольно легко мирился с отведенной мне ролью. По всему выходило, что это роль пешки. Пешка может двигаться только вперед. Она не ведает и не должна ведать, куда и зачем ее двигают. Знания такого рода ей только повредят, ведь, как известно — пешками легко жертвуют. Да, она может рубить куда более могучие фигуры, но только при определенных обстоятельствах, которые зависят как от везения, так и от таланта игрока. Повезет — дойдешь до края доски и станешь ферзем (или кем тут становятся?). Не повезет — сгинешь где-нибудь по пути, так и не узнав, то ли тобой пожертвовали во имя неведомой великой цели, то ли просто зевнули по невнимательности. Кто там кричит, что мечтает стать героем? Плюньте тому в его бесстыжие глаза или пожалейте, в зависимости от того врет он или заблуждается. Стать неизвестным героем чужой войны — хуже участи не пожелаешь.
Ладно, абстрактные рассуждения, практической пользы не несут — подумаем о чем-нибудь актуальном. Например, о том, что нам делать с Тишей. Судя по всему, в нынешнем плачевном состоянии, девчонка долго не протянет — она не пьет и не ест.
Этот вопрос я и поставил перед ведьмой.
— Мы, ничего не сможем сделать, — был её ответ.
— Мы, не сможем, а кто сможет? — ухватился я за это личное местоимение, как за последнюю надежду. — Кто-нибудь сможет?
— У девочки похищена большая часть души… тело без души, жить не может.
— Кем похищена? — возмутился я. — Кто, эта тварь?
— Я! Я, эта тварь! — выкрикнула Мика и сгорбилась. — Я погибала, там… в Верхнем мире… уже ничего не соображала и схватила первое, до чего смогла дотянуться… до сущности Тиши. Теперь она во мне, благодаря ей, я смогла вернуться.
— Как в тебе? — я был поражен.
— А ты думал, почему я на тебя набросилась в реке? Я ни одного самца к себе больше в жизни не подпущу!
— Это… это Тиша?
— Да, — горько ответила ведьма, — у меня уже, какое-то раздвоение личности началось… и чем дальше, тем больше. Когда она… её тело умрет, я, наверное, сойду с ума.
— Ну так, верни ей душу!
— Не могу!
— Да почему же?
— Да потому, — всплеснула она руками, — для этого надо выйти в Верхний мир, нам обеим… Тиша и раньше не смогла бы этого сделать, а уж теперь… — Микаэла безнадежно махнула ладонью. — Не говоря уж про то, что в такой близости от Сердца Хром-Минеса, выйти в Верхний мир — верное самоубийство.
— Не понимаю… — честно сознался я, — но, на что-то ведь ты рассчитывала, когда пеленала её, тащила на плот… Что, совсем ничего нельзя сделать?
— Амма смогла бы.
— Кто?
— Амма Сцелла — мать-настоятельница Обители ведьм. Я пытаюсь с ней связаться, все время пока мы плывем.
— И что? Помехи на линии?
— Не отвечает, — развела руками Мика. — Я говорила тебе, помнишь, там возле Улахи? Я провинилась, не выполнила задание, мне нет больше хода в Обитель. Но я буду продолжать пытаться, — упрямо добавила ведьма, — пока в Тише есть хоть искорка жизни, буду продолжать…
— Вот, здесь надо бояться, — вывел меня из задумчивости голос Микаэлы. Тон ее был равнодушным, что не вязалось со смыслом сказанного. Осмотревшись на местности, я понял, что так оно и есть.
За очередным поворотом, реку встречала холмистая гряда, разбивавшая единое русло на множество рукавов. Лучшего места для засады не придумать — куда не сверни, всюду узкие протоки, омывающие россыпь небольших островков, представляющих собой заросшие лесом холмы. По берегам сплошным зеленым валом тянулись кусты — хоть роту в них укрой, хрен заметишь. Некоторые протоки сплошь заросли кувшинками. Похоже, течение там было совсем медленным. Я почувствовал, как тревога занозистой спицей проникает в сердце.
— Здесь пришлые бандиты на старателей засады устраивали, — спокойно рассказывала девушка, — чего корячиться, амулеты собирать? Напал, убил, забрал и все дела. Дело прибыльное. По меньшей мере, две трети идиотов во время драки укокошат — вся добыча оставшимся. Нормально для тупых самцов.
— Феминистка, блин! — не выдержал я.
Мика покосилась на меня, но спрашивать объяснения незнакомого слова не стала.
— Надеюсь, хэкку не успели сюда добраться, — пробормотал я. — А если успели?
— Ну… — девушка пожала плечами, но по выражению ее лица я понял: «Тогда кранты нам!»
— Ладно, — терпеливо начал я, — будем надеяться на лучшее, но исходить из худшего. В связи с этим, что ты предлагаешь? Может нам пристать к берегу и осмотреться, через этот твой Верхний мир?
— Если они здесь, это будет для них лучшим подарком. А если нет, то мы потеряем время, — сказав это, Микаэла приняла задумчивый вид и замолчала. Я терпеливо ждал. — Вот, что… — снова начала она, — уже вечереет, а вечером здесь всегда туман. Можно попробовать проскочить. Даже если Рыжие здесь, у них не было времени разобраться в этом лабиринте, а я знаю пару хороших проток… Если повезет, проскочим.
Глядя на зеленеющие впереди холмы, распластавшиеся по горизонту на добрый километр, я подумал: «А ведь девка, пожалуй, дело говорит! Чтобы все тут перекрыть — дивизия понадобится, а Рыжих не больше сотни. Может проканать». А вслух сказал:
— Слушай, откуда ты все тут знаешь?
Она хмыкнула, что видимо должно было означать: плавали — знаем!
* * *
'Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак:
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак'.
Тихонько напевал я, любуясь на закат. Мика непонимающе косилась — пел я по-русски.
'Люди сосланы делами,
Люди едут за деньгами,
Убегают от обид, и от тоски…
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги'.
Солнце еще золотило верхушки холмов, когда над рябой, потемневшей поверхностью воды появились первые языки тумана. Легкие, как вуаль, они струились над рекой. Не входя в прибрежные заросли, не сливаясь с ними, плыли по течению. Понемногу густея, сизые клочья тумана превращались в сплошную завесу, затопляя заросшие берега. Постепенно, все обозримое пространство реки оказалось покрыто колышущейся белой пеленой. Она оторачивала розовые от солнца высокие берега.
«Красиво, черт возьми! Прямо молочная река с кисельными берегами!» — подумал я, перед тем как стена тумана накрыла нас с головой. Сразу стало холодно и сыро. И ничегошеньки не видно, уже в пяти шагах. Плот тихонько плыл к заранее выбранному участку речной дельты. Роль движителя исполнял я с шестом, штурманом была Мика, полушепотом отдающая команды, с какой стороны и с какой силой толкнуть шестом. Каким образом ведьмочка угадывала направление в этом непроглядном молоке, для меня оставалось загадкой, но держалось она уверенно, и я счел за лучшее положиться на ее неведомое чутье.
Протока, выбранная девушкой, была узкой и извилистой, но, по словам Мики, именно ее русло было самым чистым и свободным от препятствий.
Плыли очень медленно, повинуясь еле заметному течению. Иногда останавливались в заводях и подолгу чего-то ждали затаив дыхание, потом опять двигались вперед. Постепенно сгустились сумерки, и я перестал видеть собственные руки. Тут даже ведьма спасовала, предложив подождать, пока взойдет луна и немного рассеется туман.
Луна вскоре взошла. В ее свете, туманная пелена переливалась перламутром, струилась белыми фестонами, образуя из них смешанные с темнотой узоры.
На мой вопрос, почему бы не оценить обстановку с помощью Верхнего мира, ведьма шикнула на меня, велев заткнулся и не мешать. Но потом, смилостивившись, объяснила, что шаманы хэкку наверняка уже знают про нее и если они тут, то по самому ничтожному возмущению сразу же отследят наше местоположение.
Мне было несколько обидно, что какая-то соплячка тут раскомандовалась. Но, с другой стороны, я видел ведьму в деле и догадывался, что зря она строжиться не станет. Сказано молчать, значит надо набрать в рот воды и положиться на ее внутренний навигатор. Оставалось только прислушиваться. Но звук в тумане тоже обманчив, даже вода под плотом плескалась, то громко, будто под самым носом, то глухо, словно вату в уши вставили.
Мы двинулись вновь. Местами протока сужалась настолько, что ветви, росших на берегу деревьев то и дело выступали из темноты, пугая своим неожиданным появлением. Они скребли по мачте, норовили попасть по лицу, затем снова таяли в зыбкой пелене.
Плот медленно, но неуклонно продвигался вперед, сквозь редеющий туман стали видны звезды, и Мика повеселела. По-видимому, Рыжие все-таки не сумели или не захотели нас преследовать, объяснила девушка причину своей радости, во всяком случае, они ничем себя не проявили, и ведьма не обнаружила никаких свидетельств их пребывания в дельте. На мой вопрос, каких именно свидетельств она не обнаружила, и сколько нам еще петлять, вздорная девица ответила в своей обычной грубой манере, мол, каких надо таких и не обнаружила, а петлять осталось не больше крайны. Дальше чистая вода до самого Грозового леса.
Что за Грозовой лес такой, я спросить не успел.
Откуда-то из темноты донесся крик:
— Господин рыцарь! Эй!
Мы со Микой, аж присели от неожиданности.
— Господин рыцарь… — продолжал надрываться невидимый крикун. — Мак! Слышите меня? — голос казался знакомым, но туман искажал тембр.
— Это я, Хома! Господин рыцарь, слышите меня?
Опаньки! Мы переглянулись. Ведьма показала мне кулачок, а потом прижала указательный палец к губам.
— Господин Мак, помогите нам! — кричал Хома. — Со мной господин капитан Эд… он ранен, нам нужна ваша помощь! Проклятые гнались за нами…мы с ними дрались… все погибли, только нам с капитаном удалось оторваться! Мы задержали их, но капитана ранили, и теперь он не может идти! Если вы нам не поможете, он погибнет! — в голосе дружинника было столько мольбы, что в душе у меня, что-то дрогнуло.
— Откуда он знает, что мы здесь? — прошептал я. Микаэла пожала плечами, она была напряжена, как натянутая струна. Дело принимало неожиданный, даже для ведьмы, оборот.
— Мы видели ваш плот, — продолжал голосить Хома, словно отвечая на мой вопрос, — когда еще не лег туман. Но боялись кричать, чтобы не привлечь внимания Рыжих. А теперь мы боимся, что вы уплывете без нас и господин Эд приказал мне позвать вас. Если вы не поможете, мы погибнем!
— Они могли сюда добраться раньше нас? — я вопросительно заглянул в лицо свое спутнице. Та опять пожала плечами. — Могли? Они ведь ушли еще вчера утром, так? И хэкку могли на них напасть в дороге? Ну, что ты молчишь? Выходит, они пострадали из-за нас… они прикрывали нас?
— Я не верю ни одному слову, этой сволочи! — страстно зашептала девушка, хватая меня за рукав.
— Эк, удивила! — я вырвал у нее руку, — Ты, вообще кому-нибудь веришь? Ты же сама говорила, что хэкку здесь нет, или не так?
— Вспомните, мы ведь сражались бок обок! — кричал Хома. — Спасали друг другу жизни! Я спас вам жизнь, помните, там в пещере? Вы не можете нас оставить, бросить своих друзей на смерть, благородные рыцари так не поступают! — при этих словах я дернулся, словно меня ударило током — Хома прав, оставить их тут вдвоем с раненым капитаном будет подлостью, которую я не смогу себе простить до конца жизни.
— Откуда он кричит? — я крутил головой, туман искажал картину, мешая определить, откуда голосит доблестный дружинник. — Хома ты где? Эй! Слышишь меня?
Мика в ужасе прикрыла ладонью рот, словно это она только что выдала наше местоположение.
— Не дрейфь, — весело подмигнул я ей, — гвардия своих не бросает!
— Идиот! — прошептала девушка. — Какой же ты, идиот! — на ее лице появилось выражение полной безнадеги.
Я, напротив, испытывал состояние непонятно откуда взявшейся эйфории и воодушевления. Хотелось петь, хотелось спасать всех, кого только можно спасти, а в особенности своих друзей дружинников, во главе с бравым капитаном. Вместе, мы сила!
— … И сразу — «Полный назад! Стоп машина! На воду шлюпки, помочь! — запел я песню Высоцкого. — Вытащить сукина сына, или там, сукину дочь!»
* * *
На блюде у шамана с треском подскочили и повернулись две гадальные кости — первая указала направление, вторая, расстояние до источника голоса. Второй махтан совершал пассы над дымящейся курильницей тихонько подвывая в такт. Морок удался на славу — зачарованный дэв выдал себя!
— Хорошо кричал, убедительно! — мастер Лару брезгливо похлопал по плечу, преданно заглядывающего ему в лицо Хому. — Светлый улим сказал: будешь живой!
* * *
Эйфория прошла также внезапно, как и началась. «Чего это я тут распелся?» — пробормотал я, приходя в себя. В голове воцарились свистящая пустота и беспощадная ясность. А между лопаток, там, где в ножнах висел Скайрус, уже начался знакомый зуд и покалывание. Я огляделся. Мика сидела на корточках, прислонившись спиной к мачте, ее лицо имело отсутствующее выражение. Казалось, ее уже ничего в этом мире не интересует.
— В воду, быстро! — яростным шепотом прошипел я ей. Поскольку она никак не отреагировала на мои слова, может быть, просто не успела, я ухватил ее за ворот треснувшей рубашки и как котенка сбросил в воду. Подхватил на руки Тишу и прыгнул туда же, затащил, слабо сопротивляющуюся Мику, под плот. Через секунду, на то место, где мы только что стояли, обрушился град стрел. Спустя еще несколько секунд, плот оказался так густо утыкан ими, что со стороны стал напоминать какого-то диковинного плоского дикобраза. Парус и навес превратились в лохмотья, а потом и загорелись — некоторые стрелы оказались зажигательными. Мы сидели под плотом, прислушиваясь к стуку втыкающихся в бревна наконечников. Я опасался, что Тиша нахлебается воды, поэтому зажимал ей рот и нос.
К счастью, смертоносный дождь быстро утих, и нам удалось высунуть головы из воды, жадно вдыхая насыщенный влагой воздух. Наспех отдышавшись и оглядевшись, я скорей почувствовал, чем понял — дело совсем плохо — мечом от стрел не отмашешься.
— Как думаешь, — поинтересовалась Мика, откидывая с лица мокрые волосы, — мы еще живы, или уже умерли?
Я мельком глянул на нее и кивнул на пылающую мачту.
— Эти уроды порядком попортили наш плот, вот что я думаю.
— Успокойся, — невесело усмехнулась девушка, — он нам больше не понадобится. Знаешь, почему прекратился обстрел? Рыжие пустили свое зверье. Сюда со всех ног несутся гончие.
«И ведь не поспоришь», — подумал я, тщетно пытаясь выдернуть некстати застрявший в ножнах меч.
Мне уже казалось, что я слышу яростное дыхание и сопение, ломящихся сквозь чащу тварей, когда началась трансформация.
Я выгнулся и взвыл от дикой боли. Скайрус-проводник вплавлялся в мою спину, словно стремился заменить собой позвоночник. А потом я снова превратился в спираль, через которую хлынул мощный поток энергии, выжигая все человеческое, чтобы заменить чем-то иным непонятным, страшным. Мышцы плавились, кости гнулись, как медная проволока. Я таял изнутри, чтобы кристаллизоваться во что-то другое.
Мику отбросило в сторону волной арктически морозного ветра. Она упала, ломая корку льда, покрывшую поверхность воды на много метров вокруг. Туман превратился в снежную взвесь — кристаллизация забирала тепло из окружающей среды.
Когда кости лица обломились словно истаявший лед и застыли, преобразовав лицо в вытянутую хищную морду с огромными клыками, крик боли (я оказывается не переставал орать) превратился в хриплый рев, равный по силе вою авиационной турбины.
Выскочившие из леса гончие, поджав хвост, как испуганные собачонки, кинулись обратно, вместе с летящими следом, обломанными ветками. Все это время, я словно бы видел себя со стороны. В первую очередь, трансформация коснулась мозга, раздвоив его «я». У Макса-монстра почти исчез здравый смысл, замененный чувствами и рефлексами, а Максим-человек с ужасом и каким-то извращенным интересом наблюдал, как его тонкое человеческое тело раздувается, меняя очертания превращаясь в нечто жуткое, зловещее, чему и названия не подберешь. Кожа чернела, превращаясь в чешую, которая в свою очередь покрывалась броневыми пластинами, издающими металлическое бряканье при каждом движении. Когда я попытался поднять руки… бля-а… за моей спиной веером раскрылись огромные черные крылья. Я все еще не знал, что со всем этим делать. В качестве эксперимента, ухватил внезапно удлинившейся, когтистой лапой неосторожную гончую и поднес к глазам. Тварь визжала и брыкалась. Тогда я взял и откусил ей голову. Покатал на языке и сглотнул одним махом. Выждал паузу, словно оценивал ощущения и в два укуса доел остальное. При этом человека-Максима чуть не стошнило от такой мерзости, а Макс-монстр понял эти позывы по-своему — откуда-то из желудка поднялось нестерпимое жжение, и из его приоткрывшейся пасти, как из прохудившегося газопровода, рванул столб огня, живо запаливший прилегающий сектор леса, метров на десять в глубину. Макс-монстр, неожиданно легко взмахнул своими огромными крыльями и внезапно оказался в двадцати метрах над землей. Максим-человек, было, испугался, вспомнив про Полог смерти, но Максу-монстру, парящему над холмами, не было до этого никакого дела. Впрочем, дело он себе нашел быстро. Освоившись в воздухе, он, своим неестественно зорким, пронзающим темноту, туман и толщу воды, зрением, стал высматривать букашек осмелившихся его потревожить. Букашек оказалось в достатке. Они метались по ставшим для них западнёй островкам. Я откуда-то чувствовал их мысли. Вернее, мыслей особых не было, одно лишь горячее желание оказаться где-нибудь подальше от этих мест. Горячее желание, следовало еще подогреть. Макс-монстр, вызвав в себе уже знакомое ощущение, мазнул огненным шлейфом туда-сюда, отрезая им дорогу. Лес полыхал вовсю, а меня захлестнула ледяная ярость — победа в отсутствие достойного противника была не победой вовсе, а сплошным разочарованием, не приносящим удовольствия. Впрочем, мне повезло, один очаг сопротивления все же нашелся. Тройка шаманов, прибившиеся к ним ученики и самые храбрые воины хэкку решились противостоять ужасному чудищу с небес. Они сбились в круг, а шаманы внутри, пытались камлать.
Взревев от радости и боевого восторга, я спикировал в центр круга, намереваясь ухватить в каждую лапу по шаману, но к своему удивлению, добраться до них не сумел. Ощущение было, словно со всего маху налетел мордой на резиновую стену. Отскочив, как упавший на воздушный шарик, майский жук, я набрал высоту и заложил новый вираж, высматривая, что там не так. Ага, над мятежной группкой наливалась малиновым, сфера защитного поля.
Не размышляя больше ни секунды, я, кружа над поляной, обрушил на них водопад огня. Сгустки бездымного оранжевого пламени стекали с защитного купола, раскатываясь по лесу огненными клубками. Видимого ущерба, малиновой сфере моя атака не принесла, но фигурки внутри засуетились, очевидно, им стало неуютно. Похоже, что данный вид магической защиты, успешно отражая напор магического огня, огню обычному противостоял лишь с трудом, а его вокруг хватало. Деревья возле поляны пылали словно сухостой, заставляя воинов внутри магической сферы тревожно топтаться. Поняв это, Макс-монстр сменил тактику — начал метаться туда-сюда, на ходу вырывая с корнем деревья и швыряя их в сферу, попутно обдавая огнем. Не сразу, но это принесло плоды. Не в силах больше терпеть невыносимый жар от гигантского костра, который я развел возле них, хэкку дрогнули и, бросая магический круг, с воплями начали разбегаться в разные стороны, презрев команды вождей и истерические призывы шаманов. Помогло это немногим. Господствуя в воздухе, я исправно поджигал тех, кто сумел прорваться через горящие баррикады деревьев, небольшими огненными плевками, экономя боекомплект. Всех достать я, конечно, не сумел, но такой целью и не задавался. Это все равно, что топтать муравьев в траве — кто-нибудь да удерет.
По мере того, как разбегались ее защитники, магическая сфера слабела все больше, пока, наконец, не лопнула с сухим почти неслышным треском. В ту же секунду я спикировал как орел на кролика. Орудуя когтистыми лапами и шипастым хвостом, вмиг раскидал последних защитников, и, наконец, добрался до вожделенных шаманов. Молодой был особенно сладким. Его тонкие косточки приятно хрустели на клыках.
Теперь Макс-монстр был сыт, и дальнейшие его действия были вызваны лишь желанием развлечься. Я взмывал на пару десятков метров над землей, намечал очередную жертву и падал на нее, в миг разрывая в клочья зубами и когтями. Особенно мне нравилось ловить неповоротливых и крупных, мишек-йотунов. Вертких, как крысы, гончих схватить было куда трудней.
Потом и это прискучило, я стал просто поливать огнем по площадям, рисуя пламенной струей затейливые узоры на склонах холмов. Вскоре почувствовал, что стал уставать. Пронизывающий меня, и дающий силы, энергетический поток быстро иссякал. Максим-человек понял, что надо торопиться. Найдя глазами плот, и последний раз тяжело взмахнув крыльями, спланировал к нему.
Меняться я начал еще в полете. Первым, по-английски, не прощаясь, из сознания исчез Макс-монстр. Потом куда-то пропали крылья. Максим-человек плюхнулся в протоку уже без них, и, как оказалось, без хвоста. Как ни странно, обратная трансформация прошла почти безболезненно, этому способствовала и вода, охлаждающая мое раскаленное, меняющееся тело. Полежав немного на мелководье, я встал на четвереньки и выбрался на берег.



Глава 23

Воспоминания о недавнем монструозном прошлом были несколько отстраненными, словно не я только что разорвал в клочья и спалил заживо несколько десятков или сотен живых существ, а иных и сожрал. Периодически накатывали приступы тошноты и тянуло блевать. Ощущение, словно наелся дерьма — невыносимо хотелось почистить зубы и немедленно прополоскать рот. Я полоскал и не раз, но без всякого результата. Во рту прочно засел мерзостный вкус крови и живой плоти. Хотя, вполне возможно, виной тому были физиологические последствия трансформы.
Постоянно срабатывала ложная мышечная память. Хотелось захлопать крыльями и махнуть хвостом. Собираясь почесаться, я ловил себя на мысли, что опасаюсь пораниться когтем. Поразмыслив над всем этим, решил, что какая-то часть внутри меня после превращения изменилась навсегда. Хорошо это или плохо, пока что неясно.
Мику я нашел недалеко от плота. Девушка пряталась под кустом, как побитая собачонка и никак не хотела выходить. Когда мне надоело уговаривать, я просто вытащил ее за руку из кустов, забросил на плечо и потащил к плоту. Она не сопротивлялась, но и не помогала — таращилась испуганными глазами и бормотала что-то неразборчивое. Прислушавшись, разобрал — юная ведьма просила господина дракона, просто убить ее, и съесть тело, но отпустить душу. Сообразив, что под господином драконом подразумеваюсь я, испугался, не тронулась ли девушка умом, после случившегося? Поразмыслив, решил, что разберусь с ней потом, сейчас же требовалось поскорее покинуть эти негостеприимные места.
Вокруг пылал лес, где-то поблизости, бегали недобитые остатки отряда хэкку, поэтому, несмотря на накатившую свинцовую усталость, я принялся действовать. Перво-наперво, нашел свою одежду, разорванную во время трансформы. Решив, что починю ее на досуге, ограничился сооружением набедренной повязки и занялся плотом. У нашего неказистого судна сгорела мачта и весь такелаж, но сами бревна были влажными и огонь их почти не тронул. Что не менее важно, не пострадали связывающие их веревки, а вот это уже было чистое везение. Уцелели и два из трех шестов, один куда-то подевался. Зато сгорела свернутая в бухту веревка, связывающая плот с самобытным рулевым булыжником. Пришлось кругляш выбросить, толку теперь с него не было никакого.
Туман рассеялся, зато его сменил дым от горящего леса. От него слезились глаза, и першило в горле. Энергично толкаясь шестом, я преодолел последнюю часть протоки. Нам повезло не встретить по пути ни одной из тварей хэкку или самих воинов лесного народа. Хотя, последние вряд ли сохранили достаточно боевого духа для нападения на нас, но сталкиваться с ними нос к носу, все равно желания не возникало.
Последняя часть пути пролегла по горящему лесу, но по счастью, русло нигде не оказалось перекрыто баррикадой из горящих деревьев, и вскоре крайний из островков дельты остался за кормой.
Пока прорывались сквозь огненную чащу, Мика заметно ожила. На меня она смотрела все еще со страхом, но зомбированной куклой больше не выглядела, и даже взяв один из шестов, пыталась помогать толкать плот. Толку от нее было немного ввиду недостатка сил и массы тела. Я даже опасался, как бы она не повисла на шесте посреди реки подобно Страшиле, пока он еще не стал мудрым. Самое главное, что из речи юной ведьмы исчезла заносчивость и неизменно хамоватый тон.
После выхода из дельты, течение значительно ускорилось и горящие острова стали быстро удаляться. Очередной раз, бросив взгляд в ту сторону, я различил посреди реки какое-то светлое пятно. Сперва подумал, что показалось, но Мика подтвердила, что тоже видит, что-то плывущее по реке следом за ними. И это что-то, верней, конечно, «кто-то», пытается подавать нам сигналы.
— Помогите! — разнеслось над рекой. — Помо… — в этот момент кричащий ушел под воду и вопль оборвался. Мы с Микой переглянулись. Мы узнали этот голос. Да и как было не узнать, если меньше часа назад, он уже просил о помощи.
— Хома… твою мать⁈ — удивился я. — Ты?
— Господин рыцарь, помогите! — кричал вынырнувший на поверхность Хома. — Помогите, господин ры… — он опять ушел под воду, и мне стало ясно, что непотопляемый доселе дружинник, на сей раз таки готовится утонуть.
— Туда ему и дорога, скоту! — удовлетворенно сказала ведьма, наблюдая за отчаянно барахтающимся в воде кандидатом на утопление. Глянув на меня, она выпучила глаза. — Не собираешься ли ты его спасать?
Я лишь кивнул — собираюсь, мол. Не объяснять же ей, что тонкий слой гуманизма свойственный людям моего общества, еще не успел сползти старой змеиной кожей. И не могу я вот так, за здорово живешь, позволить человеку утонуть даже если человек этот, порядочная скотина.
Мика всплеснула руками, но перечить не посмела, сбросив Скайрус на палубу, я прыгнул в воду и поплыл. Плавал я быстро и успел добраться до Хомы, прежде чем тот окончательно не ушел на дно.
Вытащенный на плот бывший дружинник, выглядел весьма жалко — одежда разорвана, бороду и волосы, похоже, здорово опалило огнем. Про побитую морду, на фоне всего остального можно было и не упоминать. Держался Хома подобострастно, взгляд имел заискивающий. Оно и понятно, чуть было не подвел бывших товарищей под монастырь и теперь справедливо опасался заслуженного возмездия.
— Ну, борода многогрешная, — сказал я ему, выжимая набедренную повязку, — рассказывай, как докатился до жизни такой?
— Попутали меня, господин благородный рыцарь, Мак! — сконфуженно бормотал дружинник. — Били и пытали меня и шаманством своим проклятым морочили! И муде мои в пасть к гончей совали. Тут и не таким селезнем закрякаешь! Но, нашаманили они на свои рыжие головы! — Хома заметно возбудился, в его голосе появился пафос. — Всем известно, что нельзя колдовать в Запретных-то землях! Вот и накликали демона ужасного, крылатого Гишу! Страсть-то какая, господин рыцарь! Я только его увидел и обделался со страху! Ксаламас! Лопни все это небо! Как вы сами-то уцелели?
Мы с Микой переглянулись. По всему выходило, что хэкку, а стало быть, и находившийся вместе с ними Хома, не знали, откуда появился, нашинковавший их в мелкий винегрет, дракон.
Дружинник еще долго рассказывал, как хэкку выследили их отряд, как доблестно сражались дружинники и пали в неравном бою, один аккети куда-то делся. Как их с капитаном, ослабевшим от ран захватили в плен. Капитана убили сразу, а его, Хому, изощренно пытали — поджигали бороду, крутили яйца, душили шаманским дымом, пока он не изнемог и не потерял волю, пойдя на сотрудничество с нелюдями.
Микаэла слушала молча, время от времени меча в Хому презрительно-недоверчивые взгляды, и я подумал, что будь ее воля, дружинник уже кормил бы рыб — ведьма не только не стала бы его спасать, а еще и помогла бы отправиться на дно.
Сам я, как не странно, не испытывал к Хоме ни злости, ни неприязни. Что с него взять? Обычный рядовой средневековый человечек. Жадный и трусливый. Положиться в трудную минуту на него нельзя, но и опасности не представляет, по крайней мере, в одиночку. А может еще и сгодится на что-нибудь, мало ли как оно в жизни складывается. Во всяком случае, Синерг не возражал против его спасения.
Стало свежо. Из обломков мачты сложили в очаге костерок. От нехитрого колдовства Микаэлы, сложенные пирамидкой дрова мгновенно вспыхнули ярким, синим пламенем. Потом огонь стал обычным, красным и долго горел, потрескивая и выбрасывая в темноту фонтанчики искр. Давно скрылись за очередным поворотом русла горящие острова, и пламя костра осталось единственным ярким пятном в черноте, залившей небо и реку. Плот, медленно вращаясь, плыл по течению. Тихо хлюпала невидимая вода. Я согрелся, по телу разлилось тепло, и меня с непреодолимой силой стало клонить ко сну.
— Поспи, — сказала, заметившая это, Мика, — я послежу.
Я не заставил себя упрашивать — улегся возле очага, кое-как прикрылся остатками одежды. Глаза слипались, но я все никак не мог заставить себя расслабиться. Впервые за все время пребывания на Эрейне меня никто не преследовал, и я никуда не спешил. Это было так непривычно, что требовало времени для осознания. Юная ведьма сидела по другую сторону очага. Обхватив руками голые колени и положив на них подбородок, она смотрела куда-то вдаль.
С другого края плота продолжал бухтеть, почти невидимый в темноте, Хома. Дружинник все сокрушался о своем утраченном богатстве, которое они с господином рыцарем честно заработали в пещере. Я велел ему заткнуться, и горе-воин покорно затих. Некоторое время я смотрел на ровно светящиеся оранжево-красным, угли костра, и не заметил, как уснул.
* * *
Пробуждение было суматошным. Мика трясла меня за плечо, глаза у нее были по полтиннику.
— Макс, Макс!.. — повторяла она, — просыпайся! Амма зовет!
— Что случилось? Кто зовет? Да не тряси ты меня… проснулся уже.
— Амма Сцелла, мать-настоятельница… она, наконец, откликнулась на мой зов и проложила нам дорогу, через Лес Духов! Бери Тишу и пошли.
— Сбрендила, что ли? С ума сошла, как обещала? Куда пойдем, мы ж посреди реки…
— Туда, — она показала рукой, удивляясь моей непонятливости, — в Лес Духов.
Я огляделся и сон окончательно вылетел из головы.
Пока я спал, плот, оказывается причалил к берегу, сплошь заросшему кустарником. За кустарником поднималась стена деревьев.
— Пошли! — нетерпеливо понукала ведьмочка, — амма ждать не любит, когда зовет к ней на всех четырех, поспешают.
— Да куда тут идти, темень и сплошные заросли?.. — начал я и осекся. Мика прыгнула с плота прямо в кусты, и они послушно расступились перед маленькой ведьмой, давая дорогу.
«Эге, да тут все серьезно,» — смекнул я, и больше не споря, аккуратно подхватив невесомое Тишино тельце, шагнул следом.
— А этого здесь, что ли оставим? — кивнул я на беззаботно дрыхнувшего дружинника.
— Его не звали — Микаэла пожала плечиками. — Да мы быстро обернемся. В Лесу Духов время не так идет. Если знать путь, за пол крайны можно куда хочешь дойти.
Лес Духов встретил нас запахом прелой листвы. Его огромные деревья своими могучими стволами соединяют мир живых с Верхним миром. Там, в скрывающих небо кронах обитают духи ушедших.
Меж неохватными морщинистыми стволами свисали гирлянды лиан. Переплетаясь самым причудливым образом, они карабкались вверх и низвергались вниз, обвивая деревья и соединяясь на земле с их огромными корнями, образуя запутанные лабиринты. Казалось, здесь не пройти, но Микаэла без труда находила дорогу. Я еле успевал за ее быстрой походкой.
В полусумраке лесной чащи мерцали бледные отблески каких-то светящихся точек, возникающих то тут, то там. Они гасли, затем снова разгорались, освещая все вокруг неживым светом, не дающим красок и не оставляющим теней. Не было слышно ни пения птиц, ни жужжания насекомых, мрачную тишину нарушало только наше дыхание, да хруст веток и шорох палой листвы под ногами.
* * *
Наш путь был недолог, не прошло и десяти минут, как лесная чаща превратилась в просторную кедровую. рощу, и мы вышли на берег реки.
Только вот, это была совсем другая река. Да и местность другая, равнинная — никаких тебе гор вокруг.
— Слышь, Мика, — спросил я ведьмочку, — а зачем я, этой вашей амме понадобился? Я понимаю, ты или Тиша…
— Ни я, ни Тиша её не интересуем. Может захочет помочь, а может не захочет. А ты, зачем-то понадобился. Скоро узнаешь.
Поняв, что от нее ничего не добиться, я прекратил расспросы.
Только проснувшееся солнце, нежно ласкало землю. Вдоль берега реки, по мелководью важно разгуливали длинноногие розовые птицы. Испуганные приближением путников, они дружно взлетели, наполнив воздух хлопаньем крыльев, и пронеслись над самыми головами, словно розовая вьюга, заставив меня невольно пригнуться.
— Это грали, они безвредны, — успокоила Микаэла. — Мы почти пришли.
Жилище ведьм явилось внезапно, как мираж, словно упала невидимая пелена. Вот только был пустой берег, а вот уже, не больше, чем в сотне шагов от нас, на поляне среди хвойного бора живописно расположились несколько хижин.
Хижины едва поднимались от земли и выглядели так словно их не построили, а вырастили вместе с деревьями. Вставили в землю соломину и выдули полушария в человеческий рост. Ни стен, ни крыши не было видно под толстым слоем дерна, покрытого зеленой травой. Возле домиков, я с удивлением заметил аккуратные грядки, засаженные разными растениями. Несмотря на раннюю весну они уже вовсю цвели, что означало, без колдовства тут не обошлось.
Предназначались ли эти злаки в пищу или для ведовских обрядов, я судить не мог, ввиду отсутствия достаточных оснований.
— Ну, что ж, коли набрался храбрости посетить Обитель ведьм, так слушай, — инструктировала Микаэла, — с сестрами не заговаривай и в глаза им не смотри, белого народа одна я в обители, остальные у нас разного рода племени и мунгиров, как они вас называют, никто не любит. Что надо узнать, спрашивай меня или амму. Помни: ведьмы делают то, чего, от них ждут, а ждут от них обычно одних пакостей.
* * *
Обитательницы деревни высыпали наружу, поглазеть на пришельцев. Однако, нашему приходу никто не удивился — просто стояли и молча смотрели. Кого здесь только не было: бронзовокожие, сухие как былинки аккети; приземистые, рыжеволосые девушки хэкку с голубоватой кожей и даже желтые, как осенние листья, узкоглазые нетси, живущие по ту сторону Поясных гор. Похоже, мужчин здешние обитательницы не жаловали. Их взгляды царапали меня словно острые стрелки. Некоторые из сестер, судя по всему, не смогли удержаться от мелких пакостей: не пройдя и четверти пути, я пять раз споткнулся на ровном месте, а однажды меня больно стукнула по макушке сорвавшаяся с дерева шишка. Старательно избегая встречаться с ними глазами, я отметил, что в обители ведьм царит вязкая гнетущая тишина.
Словно чья-то огромная, невидимая рука разом прихлопнула всех птиц, мух и жуков, всех кузнечиков в высокой траве. Ветерок колышет ветки, но не слышен шелест листвы, даже шум с каменистых перекатов сюда не доходил.
Амма Сцелла обитала в самой дальней хижине. Жилище ее отличалось от прочих, лишь более крупными размерами, да очагом перед входом, аккуратно обложенным круглыми камнями. Я заранее начал морщиться от отвращения, готовясь к встрече с уродливой древней старухой — какими живописали предводительниц ведьм народные сказания.
У входа в обитель аммы нас встретила мелкая рыжая девица с острыми ушами, судя по всему — хэкку. Жестом она остановила Мику, а мне велела следовать за собой.
Я положил Тишу в траву на лужайке перед входом, и протиснулся следом за, юркнувшей в низкий проход, девчонкой. Оглянулся на Мику, вид у юной ведьмы был очень расстроенный. Очевидно, не такого приёма она ждала в родной Обители.
Внутри маленькой комнатушки царил аскетизм: в центре стоял грубо сколоченный стол, с одной стороны от него такая же лавка — доска на двух чурбачках, а с другой покрытый шкурой сундук. На столе горел фитиль в плошке с маслом и никого в комнате не было.
Ничуть не смутившись этим, рыжая пересекла комнату и, велев мне оставить меч у входа, вышла в другую дверь, куда как более высокую. Сделав, как она просила, я прошел следом, и невольно остановился, пораженный сменой обстановки.
За дверью был сад, залитый ярким светом, полный жизни, упоительного благоухания и ослепительных красок. Опьянев от полуденного солнца, тянулись друг к другу ветки, словно искали объятий. В листве слышалось щебетание птиц. В центре длинных грядок по праву царили горделивые лилии всевозможных оттенков, их обрамляли огненно-пламенеющие тюльпаны. Вокруг цветов жужжали пчелы, трепыхались бабочки. Весело верещали низко летающие ласточки. Фруктовые деревья добавляли красок бледными и алыми букетами своих цветов. В траве пестрели фиалки, маргаритки, вероника; золотистые букашки ползали по камням, весенняя природа была охвачена истомой. От порога вглубь сада вела дорожка из белоснежных камушков. Девчонка уверено пошла по ней, я плелся следом, удивленно озираясь.
В центре сада, в окружении розовых кустов, стояла беседка, в ней сидела светловолосая женщина в такой же тунике, как и прочие, и читала какой-то свиток. При звуке шагов, женщина подняла взгляд на вошедших, и на ее носу, я с удивлением обнаружил изящное золотое пенсне.
Рыжая, что-то прошипела, рассерженной змеей, что можно было понять, как: «кланяйся амме, дурень!» для убедительности, поганка, ущипнула меня за руку выше локтя. Боль вывела меня из прострации, сделав шаг вперед, я по-военному щелкнул каблуками и склонил голову. Может, конечно, здесь принято преклонять колено или падать ниц, но теперь уже поздно было что-то исправлять, и вообще, заранее предупреждать надо о церемониях. Да и престало ли мне, дракону, гнуть спину перед кем-либо?
Но вопреки ожиданию, мать-настоятельница не стала чиниться и требовать преклонений, она сняла с носа свой зрительный прибор и удостоила незадачливого визитера милостивой улыбкой.
Амма Сцелла была весьма миловидной, хоть по моим меркам и немолодой женщиной, за тридцать.
— Ну, наконец-то, — сказала она низким, чуть хрипловатым голосом, — я уже заждалась!
Я развел руками, извините мол, поспешал, как мог.
— Ну что ж, проходи, юный мунгир, присаживайся, нам есть что обсудить…
* * *
— Знаешь, зачем ты здесь? — спросила Сцелла, когда я расположился за столом.
Я промычал, что-то неопределенное, мол, надеюсь в ближайшее время узнать, а рыженькая чертушка подала нам кубки с каким-то напитком. Напиток хорошо пах, а когда я пригубил, оказался еще и очень вкусен.
Но главная ведьма и не ждала ответа.
— Брат Синерг, глава клана Огненных сарканов, попросил меня об услуге. Помочь тебе доставить некий артефакт — полагаю, тот, что ты оставил в горнице — в Парухию Прирожденных, что в проклятых землях, которые мунгиры также называют Сердцем Хром-Минеса.
Не скрою, она меня удивила. Чего не ожидал, того не ожидал.
— Вот и я не ожидала (она, что мысли читает?), где я, а где Парухия. Ведь, как известно, в проклятых землях Леса Духов нет. Чем же я могу помочь? Но потом поняла… действительно, как могла забыть, рядом с Обителью обитает некая особа… можно сказать, родом из тех мест, а можно сказать, порождение тех мест. Она не служит мне, но помочь не откажется. Сейчас ты отправишься к ней и сделаешь, все, что она попросит, — сказав так, Сцелла, отодвинула кубок и нацепила на нос пенсне, очевидно давая понять, что аудиенция окончена.
Что, все? Как же так, я шел-то сюда не за этим. А как же Тиша, что будет с Микой?
— Я позабочусь о девочке, — опять прочитала амма мои мысли, — и об этой… — она брезгливо скривилась, — нерадивой сестре, по имени Микаэла. И нет… волосы я тебе отрастить не могу. Вернее могу, но не стану — раз Синерг у тебя их забрал, значит была причина.
* * *
Демонесса Агата жила отдельно от всех, на другом берегу реки, поэтому, чтобы добраться до нее пришлось воспользоваться плотом. Им, при помощи шеста ловко, управляла Теоксиль. Так звали рыжую чертовку, назначенную Сцеллой мне в провожатые. И вовсе, она была не злая, а наоборот, веселая и смешливая. Она вполне себе знала человеческий язык и уверенно щебетала на нем, со смешным шипяще-щелкающим акцентом.
Чужинка деловито сновала с одного края на другой, толкалась шестом в дно, избегая мелей и валунов. Она очень старалась, морщила носик, прядала ушками, закусывала губу, сдувала падающую на глаза рыжую прядку. Глядя, как эта малявка наваливается на шест всем своим маленьким телом, я, было сунулся помочь, но получил решительный отказ, мол не справлюсь, посажу плот на мель — лезь потом в воду. Похоже деваха всерьез вдохновилась ролью няньки при непутевом дитяти, взявшись ограждать меня от любых трудов.
— Слышь, Теоксиль… а Сцелла же, как и я, людского племени. Чего она меня мунгиром кличет? Чего смеёшься? Смешинку проглотила?
— Какого мать-настоятельница рода-племени, никто не знает, — отвеселившись, обстоятельно объяснила девчонка, — она выглядит как пожелает. Вернее, как ты бы хотел, чтоб она выглядела. Например, Теоксиль (она говорила о себе в третьем лице) видит перед собой женщину-хэкку.
Солнечные блики дробились в прозрачной воде мелководья. Чуть дальше, на глубине, вершины валунов, мелькали между барашками волн точно спины больших рыб. Приближающийся берег, в отличие от противоположного, представлял собой узкую полоску пляжа, примыкающую к отвесной круче холма. В этой круче была вырыта землянка. С внешней стороны выступал лишь козырек, сплетенный из толстых веток и покрытый сверху тростниковыми циновками. В ней и обитала Агата.
Забора хижина не имела, единственное, что отделяло ее от внешнего мира, зловещий полукруг, выложенный из человеческих черепов
Теоксиль подошла к нему, и не перешагивая, позвала хозяйку на незнакомом наречии. Из хижины откликнулись, и только тогда рыженькая шагнула через черепа и жестом пригласила сделать тоже самое меня.
Подойдя к входу, она подтолкнула меня внутрь жилища, сама оставшись снаружи.
После света дня, в хижине было темно и сперва показалось, что там никого нет, но затем чья-то рука подбросила веток в тлеющий очаг и я, наконец, увидел хозяйку.
Стало понятно, почему я не сразу ее заметил — Агата была черна как смола, да еще с головой укуталась в такую же черную шкуру горного льва. Блестели лишь белки больших миндалевидных глаз, да белые зубы, которые она скалила в «приветливой» улыбке.
Черных людей я здесь еще не видел, хотя человеком её вряд ли можно было назвать.
Агата молчала и продолжала улыбаться, не отводя от моего лица своих глазищ. От этого немигающего взгляда мысли путались словно кружево. Вдруг почудилось, что передо мной скалит ядовитые зубы огромная змея, стерегущая добычу, а кости снаружи — останки ее жертв. Видение было таким явным, что я уже готов был бежать вон из хижины, но тут Агата отвела глаза и наваждение исчезло.
— Не волнуйся, белый человек, — прошипела она. — Агата не причинит тебе зла, она лишь скромная прорицательница, что видит судьбы смертных. Если есть вопрос, то должен быть и ответ… — она снова засмеялась, сверкая зубами. — Агате нужно посмотреть тебе в глаза, хорошенько посмотреть, посмотреть… — она медленно, поднялась со своего места. От этого движения одежды спали, оставив ее совершенно обнаженной, за исключением агатовых бус на шее, на талии, вокруг коленей. Не было даже волос, ни на голове, ни внизу живота (прямо, как у меня) — а гладкая кожа блестела словно смазанная маслом. Тело ворожеи, оказавшееся тонким и гибким, покачивалось по-змеиному, из стороны в сторону, ни на секунду не оставаясь в покое. В так движению постукивали бусы, подрагивали маленькие груди. Ее лицо оказалось совсем близко, и я наконец разглядел его черты. У земных негров, которых я видел раньше, были круглые глупые глаза, плоские носы и вывернутые губы, а у Агаты черты лица тонкие и хищные: острые подбородок, нос и уши; раскосые глаза с вертикальными зрачками при полном отсутствии бровей и большой рот с тонкими губами. Когда она улыбалась (а улыбалась она постоянно) были видны белые заостренные зубки с явно выступающими клыками. Какого она народа? — я впервые видел женское существо с такой обворожительной и одновременно отталкивающей внешностью.
— Дай руку, мой золотой… не бойся.
Гадать, что ли собралась, хмыкнул я и протянул правую руку. Она взяла её своими черными паучьими пальцами, покрутила рассматривая
Вдруг что-то острое коснулось запястья, хлынула кровь и в следующий миг Агата приникла губами к перерезанной артерии. Движение было столь молниеносным, что я даже дернуться не успел, а она уже отстранилась, опять улыбалась, перепачканными моей кровью, губами.
— Не волнуйся белый человек, ущерба тебе не будет, — успокоила демонесса, возвращаясь на свое место. — Агата не вампирша и не занимается черной магией.
А я почему-то и не волновался, стоял криво ухмыляясь, глядя на стремительно затягивающуюся рану на запястье и думая, что выгляжу со стороны весьма глупо.
Демонесса вновь укуталась в шкуру, порылась в своей котомке, извлекла кожаный туесок и, развязав, высыпала на ладонь горсть какой-то сушеной травы. Сплюнула туда мою кровь, растерла между ладонями, пошептала и высыпала в костер.
Травы затлелись, противно запахло жженой плотью. От костра поднялся клуб дыма, окутавший голову Агаты прозрачным облаком. Ворожея вдыхала дым при этом раскачиваясь взад-перед и что-то бормоча. На лбу ее выступили капли пота, глаза были прикрыты, а лицо исказила гримаса словно от боли или оргазма.
Так продолжалось пока дым не развеялся. Агата открыла глаза, в которых светилось безумие и заговорила на незнакомом языке. Голос ее был глухим и неестественным. После первых экспрессивных фраз ворожея вещала все тише и тише, пока наконец, глаза ее не закрылись, и она замолчала; транс, видимо, перешел в сон.
— Пошли! — незаметно вошедшая Теоксиль дернула меня за рукав. — А то проснется и награду попросит… тебе не понравится.
Я не заставил себя уговаривать, хотя и не понимал за что, собственно, награда? Когда уже были на плоту, я спросил:
— А что она может попросить?
Теоксиль хмыкнула.
— Ну, например… соитие.
— Соитие? — я вспомнил атласную кожу Агаты, ее стройную стать. Но, с другой стороны, змеиные глаза и остренькие зубки. Это все равно, что заниматься любовью с черной мамбой. Мысленно содрогнувшись, я, тем не менее, ощутил странную похоть и не смог сдержать усмешки — согласитесь, противоестественно было желать эту нелюдь, совершающую к тому же богомерзкие штуки.
— Вижу, ты ухмыляешься, — по-своему расценила мои мысли рыжая. — Зря. Вспоминая о ее прелестях, вспомни еще и кости у входа.
Похоть сразу исчезла. Ну их в пекло, этих чертовок, с непредсказуемыми для кавалеров, результатами любовных утех.
— Впрочем, это только один из вариантов, — продолжала рассуждать Теоксиль, — она может потребовать твой зуб… или палец… — она издевательски засмеялась над моим невольным желанием спрятать ладони подмышки.
Плотик уже был на середине реки, когда после размышлений, я спросил с досадой:
— Никак не возьму в толк, что за ахинею несла, эта черная как трубочист нелюдь. Какой от всего этого прок? Можешь объяснить?
Рыженькая странно посмотрела на меня и сказала серьезно, но мягко:
— Прошу, больше не употребляй в обители слово: нелюдь. Если это услышит кто-то еще… К тому же, — она усмехнулась, — прежде, чем обзываться, подумай — ты и сам-то теперь, не пойми кто! — Тео не став более распространятся на эту тему, продолжила. — Толковать прорицания — тому надобно особое уменье — им и сама Агата не владеет, она лишь рассказывает амме видения, встающие перед ней. Правильно их истолковать, может только амма, да и то не всегда, ведь прорицательница часто неверными словами описывает — голова ее в тот миг одурманена, а после она все забывает, как сны. Тебе же, в любом случае, от этого пользы мало.
— Почему? — удивился я.
— По трем простым причинам. Во-первых, как я говорила: оно может быть неверно истолковано. Во-вторых: даже знающему свою судьбу, ее не преступить. И в-третьих: если одни высшие силы определили твою судьбу, другие высшие силы могут ее изменить. Например, амма может… возьмет и не выпустит тебя из Леса Духов.
Последний толчок шеста и плотик мягко ткнулся в песчаный берег.
* * *
После визита к Агате, я был предоставлен самому себе. Мне было велено ждать. Чего и сколько, я не знал, поэтому просто слонялся по деревне, наблюдая за нехитрым ведьминым бытом.
Недружелюбные поначалу, девицы, больше не пытались устраивать мне каверзы. Может получили соответствующее указание от начальства, а может и не таким уж злобным было это ведьмино племя и пакостило скорей по обязанности, чем от вредности натуры.
Ведьмочки вели свое хозяйство, совсем как обычные селянки: пропалывали грядки; собирали овощи и фрукты; рыбачили и охотились. Я посидел на пляже, наблюдая, как они стирают и полощут белье, бьют с лодок острогами рыбу на перекатах, а еще купаются, совершенно меня не стесняясь.
Микаэлы нигде не было видно.
Потом Теоксиль отвела меня в пустующий дом на отшибе, где на столе дожидались горячий котелок с ухой, здоровый ломоть грубого хлеба, сыр из молока чочек, отдельно порезанные овощи.
Дом был рассчитан на двоих сестер, поэтому простора хватало, но было скучно. Поев, я завалился на топчан и погрузился в размышления.
Где интересно Сашка? Почему она ни разу не попыталась, как-то связаться со мной? Не может или не хочет? Почему, я её, то чувствую, то не чувствую? А самый главный вопрос: нужен ли я ей, вообще? Любит ли она меня или давно разлюбила?
И не заметил, как за всеми этими мыслями, задремал.
* * *
Вечерело, на грубом столе в медной подставке догорала лучина, когда, скрипнув дверью, на пороге появилась Микаэла.
Вид у неё был нарочито удрученный.
— Амма не стала нас разделять, — с ходу начала она объяснять, — говорит, Тиша была Максиму предназначена, а раз ты её душу забрала значит и предназначение забрала. Пока не исполню, все останется, как прежде. О её теле обещала позаботиться — жить будет.
— А какое предназначение у Тиши было? Что исполнять-то ты должна?
— А я знаю?
Я вздохнул. Чем дальше, тем все чудесатей и непонятней.
— Есть хочешь? Тут ушица осталась…
Мика отмахнулась.
— Сыта… Амма меня в аюшку лесную обращала. Я весь день по лесу бегала — охотилась. Так что отъелась свежатиной по горло.
Я вспомнил, Тиша говорила: аюшка — местная кошачья разновидность. Невеликая, вроде рыси.
— Ух ты, а зачем? Это что, наказание такое?
— Наоборот. Не знал, что ли, что оборотничество все болезни лечит? Туда-обратно перекинулся — как заново родился. Мне же, эти скоты-старатели все там разворотили, — она показала себе между бедер и неожиданно улыбнулась знакомой Тишиной улыбкой, — теперь порядок… все новое — аж скрипит! Сил столько, не знаю куда девать… — и добавила бесстыже. — В лесу кота нашла — два часа меня охаживал, еле сбежала от него…
Я саркастически хмыкнул и почувствовал странный укол ревности.
— Ты ж сказала, что больше ни одного самца к себе не подпустишь.
— Так то, кот, с ним понарошку. Я ж тоже кошкой была, мало что соображала.
— Тоже мне, зоофилка…
— Чего? — удивилась она, незнакомому красивому слову.
— Ничего, — буркнул я, разглядывая девушку. Оборотничество действительно, пошло ей на пользу, она похорошела, округлилась — прибавила пару кило, причем строго в нужных местах. Талия осталась такой же тонкой, а бедра и грудь соблазнительно налились. Впалые прежде щечки, по-детски припухли. Светлые волосы стекали по плечам красивыми прядями немножко разного оттенка, а глаза светились сапфировым огнем.
По результатам осмотра, не смог сдержаться:
— А со мной понарошку, не хочешь? Я ведь тоже уже не совсем человек… или совсем не человек.
— Хочу! — сказала она с вызовом. — Вернее, Тиша хочет… только шиш вам обоим! Храни верность своей Александре, — и нелогично добавила, — только нужна она ей, сто лет в обед! Ладно, собирайся, пора нам назад в преисподнюю.
* * *
Обитель ведьм покинули по-английски — не прощаясь.
Мы шли по берегу реки. Шли быстро, теперь я был налегке, не считая небольшой котомки с припасами — хлебом, сыром и солью.
Микаэла впереди, я следом, чуть отстав. Шел, невольно любуясь ей — теперь передо мной была не тощая изможденная девчонка, а юная цветущая женщина. Стройная, гибкая, в ореоле своей диковатой красоты.
Все произошло неожиданно, будто разорвалась граната. Мика, внезапно развернувшись, качнулась ко мне, и я поймал в объятья ее, дрожащее, горячее тело. Котомка и Скайрус упали к нашим ногам.
Она, обхватив меня за шею, притянула к себе. Целоваться Мика не умела, а учить её мне было некогда. Волевым усилием прервав поцелуй, одним движением сорвал с нее тунику.
Перед глазами запрыгали восхитительно круглые грудки с маленькими коричневыми сосками. От одного прикосновения девушка задрожала как в лихорадке, у ней подкосились ноги, я подхватил и уложил в траву.
Наше состояние было сродни бесноватости. Мы смяли вокруг себя всю траву и цветы. Два раза я кончал и, к своему удивлению, без всякой паузы начинал по новой. Таким манящим и волнующим было её тело, её аромат или правильней сказать — её аура.
Наконец, Мику проняло и она, издав серию болезненных охов и стонов, вдруг забилась, задергалась подо мной, как припадочная, хрипло завывая, словно опять была дикой кошкой. Я выгнулся и заревел, как в ту пору, когда был драконом. Вцепился в неё мертвой хваткой, прижимая к себе и мы кончили вместе. Побарахтавшись еще пару минут, замерли, отходя от случившегося, между нами, приступа эротоманского безумия.
Через некоторое время прорезалась реальность, до меня стали долетать звуки: жужжание насекомых, щебет птиц, кваканье и всплески речных обитателей.
Я отстранился и сел на колени, чтоб рассмотреть свою неожиданную любовницу. Девушка на смятой траве была прекрасна в своем невинном бесстыдстве. Налюбовавшись вдоволь, я опять улегся на Мику, запустил пальцы в ее разметавшиеся волосы, поцеловал запекшиеся губы. Она открыла глаза, и я увидел в них слезы. Целые голубые озерца слез.
— Что с тобой, милая? Тебе больно?
Она покачала головой, потершись кончиком своего носика о мой шнобель.
— Дурачок, это от радости. Даже представить не могла, что у женщин так бывает. Хорошо, что меня выгнали из Обители, а то бы никогда не узнала, — и снова закрыв глаза, спросила со стеснительным смешком. — И как тебе с ведьмой?
— Дико, чудесно! — честно признался я. — Первобытно, но незабываемо! А, тебе как, с драконом?
— Огненно! Ужасно и прекрасно…
— Ужасно?
— Вспомни мой печальный опыт… я так боялась, что будет похоже на то… и так обрадовалась, когда поняла… нет, это другое… это прекрасно!
Я поцеловал её в краешки глаз откуда стекали дорожки слез.
Мне хотелось остаться в тепле и покое, вдвоем с маленькой ведьмой и хотя бы на время затаиться. Но я знал, что коварная судьба, подстерегает нас повсюду, и на всей земле нет уголка, где не всегда есть место подвигу.



Глава 24

Земля, доселе ровная, вдруг провалилась глубоким оврагом.
Да нет, это был не овраг, скорее русло исчезнувшей реки с плоским галечным дном и заросшими кустами обрывами берегов.
Микаэла остановилась на краю и вытянула руку в сторону противоположного берега.
— Вон там…
Тут и я, наконец, разглядел черную дыру пещеры, прячущуюся среди кустов. Ведьмочка нашла пологий скат, и мы спустились.
Микаэла достала из наплечной сумки две свечи и присела, высекая кресалом искру. Я топтался рядом. Почему-то охватило волнение, аж вспотел.
Трут наконец, затлел. Мика зажгла свечи, сунула мне.
— Я первая ты за мной.
В подземелье было зябко. Холод полез за шиворот уже через несколько шагов от входа. А может то был не холод, а страх.
Мелкая ведьмочка шла уверенно, не нагибаясь. Я сопел сзади, внаклонку. То и дело спотыкался, и шаркал плечами о глинистые, сочащиеся влагой, стены, ругаясь в полголоса.
Проход повернул, и озарённые огоньком свечи стенки оборвались в темноте. Мы вышли на берег, прямо к плоту.
* * *
Мика склонила голову к самой воде, присматриваясь к скользящим под плотом силуэтам рыб, прислушиваясь к голосу реки. Выражение ее лица было настолько одухотворенным, что я невольно залюбовался. Хома, на другом конце плота, тихонько ругаясь, сооружал из обрывков оставшихся веревок, что-то вроде крошечной сети или скорее сачка. Деваться ему было некуда — юная ведьма категорически заявила, что кормить этого борова не собирается.
Плот двигался быстро — течение заметно ускорилось. Проплывающие мимо берега, густо заросли лесом, лишь кое-где встречались зеленые луговины в зарослях кустов, усеянных крупными алыми цветами. Странно было это видеть — пышная растительность и ни птиц, ни насекомых. Солнце уже заметно припекало. Я опустил руку в воду — упругие струи приятно щекотали ладонь и пальцы. Набрав в горсть воды, ополоснул лицо, и пару раз плеснул на голый череп, очередной раз, удивившись гладкости кожи — хоть тряпочкой протирай.
Было немножко непривычно — впервые за время проведенное на Эрейне, я не убегал, не спасался от преследования — просто плыл по реке. Что дальше? Раньше все было просто — был враг, явный, безжалостный и упорный. С ним нельзя было договориться, от него, как оказалось, невозможно скрыться, можно только победить.
Как далась эта победа другой вопрос — столько боли и физических мук, сколько я перенес при подготовке к трансформации, хватило бы на десять предыдущих жизней. Возможно, так мучаются грешники в аду. На вопрос: соглашусь ли я перенести еще ряд таких трансформаций или предпочту умереть, затруднился бы ответить положительно.
В каждом нормальном человеке живет страх перед болью. Тем более перед БОЛЬЮ! Как любой военный, я знал зачатки военно-полевой медицины и не сомневался, доведись человеку испытать такое в реальной жизни, его бы ждал болевой шок, сопровождаемый остановкой сердца и дыхания. А я ничего, живой — здоровый, только облысел, как сволочь. Умереть мне не дали, но и милость отключения сознания не подарили.
Зачем все это? На этот вопрос ответ может дать только Синерг (ну или кто там за ним стоит?), но он молчит. Почему меня используют втемную, это как раз понятно — знай я, что меня ждет, наверняка сломался бы раньше времени.
Очевидно, сейчас я следую к цели, намеченной неведомыми шахматистами. Поэтому они и молчат — пешку нельзя ускорить и ей не свернуть с пути кроме как срубив другую фигуру. У меня никто не спрашивает согласия быть «пешкой». Своими действиями я уже дал понять, что согласен.
Какова цель моей миссии? Возможно, что узнаю по прибытию (если, конечно, прибуду). Это пока неважно, важно дойти. Очевидно, конечная точка путешествия лежит где-то в глубине Запретных земель, как называют их хэкку, в Сердце Хром-Минеса, как именуют его люди. Ну что ж, если бы не было шансов, то и не посылали бы, а значит, шансы есть. Надо только дойти, доковылять, доползти. Иначе все зря.
* * *
Час шел за часом. Мике удалось поймать лишь пару мелких рыбин — что-то у нее не заладилась ловля в здешних местах. Хома скрытно торжествовал, ему удалось сплести маленькую корявую сеть, и теперь он пытался приладить неказистую снасть к расщепленному концу одного из шестов. Мне делать было нечего, кроме как пытаться чинить свою рваную одежонку, с грехом пополам, без иголки и ниток.
Теперь, когда тента не было, головы от палящего солнца спасти можно было только с помощью тюрбанов из мокрых тряпок. Время от времени, мы по очереди спрыгивали с плота и окупывались прямо в одежде — при Хоме, Микаэла стриптиза больше не устраивала.
Русло реки вновь разделилось. Теперь всего лишь надвое, рассеченное длиннющим лесистым островом. Как мы не упирались, как не пытались отталкиваться шестами, но концы шестов увязали в илистом дне, гася энергию толчков, и течение занесло плот в левый узкий рукав.
Глубина здесь была небольшая, течение слабое, и скорость передвижения заметно снизилась. Зато нашлось дело сачку дружинника. На фоне светлого песчаного дна отчетливо были видны неторопливо скользящие под плотом силуэты рыб.
После ряда безуспешных манипуляций, сопровождаемых отчаянной руганью, Хоме удалось заарканить здоровенную рыбину. Рыбина оказалась невероятно сильной и яростно била хвостом — буруны расходились, как от винта моторной лодки. Дружинник совсем упарился, вытаскивая ее из воды.
Я хотел было помочь, но Мика удержала с непонятным, хитро-загадочным выражением на лице. Хома, наконец, вытянул из воды тяжелую сетку. Отчаянно сопротивляющейся рыбе удалось частично порвать веревки, но вырваться она не могла.
Когда она шлепнулась на бревна плота, я увидал, что рыбина какая-то странная. По всему ее радужному телу пробегали еле заметные голубые искры.
Увлеченный борьбой дружинник, похоже, не придал этому значению.
— Вот, как мы могем! — горделиво сказал он, поворачивая к нам довольную физиономию, и, как бы успокаивая, погладил рыбу ладошкой. Раздался громкий треск, и Хома с воплем боли и удивления сверзился с плота в реку, поменявшись со своей добычей местами. Тут только я обратил внимание, что ведьмочка зажав ладошкой рот, давится от смеха.
— Это Грозовой лес, — с трудом выговорила она, поймав мой удивленный взгляд, — здесь все такое… бьет… — понятней объяснить она не могла, но я уже и сам сообразил, что пойманная рыба, чем-то сродни электрическому скату и в качестве самообороны лупит током.
Дружинник горестно вопил за бортом, вызывая у Мики новые приступы истерического смеха, а рыбина продолжала яростно извиваться, рассыпая искры.
Надо было как-то её угомонить. Я взялся было за Скайрус, но смекнул, что с мечом на рыбу рыцарю, как-то не к лицу, к тому же через металл могло долбануть и меня самого. Придя к такому выводу, схватил шест и лупил им рыбину, пока голубые огоньки не угасли.
* * *
— Гроза будет, — сказала Микаэла.
Обернувшись, я увидел, что там, где посеревшая поверхность речного плеса смыкалась с небом, горизонт набряк сизым.
Кроме тучи, ничто пока не предвещало ненастья. Солнце висело над вершинами гор. На протоку легла тень, и вода у берега казалась черной.
— Ксаламас! — сказал Хома. Приставив ладонь козырьком ко лбу, он вглядывался в формирующуюся на севере грозовую тучу. — Лопни все это небо! Может мимо пройдет?
— Здесь постоянно грозы. Поэтому лес и назван Грозовым, — объяснила ведьма. — Старатели всегда торопились его проскочить, как можно скорее. Но у них-то весла были…
Я с сожалением посмотрел на пустые уключины.
— Может к берегу пристать, да переждать?
Мика отрицательно покачала головой.
— Старатели здесь никогда на берег не выходили. Опасно!
«Тоже мне удивила! — подумал я. — Где здесь не опасно?»
Внезапно палуба ушла из-под ног и я, полетев вперед, растянулся в центре плота. Рядом чертыхался Хома, а Мика, вообще кувыркнулась в воду.
Плот стоял неподвижно.
— Кажись, на мель сели, — сообщил дружинник.
— Вижу! — буркнул я, потирая ушибленный локоть. Хома тем временем втянул на плот девушку.
Коротко посовещавшись, мы взяли в руки шесты и попытались столкнуть плот с мели. Шиш с маслом — мель держала крепко.
Пришлось прыгать в воду. Все вместе мы еще раз попытались столкнуть плот по течению, но побарахтавшись с минуту поняли, что все наши усилия тщетны — образовавшие мель намывы песка разъезжались под ногами и серьезного усилия создать не удавалось. Ко всему прочему, лопнул ремешок на ножнах, и я еле-еле успел поймать скользнувший в глубину Скайрус.
Длинно выматерившись, забросил меч на плот и вскарабкался туда сам. За мной последовали и остальные члены команды. Некоторое время мы сидели на краю и болтали ногами в воде.
Положение складывалось скверное — надвигалась нешуточная гроза, а мы застряли посреди реки, образуя неплохую мишень для молний.
— На берег надо, — рассудил я, — найдем подходящую лесину, рычагом спихнем плот… а лесину потом на дрова пустим. Рыбу-то надо на чем-то варить? Разом убьем двух зайцев! Согласны?
Мои спутники не знали, кто такие зайцы и согласие выражать не спешили.
— Опасно! — опять возразила Мика, и показала на стену леса на берегу. Я, вгляделся в чащобу и заметил россыпь крохотных голубых огоньков. Огоньки перемигивались, словно звезды на облачном небе и, кажется, перемещались. От леса шел негромкий щелкающий звук.
На заросшей травой косе, отделявшей лес от берега, вспыхивали голубые искры, словно подсвечивая ее изнутри множеством крошечных фонариков.
— Не надо туда ходить, — упрямо повторяла ведьмочка.
— Не плачь девчонка, пройдут дожди, — спел я ей и чмокнул в губы, — солдат вернется, ты только жди! — бодро спрыгнул в воду. — Пускай далеко твой верный друг, любовь на свете сильней разлук!
Немного помедлив, следом спрыгнул Хома. Плавал он немногим лучше топора, но преодолеть отделяющие плот от берега пятнадцать метров, не составляло труда даже для него.
Пока плыли и выбирались на берег, туча заметно приблизилась. Выглядела она теперь еще более зловеще, чем прежде. Тяжелая, грозная, окаймленная лиловым свечением, занимала уже полнеба. Издали донеслись раскаты грома — гроза началась.
Здесь ветра пока не было — воздух застыл в духоте предгрозового штиля. Некоторое время мы вглядывались в сплошную темную массу, в которую слились густые кроны деревьев. Ничего там не было видно кроме суетливых голубых огоньков. В опускающихся лиловых сумерках их мельтешение тревожило еще более.
Внезапно лес огласился новой порцией трескотни. Горсть огоньков приобрела управляемое движение, сорвалась с деревьев и стала приближаться, планируя прямо на нас. За ней еще одна и еще. мы бросились на землю, над головами промелькнули огромные черные тени, иллюминированные огоньками. Пролетев над нами, неведомые летуны снизились еще больше, превратившись во что-то вроде гигантских летучих мышей (электрических летучих мышей, надо полагать) и над самой водой полетели в сторону острова, вызвав приступ паники у Мики, оказавшейся вместе с плотом у них на пути.
— Ксаламас! — выдохнул Хома, провожая их взглядом. — Лопни все это небо! Зря, мы сюда приперлись.
Теперь и мне, идея высадки на берег казалась слегка опрометчивой. К тому же, из-за лопнувшего ремешка, Скайрус я оставил на плоту. Ну, раз уж высадились, логично будет закончить дело. Подбадривая отчаянно трусящего дружинника, точнее, ведя его за руку, я пошел к лесу, осторожно ступая по искрящейся траве.
Голубое свечение под ногами гасло, чтобы вновь возродиться секунду спустя. Босые ступни словно покалывали тысячи крошечных иголочек. Но это ощущение было даже приятным, чего не скажешь, о вставших дыбом волосам дружинника, которые он безуспешно, раз за разом пытался пригладить.
Вблизи лес выглядел совершенно обыкновенным. Смешанным. Елки, березки, осины. Эта обыкновенность несколько приободрила, и я принялся выбирать подходящее для наших целей деревце.
— Сожри меня кулькас! — потерянно сказал Хома.
Обернувшись на голос, я обмер. На берегу, возле самой воды, на песке лежали, сидели, стояли странные животные. Я готов был поклясться, что несколько секунд назад берег был пуст. И вот, пожалуйста, откуда-то взялась целая стая неведомых тварей. Расположилась по-хозяйски, отрезав нас от спасительной реки.
Мы ошарашено смотрели на них, те смотрели на нас. Их было около десятка, этих странных зверей. Они сохраняли неподвижность и будто ждали чего-то. Кто такие? Непонятно. Кошки не кошки, собаки не собаки. Не мышата, не лягушки, а неведомы зверушки. Каждая зверушка по метру в холке. Окрас пятнистый, серо-зеленоватый, камуфлированный.
— Что делать будем Мак? — просипел из-за плеча Хома.
— Что, делать, что делать… Никаких резких движений! Потихоньку пятимся назад…
— Куда назад-то? В лес что ли?
Блеснула зарница, громким треском разорвал тишину удар грома, теперь уже гораздо ближе. Словно вторя грому, лес наполнился звуками. Откуда-то из чащи, кто-то вопил, гукал, свиристел. Над кронами возникали и угасали всполохи голубого свечения. Лес словно предупреждал: соваться в него не стоит.
Загадочные звери на эту какофонию звука и света никак не реагировали. Одни вылизывались подобно кошкам, другие лениво прохаживались взад-вперед словно нагуливая аппетит перед ужином Мне очень хотелось надеяться, что в качестве ужина они не рассматривают наши скромные тушки. Я огляделся в поисках путей спасения. На дерево что ли залезть? Поворачиваться к зверям спиной не хотелось, может они только того и ждут. Рядом потел от страха Хома. Кошко-собаки заинтересованно глядели в нашу сторону.
Девичий крик резанул по ушам, отразившись от стены леса, пошел гулять эхом над рекой. Звери, как по команде повернули остроухие головы на голос. Бросив взгляд на реку, я тоже не смог сдержать горестного возгласа — наш плот, медленно плыл по течению. На плоту скакала и махала руками Мика.
В голове мигом прояснилось, я все понял и осознал. Какие же мы идиоты, куда было спешить? От ливня выше по течению, река вздулась и легко сняла плот с мели. И вот теперь он уплывал, унося с собой последнюю надежду на спасение.
Сзади раздался дробный топот босых пяток. Это не выдержали нервы у Хомы, и он понесся вдоль опушки леса, следом за уплывающим плотом. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к бегству.
Мы бежали, по заросшему травой лугу. Оглянувшись, я увидел, что звери, перестав изображать из себя сфинксов, ленивой трусцой следуют за нами по берегу, не приближаясь, но и не отставая.
Мика на плоту руками подавала какие-то знаки и что-то кричала. Секунду спустя до меня дошло, что она пыталась до нас донести. Впереди метрах в трехстах, река делала резкий изгиб влево. Если бы нам удалось опередить своих преследователей, то оставался шанс, достигнуть берега раньше, чем стая вновь отрежет нас от реки.
Сомнительный шанс — скорость движения на четырех ногах значительно превышает оную на двух. Но существовала вероятность, что неведомым зверушкам, не сильно-то и хочется нас догонять. Может, они просто хотят поиграть, с забавными двуногими.
Ага, поиграть… в кошки — мышки! Что бывает с мышками после того, как кошки с ними наиграются, я старался не думать. Еще раз прикинул расстояние до излучины и из последних сил рванул вперед, обогнав Хому. Как говорил чукча геологу: мне не надо бежать быстрей медведя, мне надо бежать быстрее тебя. Вероятно, дружинник об этом догадался и тоже поддал ходу.
До реки оставалось метров сто. Я с размаху перепрыгнул узкий ручей, проломился сквозь кусты и вылетел на поляну.
Там нас уже ждали.
Сзади, как резаный, завопил Хома, сбитый с ног здоровенной зверюгой, прыгнувшей на него откуда-то сбоку. Оглянувшись на крик, я запнулся о корень и полетел кувырком. Не чувствуя боли, тут же вскочил, и остановился как вкопанный.
Передо мной было три зверя. Пожалуй, многовато. С одним бы может и справился. Розовые оскаленные пасти с белоснежными стилетами клыков. По-кошачьи выгнутые спины, шерсть дыбом. Хвосты возбужденно хлещут траву, когтистые лапы скребут землю. По пятнистой зеленовато-серой шерсти, с сухим треском скачут голубые искры. Сильно пахнет озоном.
Я почувствовал себя гладиатором на арене римского Колизея и не придумал ничего умнее, чем встать в боксерскую стойку.
Где ты спасительная трансформация? Где ты Макс-дракон или Макс-какой-нибудь другой монстр? Где поток силы, хлещущий сквозь меняющееся тело? Ни хрена нет! Неужели, так и сдохну? Синерг, ау, Сине-е-ерг!
— Не двигайся! — раздался голос в голове и это был не Синерг. Когда появлялся Синерг, в черепе становилось тесно, словно туда втискивалась еще одна личность, а сейчас чужие слова бухали в пустой голове, стукаясь о внутренний свод черепа, словно камни в металлической бочке.
— Не двигайся! — повторил чужой голос, но я не собирался подчиняться. Кинулся вправо, в густой ивняк, рассчитывая, что котам там будет несподручно атаковать всем вместе и появятся призрачные шансы отбиться. Но те и не думали гнаться. Вместо этого взвыли дурным мявом, ближайший окутался голубым сиянием и, с громким треском, разрядил в меня натуральную молнию.
В следующую секунду, я обнаружил себя лежащим на траве, с ощущением, словно только что побывал на электрическом стуле. Но этого моим гонителям показалось мало. Следом за первым котом, в меня разрядились второй и третий. После чего я оглох и ослеп, и даже, кажется, задымился.
Загадочное электричество, не желая уходить в землю, колобродило в моем теле, заставляя беспорядочно сокращаться каждую мышцу, завязывая ее в тугой узел, от чего я бился, как в припадке. Из горла рвался крик, но лицевые мышцы свело судорогой так, что невозможно было открыть рот — оставалось только мычать.
Так или иначе, но убивать меня не собирались. Внезапно все кончилось. Боль схлынула, оставив ощущение, что мое тело выкручено, как мокрое полотенце. Открыв глаза, я обнаружил себя в странной компании. Вокруг стояли человечки, ростом чуть более метра, с ног до головы, покрытые серой шерстью, отливающей сизым блеском, как у только что выбравшейся из воды выдр.
Человечки скалились, неприятно щеря рты (или это все-таки были пасти?) полные мелкими острыми зубами. Приветливым их оскал мог назвать только, потерявший чувство реальности, пацифист. Больше всего они походили на огромных жирных котов, вздумавших разгуливать на задних лапах. Сходство придавали круглые усатые физиономии, стоящие торчком острые уши и большие глаза с вертикальным зрачком. Вот только хвостов у них не было.
Внезапно круг загадочных существ разомкнулся, и в него вступили двое. Один крупный, на голову выше остальных, с властными манерами и повелительными интонациями. Сразу видно –вожак. Другой больше напоминал кучу бурого меха, пронизанного нитями седины. Он не шел, а ковылял, вибриссы его обвисли, а глаза потускнели. Вожак, развернувшись к своим, огласил территорию властным мявом, отчего те сразу подобрались. Старый же кот без обиняков направился ко мне и уставился в глаза своими зелеными буркалами. От этого взгляда, я почувствовал шевеление внутри черепа, словно ветерок подул.
— Я же просил тебя не двигаться! — раздался в голове уже знакомый голос. Старик повернулся к главному и что-то сказал ему. Хотя термин «сказал» не слишком подходил для обозначения серии фырканий, шипений и мявов. Вожак нахмурился, подошел к одному из стоящих вокруг нас котов и без слов врезал ему по уху. Тот покатился кувырком, но сразу же вскочил на ноги с рассерженным шипением. Впрочем, под суровым взглядом вожака он сразу скис и виновато поник головой. Наблюдавший за экзекуцией, старый кот, удовлетворенно кивнул и обратился ко мне.
— Прости нас, о, будущий саркан! Недостойный сын нашего племени, обративший против тебя молнию, сурово наказан.
На мой взгляд, наказание было недостаточно суровым, и «недостойный сын» достоин еще, как минимум, пары-тройки подобных оплеух, а равно и его подельники. Но, как говорится — и на том спасибо.
Пожилой, меж тем, продолжил:
— Надеюсь, ты больше не сердишься на нас, о, будущий саркан? Мы, имуры, молниеносные коты-воители, всегда были друзьями и союзниками сарканов. К сожалению, после Битвы Магов, когда сарканы ушли, мой народ, оставшись без вашего благотворного влияния, сильно одичал. Лишь несколько старых котов помнят еще благословенные времена нашей дружбы…
Тягучая головная боль мешала мне понимать сказанное, а этот монотонный голос, словно ворошил угли, не давая ей угаснуть. Хотелось только одного, чтобы мучительная тяжесть ушла, оставив в покое мою измученную голову. Понятно было лишь, что убивать и тем более есть меня, пока никто не собирается. Более того, этот кошачий дед бормочет что-то о вечной дружбе братских народов. Понять бы еще, что за народы он имеет в виду?
Старик меж тем, что-то почувствовал. Он снова вгляделся мне в глаза и, повернувшись к вожаку, издал новую серию мявов. Тот недовольно кивнул. Сделал жест своим молниеносным воинам и те мгновенно испарились, словно их и не было на поляне. Сам же отошел метров на десять и там присел, молитвенно сложив руки-лапы на груди. Выглядел он при этом так потешно, что я не смог сдержать улыбку, тем более что голова, после ухода этой кошачьей братии, моментально прояснилась, исчезла боль и чувство тревоги.
— Прости, — опять начал извиняться старик, — я не учел, что ты не до конца инициирован… — прочтя недоумение на моем лице, счел нужным пояснить. — Видишь ли, имуры, существа ментально очень активные и неподготовленный человек не может долго выносить их общество…
— Где мои товарищи? — прервал я его непонятные рассуждения.
— Твои слуги в безопасности, — тотчас заверил старик. — Здесь никто не посмеет причинить зло слугам саркана.
— А чего ж вы тогда за нами бегали? Пугали, током били? Ладно, не извиняйся, — добавил я, увидев замешательство на кошачьей морде собеседника, — понял уже, что обознались. Так?
— Точно так! — кивнул старый. — Как я уже говорил, ты не полностью инициирован, к тому же кровь ракшасов…
— Что кровь ракшасов?
— Наши воины почувствовали ее в тебе.
Вожак в отдалении оживленно закивал головой, почувствовали, мол.
— Они подумали, что ты мангас — ублюдок от связи демона ночи и человеческой женщины. Видишь ли, — пояснил он в ответ на мой недоуменный взгляд, — дело в том, что ракшасы всегда убивают людей-мужчин и съедают их тела. Женщин же они иногда оставляют в живых, но обязательно насилуют. От этой связи и появляются мангасы — существа сколь странные столь и страшные. В них сочетаются сила и ярость демонов с умом и сообразительностью людей, а это сочетание крайне опасное для тех, кому выпадает несчастье жить от них поблизости.
Из последовавшей за этим прочувствованной речи, я узнал, что местные ракшасы самые страшные враги кошачьего народца. Между ними происходят частые стычки, и только владение молниями спасает имуров от уничтожения. Но все равно, коты-воители иногда погибают в схватках с ними и виной тому частенько бывают именно мангасы.
Во-первых, они способны действовать как ночью, так и днем. Во-вторых, умеют организовывать действия своих менее умных, но куда более сильных демонических сородичей. Могут устраивать засады, хитростью заманивая в них противника. И, наконец, просто пакостят, например, убивают животных, на которых охотятся имуры, тем самым лишая их пропитания.
Лет десять назад завелась целая шайка из нескольких мангасов, и имурам ближайшего к ним Восточного племени, житья от них не стало. Пришлось котам-воителям объединяться и организовывать карательную экспедицию на земли ракшасов. Мангасов тогда удалось уничтожить, но и люди-кошки понесли немалые потери.
Надо ли рассказывать, как имуры ненавидят демонов и их отвратительные порождения — мангасов? К людям же, коты-воители относятся терпимо, и беспрепятственно пропускают их, когда те проплывают мимо. На берег, разумеется, высаживаться не позволяют, а так плыви себе и плыви — не тронут.
Зная это, старатели всегда старались миновать Грозовой лес, как можно скорее. Тем более удивительным и подозрительным стало для имуров наше странное поведение, а уж когда коты почувствовали во мне кровь злейших врагов, только вмешательство Тэ-о-ту (так звали старого кота, бывшего в племени имуров, кем-то вроде шамана) спасло нас от немедленной расправы.
Та-о-ту уже слышал о странном бое в пойме и появлении там дракона. Поэтому ему показалось знаменательным явление трех путников сразу после этого. Теперь он безмерно счастлив, что не допустил убийства представителя славных сарканов, пусть даже и не полностью инициированного.
Пока продолжалась эта благостная беседа, вокруг началась какая-то возня. К сидевшему поодаль вожаку подбежали двое котов. Некоторое время они нервно общались, потом убрались куда-то, а вокруг поляны вновь появились воины. Они не приближались, но и не удалялись.
Тэ-о-ту тоже стал проявлять беспокойство. Он обратился к одному из воинов, кажется старшему, и в его мявканьи слышался явственный вопрос, тот смешно, по-человечески развел лапами и несколько раз фыркнул в ответ. Наверное, это было что-то вроде вечного солдатского: ничего не знаю, сказали тут стоять, вот и стоим.
Вернулся вожак, скомандовал что-то своим бойцам. В лапах у тех появились веревки. Я и оглянуться не успев, оказался весь опутан ими, как балык горячего копчения. Потом меня рывком поставили на ноги, которые связали лишь частично, на шею накинули петлю, и чувствительно ткнули в спину, приглашая следовать, куда скажут.
Со спутанными ногами, нормально идти не получалось, я мог лишь мелко семенить. «Ни хрена себе! — думал я, поражаясь очередной перемене в настроении кошачьего племени. — Только сейчас радовались прибытию представителя славных сарканов, а теперь ведут на веревке, как стреноженного бычка… надеюсь, по крайней мере, не на бойню?»
«Прости неразумных, о, славный саркан! — раздался в голове голос Тэ-о-ту. — Мои соплеменники, похоже, потеряли память. Давняя дружба сарканов и имуров для них теперь пустой звук. Старейшины рода потребовали изучить твое тело и душу, чтобы понять, мангас ты или нет, а заодно установить причины твоего появления в наших землях. До тех пор, решено удерживать тебя в запертом доме. Не сопротивляйся и не теряй надежды, я на твоей стороне и буду убеждать старейшин».
Голос стих, а мне не оставалось ничего иного, как тащиться туда, куда вели меня новоявленные тюремщики.
Путь оказался не близок, вернее, скорость передвижения оставляла желать лучшего. Пока меня тянули на аркане к неведомой цели, каша из мыслей в голове потихоньку выкипела. Осталось лишь одна, причем невеселая — похоже, в отсутствии Скайруса-проводника, неведомые шахматисты ничем не могут мне помочь. Ведомая ими пешка, заплутала в дебрях если и не вражеских, то уж точно не дружеских фигур.
Спустя примерно час пути, лес поредел, зато составляющие его деревья стали толще и выше, а на них…
Я закрыл, потом открыл глаза, помотал головой, словно отгоняя наваждение. Передо мной раскинулся целый город на деревьях. На толстых ветвях, в десятке метров над землей, в несколько ярусов, примостились десятки крытых гнезд, хижин, лачуг и шалашей, сплетенных из ветвей и листьев и соединенных между собой сотнями веревочных мостов. Снизу, весь этот «Шанхай» был бы не очень заметен, прекрасно вписываясь в, если б не его многочисленные обитатели, высунувшиеся из своих жилищ, при моем появлении.
Все пространство вокруг наполнял нескончаемый ор, мяв, фырканье, шипение и прочие звуки, составляющие основу общения здешних обитателей.
Отовсюду сбежались маленькие котята, окружив нашу процессию. От их истошных мяуканий закладывало уши. Некоторые шалуны кидались в меня шишками и ветками. Охранники ругались на них, но не сильно. Меня подвели к большой клетке, сплетенной из толстых прутьев в которой обнаружились мои спутники, тоже связанные. Открыли дверцу и впихнули внутрь. Клетка тут же начала подниматься.
— Эпическая сила! — сказал я, в сердцах, — что за нах, здесь творится⁉
Хома из своего угла что-то промычал. Приглядевшись, я заметил, что у бывшего дружинника, ко всем его напастям еще и рот заткнут, как, впрочем, и у Мики. Теперь стало понятно, почему они меня так молчаливо встретили. Кроме того, я уяснил, что не следует плевать в собравшуюся под клеткой толпу, как бы того не требовало оскорбленное достоинство.
Сбежавшимся поглазеть на пришельцев котятам и их мамашам вскоре прискучило таращиться на неподвижные фигуры в клетке, и они разошлись по своим делам. Убедившись, что на нас никто больше не смотрит, я, стараясь не раскачивать клетку, подобрался к девушке и, ухватившись зубами за ее кляп, вытянул его изо рта. Пока она отплевывалась, проклиная мерзких кошколаков, я с куда меньшей охотой, проделал ту же операцию с Хомой.
Теперь, вся компания могла говорить, и я предложил им обсудить сложившуюся ситуацию. На Хому, впрочем, надежды не было. Бывший дружинник и раньше-то другой инициативы, кроме как тырить чужие вещи не проявлял, а теперь и вовсе скис. Зато Микаэла заявила, что легко может избавить нас от веревок, да и дверь клетки открыть ее не затруднит. Но вот, что делать дальше? Даже если мы, спрыгнув с высоты в несколько человеческих ростов на твердую землю, ничего себе не сломаем, то шуму наделаем, уж точно.
Как реагируют коты-воители, когда им что-то не нравится, девушка уже успела усвоить. Мика рассказала, что имуры атаковали ее с нависающих над протокой ветвей деревьев. Обездвижив юную ведьму своими «электрошокерами», они спрыгнули на плот, и отогнали его к берегу. Я поинтересовался про меч. Усмехаясь, она рассказала, что нелюди сдуру попытались его хапнуть, но артефакт в их мерзких лапах мгновенно раскалился, словно кочерга в кузнечном горне. То-то визгу было и вони от паленой шерсти. В итоге имуры ограничились тем, что втащили плот на берег и выставили возле него охрану.
Что было дальше ведьмочка не знала. Придя в себя после первого угощения, Мика попыталась сбежать и ее так оприходовали во второй раз, что очнулась она уже в клетке, опутанная веревками, что твоя муха в паутине. На мой вопрос: не может ли она, чего-нибудь наколдовать? Ведьма ответила, что попробует, когда стемнеет, забраться в Верхний мир и оттуда нейтрализовать часовых. Вот только если они после этого умрут, а беглецов поймают… Здесь ведьма многозначительно замолчала.
Да я и сам понимал — убив имура, окончательно стану в глазах его сородичей мангасом, и тогда пощады ни мне ни моим «слугам» уж точно ждать не стоит, чтобы там не говорил добрейший Тэ-о-ту. Да и не хотел я никого убивать. Только если уж станет совсем невмоготу.
Час шел, за часом, а за пленниками никто не приходил. Связанные тела онемели, нас мучила жажда, и, чего греха таить, другая естественная потребность, обратная жажде. Наконец, Хома не выдержав, напрудил лужу под клеткой. Подбежавший с яростным шипением охранник угостил его разрядом. С десятка метров, это было не так убойно, как в упор, но все равно у дружинника искры из глаз посыпались. Удовлетворенно фыркая, кот удалился, оставив нас скрежетать зубами от бессилия и злости.
После его ухода все потянулось по-прежнему. Казалось, имуры забыли про своих гостей-пленников, но это только казалось. Заглянув в Верхний мир, Мика сообщила, что где-то неподалеку идет горячее обсуждение. А что могут обсуждать так долго и так страстно? Ясно что — нашу судьбу! И судя по агрессивно-алым аурам большинства собравшихся, ничего хорошего нам, это обсуждение не сулило.
В подтверждение своим мыслям, юная ведьма рассказала, что раньше, когда Эрейна была под властью Прирожденных Магов, кошколаки — кошки-оборотни были при них кем-то вроде домашних питомцев. Когда тройственный союз — людей, аккети и хэкку, покончил с властью Прирожденных, и они канули в преисподнюю, кошколаки спасаясь от ярости победившей стороны, разбежались по всей Эрейне, чтобы поселиться в самых ее недоступных и отвратительных уголках. Несомненно, что кошки-оборотни унаследовали от бывших хозяев наиболее гадкие свойства их натуры — хитрость, лживость, вероломство.
Слушая ее рассуждения, я про себя усмехался — ведьме ли осуждать имуров за хитрость. Тем не менее, выслушав ее, пришел к выводу: как только стемнеет, необходимо попытаться сбежать. Любыми способами добраться до Скайруса, а там как бог на душу положит. В конце концов, не я затеял всю эту бучу. На вопрос, что думают на тему побега мои спутники, Хома пробурчал, что он, мол, как все. Все побегут, и он побежит… хотя лучше бы остаться, авось, коты сменят гнев на милость. Мика, естественно, была за побег. «Боевая девчонка! — одобрительно подумал я. — Такую бы подругу мне на Земле, вместо многоумной воображалы Светки».
Извиваясь как змея, юная ведьма сперва ослабила, а потом и вовсе развязала опутывающие ее веревки, оставив их на себе только для видимости. Затем она проделала тот же трюк с нами, велев потихоньку шевелить конечностями, восстанавливая кровоток.
Мало-помалу лес погружался в сумерки. Затихал повседневный шум, обитатели древесного городка готовились ко сну. Микаэла еще раз заглянула в Верхний мир и сообщила, что заседание совета закончилось.



Глава 25

Судя по тому, что за нами так и не пришли, никакого решения кошколакам принять не удалось. Юная ведьма сама шипела не хуже рассерженной кошки, кляня нелюдей на все лады. В своей ненависти, даже предложила мне, когда доберемся до Скайруса, проделать с мерзкими кошколаками то же, что днем ранее с хэкку.
Я был настроен не столь воинственно, что-то сидело во мне, словно заноза внутри, не позволяющее безоговорочно желать зла людям-кошкам. Что там говорил Тэ-о-ту, о старинной дружбе между имурами и сарканами — дружба не дружба, но что-то такое между нами было, и я чувствовал это каким-то непонятным, шестым или седьмым чувством.
Нельзя желать смерти всем собакам в округе, за то, что одна из них тебя укусила (по твоей же, собственно, вине), а другие облаяли. Нельзя бросать на произвол судьбы тех, кого приручил. А если бросил, то нечего рассчитывать, что спустя много лет, они встретят тебя с распростертыми объятиями, оближут с ног до головы и станут любить как прежде. Эту любовь надо еще заслужить.
Задумавшись, не сразу понял, что шепчет мне Мика, а когда понял, мне стало слегка не по себе. Юной ведьме требовалось начертать фигуру призыва, а чертить ее здесь в клетке было нечем, кроме как кровью, и не на чем, кроме как на теле кого-то из пленников.
Понятное дело сама Мика ни в качестве донора, ни в качестве полотна для начертания не подходит, у нее другие цели и задачи. Оставались мы с Хомой. Услышав такое, бывший дружинник побелел, затрясся и забился в угол клетки, бормоча, что он лучше сдохнет, чем станет участвовать в сатанинском ритуале. Ведьма только презрительно усмехнулась, мол, другого от этого слизняка и не ожидала, и обратила свой взор на меня. Ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и приготовиться к тому, что сейчас будет немного больно. Да привыкать мне что ли?
Мика крепкими зубами вырвала из деревяшки острую щепку. Зубами же тщательно разжевала один ее конец, соорудив, таким образом, примитивную кисточку. Я невольно поморщился от такой антисанитарии, но деваться было некуда, к тому же кровь ракшасов в моих жилах, как я успел убедиться, способствовала заживлению ран.
Юная ведьма с людоедским выражением на лице, уже пристроилась сзади, выбирая, на какой части моей спины рисовать свою гексаграмму, когда где-то в уголке мозга промурлыкал тихий голос.
— Уважаемый саркан! Прошу вас, не совершайте опрометчивых поступков, выслушайте сначала меня!
— Это еще кто? — мысленно поинтересовался я, уже начавший привыкать к появлению всякого рода голосов в своей голове. Жестом остановил ищущую, где бы меня уколоть, девушку и прислушался.
— Я, Ма-у-то, ученик господина и учителя почтенного Тэ-о-то. Господин и учитель считает, что народ имуров несправедливо обошелся с вами. Поэтому он послал меня помочь вашей милости.
— И где же ты, мой таинственный спаситель? — я не мог удержаться от иронии.
— Я на ветке, к которой привязана клетка. Прямо над вами.
Подняв голову, я встретился взглядом с парой ярко-зеленых глазищ, таращившихся на меня из густой листвы.
— Я вижу, вы уже свободны от пут, — сказал тот, который называл себя Ма-у-то, — это хорошо! Я опущу клетку и выведу вас… только обещайте, что не будете убивать никого из моих неразумных сородичей! Они глубоко провинились перед вами, вина их безмерна, но наказывать их, все равно, что наказывать неразумных младенцев, за то, что они в младенческом неразумении своем, позволяют себе бить и щипать отца своего. Лишь когда они возвысятся духом настолько, чтобы понять…
— Короче, Склифосовский! — оборвал я шаманыша, утомившись воспринимать затейливые вензеля его мыслей. — Я-то, допустим, пообещаю… а вот твои неразумные сородичи не станут бить меня током, как давеча? Я в электрики не нанимался, видишь ли.
— Не знаю, что вы имеете в виду, ваша милость, но они не станут. Они ничего не станут. Они сейчас уснут. Господин и учитель почтенный Тэ-о-то, уже начал сплетать заклинание сна. Скоро все вокруг уснут, не успеете вы досчитать и до ста. Ваши слуги тоже. Не уснем только я, вы и господин и учитель почтенный…
— Э-э… подожди! — снова перебил я его. — А ты уверен, что я тоже не усну?
— На вашу милость, заклинание тоже подействует, но гораздо слабей, чем на остальных. Вам надлежит бороться со сном всеми силами. Если вы уснете, то я не смогу вас разбудить и все будет напрасно. Второй раз уже не выйдет. Приготовьтесь! Когда все будет кончено, я подам вам знак.
— Ну, чего? — нетерпеливо толкнула меня в плечо, уставшая ждать девушка. — Будем рисовать или как? — она вдруг сладко зевнула, и сама удивилась этому. — Что-то спать захотелось… слушай… — язык у нее стал заплетаться, — я немножко только посплю… минуточку… а потом будем рисовать… хорошо?
Я даже ответить не успел, как голова девушки оказалась у меня на груди. Подействовало, заклинание-то! Обрадованный, я с отеческой заботой, погладил подружку по волосам.
— Спи моя радость, усни… птички уснули в саду, рыбки уснули в пруду…
Впрочем, юная ведьма в колыбельной не нуждалась, она и так спала, как убитая. В своем углу сопел Хома. Рот его был приоткрыт, на бороду стекала струйка слюны. Тут я сам зевнул и испугался этого. Даже на ноги вскочил, забыв, что изображаю связанного. Клетка сильно качнулась, но мои спутники даже не шелохнулись. «Как там говорил шаманыш, если усну, он не сможет меня разбудить? Хрен-то с два я усну! Буду сидеть, и пучить глаза, как сова.» И тут же еще раз зевнул и на этот раз уже не испугался. Вовсе я и не сплю, а только отдыхаю. Устал немного…
Я опустился на пол клетки. Глаза слипались сами собой. Одну минутку, только. Кто-то, что-то мне говорил… про что? Вроде про сон… а что про сон? Какая-то важная мысль… жалко, что не успел ее додумать…
Не спать! Не спать! Не спать! Колотится, пульсирует какая-то жилка. Не дает уснуть, расслабиться… Постой, а кто тут спит? Мысли путались, перемешивались, сосредоточиться никак не удавалось. Да это же я сплю! Я отчаянно замотал головой, как белый медведь в теплую погоду, стараясь вырваться из сонного омута. Глаза отказывались открываться. Тогда я с невероятным трудом поднял непослушную, чугунную руку и врезал себе по физиономии. Еще раз и еще. Бля, больно-то как… Из разом распахнувшихся глаз брызнули слезы. Сонливость схлынула, как вода и я обнаружил, что клетка уже на земле, дверь открыта, а в проеме стоит маленькая мохнатая фигурка и смотрит на меня зелеными буркалами.
— Собирайтесь скорей, ваша милость! — торопливо заговорил знакомый голос в голове. — Я еле смог до вас достучаться! Надо торопиться, господин и учитель почтенный Тэ-о-то, не сможет долго поддерживать заклятие. Оно отнимает слишком много сил, а господин и учитель уже не молод…
Не дослушав его, я принялся тормошить своих спутников. Кое-как растолкал Хому, а с Микой и возиться не стал, просто закинул ее на плечо и вышел из клетки, таща за шиворот, так и не очухавшегося ото сна, дружинника.
Никто нам не помешал и не попытался преследовать, очевидно, заклятие учителя и мастера, безотказно действовало не только на людей, но и на имуров.
За пределами поселка сразу стало легче. Перестали накатывать волны сонливости. Глаза Хомы приняли, наконец, осмысленное выражение. Заворочалась на моем плече девушка. Я спустил ее на землю, сонно хлопающую глазами, и ничего не объясняя, и не рассказывая, взял за руку, и потащил за собой.
Ма-у-то, перекинувшись в кота, трусил впереди, указывая дорогу. Он постоянно оборачивался, словно хотел удостовериться, что путники не отстали, не затерялись в лесу. Похоже, что, приняв звериный облик, шаманыш потерял и способность к ментальному общению. Во всяком случае, сколько я не прислушивался, вкрадчивого голоса в голове больше не возникало. Мои спутники ничего не знающие про наши мысленные диалоги с Ма-у-то, удивленно таращились на бегущего впереди здоровенного кота, но от вопросов пока воздерживались. И правильно, я сам себе-то мало что мог объяснить.
Шаманыш впереди бежал все быстрее, словно уже не опасался потерять своих попутчиков. Его куцый хвост мелькал метрах в двадцати, то и дело пропадая за изгибами тропы. Пришлось и нам прибавить прыти, чтоб не отстать. Остаток пути преодолели в спринтерском темпе и изрядно запыхались.
Внезапно Ма-о-ту остановился, окутался на миг голубым сиянием, и перед нами возник низенький мохнатый человечек — ни дать, ни взять Чебурашка, уши только подкачали.
— Река рядом, — донеслось до моего сознания знакомое мурлыканье. — Теперь мне надо избавиться от охраны. Спрячьтесь пока в лес.
Не споря с ним, я спихнул своих ничего не понимающих спутников с тропинки и увлек за деревья. Некоторое время ничего не происходило. Мы напряженно прислушивались, но кроме шума листвы и скрипа, покачивающихся на ветру, стволов деревьев, ничего слышно не было. И вдруг тишина разом взорвалась и по тропинке мимо нас, с яростными воплями и истошным мявом, пронесся десяток здоровенных котов-воителей, окутанных грозным голубым сиянием. Их вой еще не успел стихнуть вдали, когда я услышал голос Ма-у-то:
— Скорей сюда, у вас очень мало времени!
Шаманыш ждал нас возле вытащенного на берег плота.
— Куда они так рванули? — поинтересовался я у него.
— Я сказал им, что на поселок напали ракшасы, — голос у Ма-у-то был грустный, его острые уши прижались к черепу, как у побитой кошки. Голова от этого стала иметь вид мохнатого шара. — Я очень, очень виноват перед своими сородичами… Теперь меня будут судить на совете старейшин и, наверное, накажут.
— Как накажут-то?
— В лучшем случае приговорят к отсечению хвоста, — Ма-у-то, печально посмотрел на свой и без того куцый хвостик. — Быть без хвоста, это так неприлично…
— А в худшем?
— А в худшем изгонят из поселка и запретят показываться на глаза сородичам.
— Не дрейфь! — подбодрил я его. — Прорвемся!
Скайрус лежал прямо посредине плота. Дерево под ним не обуглилось, не похоже было, что он раскалялся, как рассказывала ведьма. С некоторой опаской, я взял его в руки, осмотрел ножны. Совершенно целые, не обгорели, не потрескались. Все также отливают антрацитовым блеском. Вынул клинок. Тот и в лунном свете искрился радугой. Даже порванный ремешок не обгорел.
— Это был морок, — услышал я голос шаманыша, — господин и учитель почтенный Тэ-о-то, навел его на сородичей, чтоб по неразумению своему они не дерзнули прикасаться к имуществу саркана.
Я хмыкнул и загнал клинок обратно в ножны, решив, как только представится такая возможность, починить ремешок. Вдвоем с Хомой, спихнули плот на воду. Взяли в руки шесты.
— А тебе чего? — вслух поинтересовался я у, понуро стоящего на берегу шаманыша, — особое приглашение требуется? Бегом на борт!
Ма-у-то не знал таких слов, но безошибочно понял смыл фразы и просиял на всю свою кошачью физиономию.
— Ваша милость соблаговолит взять меня с собой?
— Соблаговолит, соблаговолит, — кивнул я ему и человек-кот одним прыжком оказался на плоту.
— Учитель и господин почтенный Тэ-о-ту, всегда говорил мне, что нет большей чести для имура, чем следовать за своим сарканом! Ваша милость назначает меня своим имуром?
— Назначает, — усмехнулся я, — старшим-котом-матросом. Куда ж тебя девать, коли ты пострадал из-за нас.
Мои спутники неприязненно смотрели на своего нового мохнатого товарища, но возражать не решались. Даже Микаэла, похоже, стала соблюдать субординацию.
* * *
Грозовой лес остался далеко позади. Мы поужинали электрической рыбой, которую имуры почему-то не тронули, пожарив её на костерке, и стали готовиться к ночлегу. Ну, как можно готовиться ко сну на плоту, лечь на бревна и укрыться всем, что есть. Вахтенным поставили Хому — пусть отрабатывает свое спасение. Через десять крайн, его должен был сменить Ма-у-то.
Микаэла, по-хозяйски, подлезла ко мне под бок. С другой стороны, попытался пристроиться имур, но ведьма прогнала его. Кот ушел обижено шипя, спорить с боевой подругой, его милости, он не рискнул.
Задумку Мики я понял сразу, когда она, повернувшись спиной, требовательно ткнулась круглой попкой мне в пах.
— Ты соображаешь, что предлагаешь? — шепнул я ей. — При посторонних такими вещами заниматься.
— Я накинула «Серый полог», — ответила она, не таясь, — никто ничего не увидит и не услышит, — и добавила медово-капризным голоском. — Ну же, господин дракон, полюби немножко свою маленькую ведьму, обещаю, я не буду шуметь!
Лицемерно вздохнув, я задрал ей тунику и приспустил свои штаны. Мой гость скользнул в её «аллею радости», как к себе домой и обосновался там по-хозяйски, калачом не выманить. Без сомнения, ведьма бесстыдно пользовалась своей колдовской эмпатией, воздействуя на все органы чувств — пахла, как надо; звучала, как надо, а уж осязалась… сейчас она была не дикой кошкой, как на поляне в лесу, а нежной домашней кошечкой. Сладенькая, как карамелька во рту. Плот покачивался на волнах, а мы покачивались друг в друге.
Первый оргазм случился, едва мы соединились, над вторым трудились пару крайн, а к третьему шли долго и вдумчиво. Он то подступал, то отступал. Уходил, но обещал вернуться и удовольствия от ожидания, пожалуй, превысило удовольствие от него самого. Я даже не понял, когда он случился, настолько он был протяженным и нежным, просто вдруг вернулся из мира неги в реальный мир. А вернувшись, услышал тихое мерное сопение — укачанная волнами блаженства, Мика задрыхла без задних ног и выпустила меня из сетей своего обаяния. Мой расслабившийся труженик вывалился из её райского сада, как Адам, сожравший яблоко. Я повернулся на другой бок и уснул сном младенца.
* * *
Сон младенца длился недолго. А может и долго, хрен его знает. Я только знаю, как он закончился — младенец обоссался. Шучу конечно, выпускник ВИИЯ обоссаться не может, так если письнуть чуть-чуть. Тем более, впору было отчего.
Не каждый день во сне приснится демон. Да ещё такой страшенный — огромный, черный, с крыльями и когтистыми лапами. А голова человеческая… ну, как человеческая — тоже черная, лысая, остроухая, со сверкающими глазами и оскаленным ртом с треугольными иголками зубов.
Посланник ада спикировал прямо на меня. Захотелось заорать и проснуться. Ни того ни другого, я сделать не смог, только зажмурился покрепче. Не знаю, как можно зажмуриться во сне, но у меня получилось. Сгинь, пропади, нечистая сила! Во имя господа нашего и пресвятой девы богородицы… заклинаю тебя: пошел на х…й!
Согласен, это несколько по-детски — посылать с закрытыми глазами.
В ответ, я услышал смешок и шелестящий голос произнес:
— Как скажешь, белый человек, как скажешь!
И тут я почувствовал движение в районе своей промежности… проще сказать, меня ухватили за хозяйство!
Ай… бля! — я попытался отпрыгнуть, что делать глупо, конечно, когда тебя держат за причинные места. К счастью, у меня и не получилось. Так бывает во сне. Зато получилось открыть глаза.
Картинка маслом, прямо, как в фильме: хвать… а демонов-то и нету!
Вернее, не так, демонов нету, а «хвать» осталось.
Я обнаружил прямо перед собой черную, как антрацит, девку… совершенно голую… даже без волос. И девка эта одновременно пялилась мне в глаза и шаловливо теребила мои гениталии.
Охренеть!
— Ты кто ещё такая?
Она шелестяще рассмеялась.
— Не узнаешь?
И я узнал… сверкающие белками миндалевидные глаза со змеиными зрачками, хищную улыбочку полную треугольных зубок, агатовые бусы на шее…
— Агата?
— Агата, Агата, — согласно кивнула она и выпустила, наконец, мой конец, который, несмотря на дебилизм ситуации, успел приподнять голову, словно прислушиваясь к нашему разговору.
Я с ужасом обнаружил, что головка эта напоминает навершие боевой булавы, здоровенная, круглая и с шипами.
Твою мать! Как же Мика это терпела?
— Ты напугался, мой золотой? Не все тебе людей пугать, господин дракон, — прошипела чертовка. — Смотри-ка, а он, не боится! — показала глазами на мою неуместную эрекцию. — Выходит, он храбрей тебя?
Тут только я догадался заправить причиндалы в штаны. Вернее, я обрел такую возможность. Я снова мог двигаться.
— А он у тебя, ничего, — похвалила Агата с похотливой демонической улыбочкой, — я б с ним поигралась… Но ладно в другой раз. Я вижу, у тебя вопрос? Да, мы сейчас в твоем сне. Как я в него попала? Взяла, и попала, — она опять зашелестела своим змеиным смехом. — Когда ты посетил мою обитель, я забрала часть твоей души. Ма-а-ленькую часть, ты даже ничего не заметил, а взамен дала тебе немножко своей. Зачем? Амма велела приглядывать за тобой.
Пока Агата вела этот диалог-монолог, я пытался придать своим мыслям хоть какой-то порядок, но они рассыпались и хаотически кружили в голове, а когда встречались, складывались во что-то красивое, но бессмысленное, как в калейдоскопе. Например, я смотрел на черненькую, голенькую, разглагольствующую Агату, а мысли складывались в красочный узор: «Эх, я б ей вдул, демонически красивой чертушке!» А в следующий момент, этот узор рассыпался и складывался другой: «Да ты охренел, лейтенант, страшно представить, что у неё между ног… все равно, что член сунуть в точилку для карандашей!»
Я понимаю, что во сне редко кто может мыслить логично, даже если ему на тот момент так кажется.
— Всё у меня в порядке между ног, — безапелляционно заявила Агата, — если, конечно, я этого хочу… когда-нибудь мы с тобой обязательно позабавимся, сладенький! Если, конечно, выживешь. А теперь послушай мою историю…
И она рассказала.
Агата не была демонессой в полном смысле этого слова. Она была полукровкой-мангасом — плодом связи ракшаса и человеческой женщины, о которых поведал мне господин и учитель почтенный Тэ-о-то.
Десять лет назад, когда она была еще ребенком, их банду разгромили объединенные силы имуров. Уцелевшие и Агата в их числе сбежали в Запретные земли, где имуры не решились их преследовать. Семь лет они жили в Сердце Хром-Минеса, исходив его из конца в конец.
Демоны очень устойчивы к магии, что позволило им прожить так долго в Запретных землях, где любое другое живое существо не протянет и пары дней. Но там нечем питаться, поэтому приходилось выходить к окраинам и нападать на старателей, в драках с которыми они постепенно все и погибли.
Юная мангаска попала в плен и была, подобно Микаэле, обращена в рабство. В отличие от ведьмы, насиловать её старатели не рискнули, потому что даже самый тупой из них знает, к каким последствиям это может привести (тут я вспомнил про точилку для карандашей), но держали на цепи и заставляли предсказывать будущее. Поскольку предсказания никогда не сбывались (глупые мунгиры не умеют их верно толковать), девчонку-мангаску постоянно били, унижали и почти не кормили. Сойти бы ей до срока в могилу, но, как ни странно, спас редкий цвет кожи. Слухи о живущей у старателей черной нелюди-ворожеи дошел до аммы Сцеллы, и та выкупила её из рабства.
С тех пор Агата живет вблизи Обители ведьм и оказывает услуги амме, по её просьбе прорицая будущее. А теперь вот, Сцелла попросила её, помочь мне добраться до Парухии прирожденных, где скрываются последние сарканы. Поскольку, я не человек, коих она, по понятной причине, ненавидит, и даже в какой-то степени сородич — она пробовала мою кровь на вкус и нашла там нотку ракшасов, помочь Агата конечно же согласилась, да и сексом со мной заняться тоже не против и обещает адское наслаждение.
— Вижу, тебе еще сложно осознать себя в новом воплощении, — сказала демонесса под конец своего рассказа, — что ж, на сегодня хватит, пора просыпаться.
И исчезла, оставив меня обалдевшим, от таких признаний, особенно последнего. Просто так пропала, без всяких спецэффектов, а я понял, что за все время, хоть и был в экзальтации, но так и не произнес ни слова. Вот такой вот, пердюмонокль…
— Ну, ты и дрыхнуть! — сказала Мика, убирая руку, которой трясла меня за плечо.
Протерев кулаками глаза, я помотал головой, отгоняя сонную одурь и припоминая ночной визит инфернальной демонессы.
* * *
Полковник Серегин пересёк предбанник кабинета начальника Х Направления ГРУ, генерал-лейтенанта Л.
Подтянутый адъютант с хмурым выражением на лице, позвонил шефу и сразу же предложил пройти в кабинет. Дежурно ему улыбнувшись, Серегин вошел. Генерал разговаривал по телефону. Взглянув на полковника, как на говно, он указал ему глазами на свободное кресло.
Исполненный нехороших предчувствий, Серегин сел. Положив трубку, генерал воззрился на него, орлиным начальственный взором. Некоторое время он, сдвинув брови и выпятив нижнюю губу, сверлил Серегина пронизывающим взглядом.
— Докладывай, — сказал, наконец, — что у тебя по «Переводчику»?
— Товарищ генерал, я же писал в рапорте… наблюдал вспышку белого света… ждали… проверили — ущелье заканчивается тупиком, агент «Переводчик» не обнаружен. Есть основания полагать: переброска прошла успешно.
— Это я читал, — отмахнулся генерал, — основания… обоснования… что-то новое есть?
— Пока нет… но возможно, времени недостаточно.
— Третий месяц пошел!
— Товарищ генерал, Иван Петрович… в деле же написано… неравномерные временные циклы. Время по-разному течет у нас и у них. Возможно, там прошло всего несколько дней — он просто не успел дойти и поэтому не может подать сигнал.
— Возможно не успел… а если его ликвидировали? А если он дезертировал? Какова вероятность успешного выполнения задания?
— Ну… — Серегин развел руками, — не стопроцентная.
— Понятно, что не сто! А сколько? Пятьдесят, тридцать, десять?
Не ожидая ответа, генерал поднялся из кресла, махнул рукой, вскинувшемуся за ним Серегину, сиди мол, и сцепив руки за спиной, прошелся по комнате взад-вперед.
— Короче, Миша, есть мнение, — он красноречиво показал глазами наверх, — что всю эту дьявольщину пора сворачивать. Магия — бля — шмагия… ведьмы, колдуны, драконы… развели, понимаешь, мракобесие! Там считают, что не вяжется это с диалектическим материализмом и единственно верным учением Марксизма-Ленинизма!
— Как же так, Иван Петрович? — захлопал голубыми глазами Серегин, — их же с сорок седьмого года вели… раньше вязалось, теперь не вяжется?
— Вот-вот! Там считают, что с этим наследием Серова, пора кончать. Да сам посуди, Миша: вся семейка Оккель — тю-тю! А теперь и Кошкин твой с концами пропал. Силы-средства вложены, а где результат, что мы можем предъявить руководству? Дырку от бублика? Где этот тиллит, про который нам Марк, все уши прожужжал? В общем так, если в ближайшее время «Переводчик» не объявится, твое направление будем закрывать… и не возражай! — генерал рубанул воздух рукой. — Хорошо еще, если по шапке не дадут, за растрату народных денег! Все, свободен… пока.
* * *
Разбудил меня бесцеремонно вторгшийся в сознание голос Ма-у-то:
— Хозяин! Проснись, уже светает!
Я с трудом продрал глаза — заснуть удалось только под утро — помассировал веки. Блин, словно песка туда насыпали.
— Хозяин, ты уже проснулся?..
— Да, я уже проснулся, матрос Мяу. Заткнись, пожалуйста, и больше не лезь ко мне в голову, пока я сам тебя не позову!
Шедший всю ночь дождь, наконец, перестал накрапывать, сменившись утренним туманом. Небо из черного стало серым. Из темноты сквозь туманную дымку быстро проступали очертания леса.
Я осторожно пошевелился, боясь потревожить прижавшуюся к моей спине Мику. Хотя чего там, все равно вставать пора — шаманыш прав. Идти весь день — путь неблизкий. Неподалеку, под здоровенным, поваленным ветром, стволом дерева, засыпанный ельником, тихонько сопя, дрых Хома. Постель была не слишком уютной, но все ж не сырая земля. Да и Хома-терпилец неприхотлив — скрючился себе, под какой-то тряпкой, главное, тепло.
Я оценивающе огляделся вокруг. Рассвело уже настолько, что можно топать. Здесь километрах в пяти от Голубого озера располагались последние стоянки старателей, такие как эта, с полуземлянками, вырытыми под корнями поваленных деревьев. Все амулеты и прочая магическая шняга в непосредственной близости от Голубого озера уже давно были выбраны, и старатели, рискуя собственной шкурой, забирались все дальше в глубь Запретных земель. Оттуда, как говорила Агата, без потерь уже не возвращались.
А здесь в самом начале полосы бурелома, относительно безопасно и практически нет риска, быть замеченным «наводчиком». Так, я про себя, сразу же окрестил магические сущности охраняющие Запретные земли. Старатели называли их ыргами — демонами неба, в отличие от ыхыргов — демонов подземного мира. От кого и для чего они охраняли эту пустынную местность, было неясно, но старатели боялись их как огня.
Вид «наводчики» имели… верней, не так. Вида они никакого не имели. Как может выглядеть бесформенное, полупрозрачное нечто, видимое только при ярком дневном свете. Спустя несколько минут после их появления, по местам, где замечались люди, наносились прицельные удары боевой магией. Поэтому определение «наводчик» для этих часовых Запретных земель, подходило больше всего. Тем более что сами они никому вреда не приносили. Появлялись непонятно откуда и исчезали непонятно куда. Одному человеку спрятаться от них было легче, зато нескольким проще заметить их загодя. Поэтому старатели шли на компромисс — передвигались группами не больше четырех человек, но и не меньше двух. Одному в этих местах делать нечего — кроме ыргов и других напастей хватало. Оступишься, а рядом не будет товарища — смело прощайся с жизнью. А так если и не помогут, то уж добыче твоей не дадут пропасть.
Синерг больше не ломился ко мне в голову, не пытался общаться напрямую, перепоручив это демонессе. В результате её деятельности, в моей голове сами собой стали появляться знания и воспоминания, которых раньше не было, и быть не могло, очевидно, знания самой Агаты.
Я понятия не имел, что и как наводят «наводчики», зато знал, что по достижению некоего рубежа, они перестанут быть для нас опасны. Знал и другое — достичь этого рубежа можно только в светлое время суток. Поэтому при невозможности дойти засветло, желательно вернуться на исходную позицию.
Из лежбища под корнями выбралась Микаэла. Она зевала и ежилась от утреннего холода, грея озябшие ладони под мышками. Ма-у-то (имя которого, я, недолго думая, в первый же день знакомства, сократил до Мяу), как всегда, не было видно, шлялся где-то по округе, до меня долетали обрывки его мыслей.
Хома продолжал дрыхнуть. Я негромко окликнул его. Ноль эмоций! Следующим воздействием, стала зеленая еловая шишка, треснувшая дружинника по репе. Он испуганно вскинул голову, захлопав спросонок глазами.
— Хорош харю давить, — сказал я ему. — Подъем! Давай, давай — ранняя птичка ловит червячка!
Хома с неохотой поднялся и сел на бревне, зябко ежась и растирая затекшую щеку, всю в разводах от еловых лап. Лицо его было мрачным и недовольным. Бормоча про то, что он думает о здешних местах и о собственном пребывании в оных, повлекся в ближайшие кусты для оправки. Ранее я запретил ему ссать, где вздумается — не меньше двадцати шагов от стоянки.
Когда он вернулся, уже горел костерок, а на поваленном стволе дерева были разложены остатки вчерашнего ужина — запеченная в глине рыба и клубни каких-то растений, собранных юной ведьмой. Мика оказалась неплохим знатоком местной старательской кухни. На самодельном вертеле жарился похожий на зайца зверек, которого вчера вечером добыл и освежевал Ма-у-то.
Есть с утра не хотелось, но я знал, что в течение дня такой возможности не представится и следует подкрепить силы заранее.
Ели по скорому, время, отпущенное на все про все, уже пошло. Завтрак запили безвкусной, похожей на дистиллят водой из соседнего родника. Земля здесь с глубины метр или два была выжжена «поземным огнем» — магической субстанцией, уничтожающей всю органику. Оттого и вкус у воды такой, неживой.
Вовсю светало. Окрасился зарей восток — вот-вот взойдет солнце.
— Готовы? — преувеличенно бодро спросил я своих спутников и, получив утвердительные кивки, закинул за спину Скайрус. — Хватайте тогда вещички и за мной! — и, не оглядываясь, пошел прочь.
* * *
Через бурелом приходилось пробираться с черепашьей скоростью. Я шел впереди. Хотя слово «шел» вряд ли подходило для такого способа передвижения. В основном передвигались по поваленным деревьям, осторожно перешагивая и перепрыгивая с одного ствола на другой, отводя руками лезшие в лицо еловые лапы.
Приходилось тщательно выбирать место, прежде чем поставить ногу. Кора деревьев мокрая от дождя, скользкая, того и гляди сверзишься, вывихнешь себе что-нибудь, а то и сломаешь. Но на землю лишний раз не ступали. А если все же приходилось, сперва тыкали палкой проверяя.
Слой земли здесь тонкий. Гнилая, она качается под ногами, как на болоте. Не приведи господь, провалишься в «подземный огонь» и кранты — в лучшем случае останешься без ног.
За мной бесшумно, как тень, скакала ловкая ведьма. Хома заметно отстав, тащился сзади, громко треща сломанными ветками. Где был Ма-у-то, оставалось неясным. Но где-то рядом, это я знал точно.
Остановились, поджидая Хому. Девушка, воспользовавшись перерывом, тут же присела отдохнуть на толстой ветке. Я огляделся. Хоть и знал, что «наводчики» так далеко почти никогда не залетают, но мало ли. Береженного, бог бережет.
Вроде чисто. Небо после дождя совсем разъяснилось — на таком фоне ырга видно издалека.
— Ты давай, проворней копытами! — сказал я, приблизившемуся дружиннику — если по твоей милости из графика выбьемся…
— Из чего? — удивился тот. — Да ладно, господин рыцарь, чего вы! Попробуй за вами угнаться… Сами же говорили, осторожнее надо.
— Еще пилить с километр, по такому вот ландшафту.
— Чему? — опять удивился Хома незнакомым словам.
— По бурелому, дурило! А потом еще болото, и чем дальше, тем больше приглядываться надо. А то долбанет — одна шкурка останется! А то и ее не останется. Так что давай, кучерявый, приналяг!
— Да иду я, иду! Откуда вы только знаете все?
* * *
Бурелом, наконец, закончился, пошел чистый лес. Еще полчаса быстрой ходьбы, и мы вышли к берегу весело журчащей речушки. Свернув влево, пошли вдоль берега.
— Мак!.. — заныл за спиной, порядком уставший дружинник, — господин рыцарь, отдохнуть бы чуток… ноги отнимаются, ксаламас!
— Потерпишь! — буркнул я, не оборачиваясь. — Ноги ему ломит… До переправы дойдем, тогда передохнем.
— Скоро ли?
— Засохни, сказал!
На самом деле, я сам устал, оттого и был зол, ведь еще идти и идти. Мика не жаловалась — не в ее характере, но по умоляющему взгляду голубых глаз, который я ловил время от времени, было ясно, ведьмочка тоже успела изрядно притомиться. Лишь Ма-у-то не выказывал никаких признаков усталости, черной тенью появляясь то справа, то слева.
Пройдя скорым шагом еще пару километров, наконец, вышли к переправе. Место представляло собой жутковатое зрелище. Мешанина из вырванных с корнем и сломанных как спички стволов деревьев, среди нормального нетронутого леса. Земля тут застыла волнами, словно расплесканная чудовищным ударом. Один из кедров упав поперек речушки, образовал своеобразный мост.
— Привал три крайны! — скомандовал я и, показывая пример, повалился на траву. — Время пошло!
Мика рухнула рядом и задрала натруженные ноги на ствол дерева. Она не произнесла ни слова, но весь ее вид выказывал сожаление о краткости отдыха.
— Что здесь было, а Мак? — спросил Хома, недоуменно глядя на этот участок мертвого хаоса среди обыденно зеленеющего леса.
— Старатели называли это «давилкой», — сказала ведьма.
— А… — дружинник сглотнул слюну, — а это, так оно…
— Именно, — сухо подтвердил я. «Давилка» — удар магией земли. Гравитационный коллапс в отдельно взятой точке
— И кого там придавило?
— Хрен его знает. Сходи, поинтересуйся, если заняться нечем, может и сейчас их косточки там лежат. Но вряд ли… давно это было. Старатели на амулеты все разобрали. Ну чего, пойдешь смотреть?
— Да, ну их, — буркнул Хома и подавленно затих.
Я уселся на поваленный ствол и стянул ботинок с правой ноги. Показалось, что неудачно намотана тряпка (носки давно истлели), ну а раз показалось, надо перемотать. Там за речкой ничего казаться не должно — чревато. Будешь отвлекаться, нарушится внимание, не заметишь ырга. Не заметишь «наводчика» — долго не проживешь.
Несколько минут сидели молча. Мика закрыла глаза, и непонятно было, то ли спит, воспользовавшись перерывом, то ли просто так лежит. Хома мрачно жевал заныканный кусок мяса. Я грыз травинку, то и дело, поглядывая на небо — нет ли ыргов. Хоть и день, но мало ли. Тишину нарушал только ветер, шуршащий в вершинах сосен и кедров. Ни щебета птиц, ни жужжания насекомых. Правда отсутствие мошки и комаров, не могло не радовать.



Глава 26

Солнца в этих местах, уже совсем не было видно. Рассеянный белый свет, не дающий тени — небо, словно из толстого молочного стекла. Жутковатая картина, но мне было не привыкать (Агата когда-то привыкла за меня). Явился Ма-у-то в своем кошачьем обличие, уселся напротив и стал вылизываться.
— Куда мы идем-то хоть, а Мак? — подал голос, закончивший с мясом, Хома.
— Ты жить хочешь? — ответил я вопросом на вопрос и, не получив ответа, продолжил. — Тогда поменьше спрашивай, все равно ни хрена не поймешь, и делай, что велено. А нет, так можешь валить ко всем чертям, или кулькасам, как у вас тут говорят.
Дружинник обиженно замолчал, а я испытал небольшой укол совести. В самом деле, чего напустился на этого бедолагу? А с другой стороны, только так можно заставить его делать то, что сказано. Дашь слабину, допустишь любое другое толкование своих слов кроме безусловного выполнения, этот болван и сам погибнет и других погубит.
Да и знать бы еще, куда мы на самом деле идем. У меня допустим, нет другого выхода, кроме как дойти туда, не знаю куда. А им-то зачем? Впрочем, возможно, и у них найдутся свои резоны. Как в сказке про волшебника Изумрудного города — кому мозгов не хватает, кому сердечной теплоты… Все они по разным причинам потеряли свой дом, пусть и не перенеслись Хрустальным коридором в иной мир, а остались на своей Эрейне. И все их надежды теперь связаны со мной. А я, для них Гудвин Великий и Ужасный, а заодно, как это ни смешно, и фея Убивающего Домика.
* * *
— Не пойму я… — прервал молчание Хома, развалившийся на поваленном стволе, рядом с большим муравейником, — комаров здесь нет, а мураши вон бегают, почему, а? — он поводил соломинкой по поверхности муравейника, а затем, стряхнув с ней его обитателей, сунул в рот и довольно скривился. — Кислятина!
На его вопрос никто не ответил, хотя я знал ответ — Полог смерти защищал Запретные земли сверху, в то время как «подземный огонь» снизу. Таким образом, ни подлететь, ни вырыть подкоп к неведомой цитадели не представлялось возможным. Так что не живут здесь летающие твари, ни птицы, ни насекомые. И кроты не живут. Зато вот ползающие и пресмыкающиеся представлены в ассортименте.
— Все… кончаем привал! — скомандовал я, разочарованно посмотревшим на меня спутникам. — Теперь слушайте внимательно! Говорю один раз, повторять не стану, сразу покараю!
Мика презрительно фыркнула. Я глянул на нее и добавил:
— Если успею, конечно, и вы будете еще живы! Главную опасность представляют «наводчики»-ырги. Как они выглядят, я вам уже объяснял. Если попадемся им на глаза, будет плохо. Поэтому стараемся не попадаться. Хома следит за правым сектором, Микаэла за левым. Я по курсу, Ма-у-то за задней полусферой. Как только переходим реку, выстраиваетесь в цепочку и становитесь моей тенью. Не отставать, вперед не забегать! Скажу: «стоять» — стой, где стоишь, хоть даже будешь на одной ноге в этот момент! Скажу: «ложись» — вались, как срубленное дерево. Поняли? Не слышу. Ты Хома, понял? Ты башкой не кивай, ты скажи — понял или нет?
— Да понял, я Мак, чего тут понимать-то? Смотреть направо, если замечу этого… медузу… докладываю. Команды сразу выполняю. Хома из Лина не дурак! Голова-то мало-мальски варит…
— Вот именно, что «мало-мальски»! Ты, Мика, поняла?
Девушка горделиво приосанилась, видно было, что ей неймется сказать какую-нибудь колкость. Но, не сказала, взяла себя в руки и просто кивнула в ответ. Я обратил свой взор на Ма-у-то:
— Тебя, Мяу, это тоже касается! Чтоб не носился вокруг, а следовал кильватерным строем.
Шаманыш сложил уши в знак согласия.
— Надеюсь на ваше благоразумие. И еще, когда перейдем на тот берег — рот на замок! Будете открывать, когда я к вам обращусь, или вдруг заметите, что-то подозрительное, чего не увижу я. А так смотреть и слушать, слушать и смотреть! От соблюдения этих простых правил, зависит целость моей, а значит и ваших шкурок. Все, будем считать инструктаж законченным. Вопросы?
— Господин Мак, а какого ыхырга, мы столько времени перлись до этого, бревна? — Хома показал на рухнувший поперек речки кедр. — Этот ручеек, ханя вброд перейдет…
— Ханя, говоришь?.. — я взял его за рукав рубахи и потянул к берегу. — Смотри на дно, что там видишь? Да ты наклонись, наклонись!
Опустившись, под давлением моей руки, на четвереньки, дружинник, приблизив лицо к самой поверхности воды, некоторое время всматривался в глубину.
— Вроде, нет ничего… — неуверенно сказал он.
Действительно, вода в реке была необычайно прозрачной, а песчаное дно совершенно чистое.
— А ты присмотрись, — настаивал я, — видишь, песок отсвечивает розовым?
На самом дне колыхалось и переливалось розовыми отсветами, нечто почти бесплотное, но теперь явно видное.
— Ксаламас! Что это?
— Ну-ка сгоняй, сорви ветку.
Недоумевающий дружинник, молча, повиновался и через минуту вернулся с большой еловой лапой в руке.
— Смотри сюда, — сказал я, и жестом фокусника погрузил ветку в воду. Сперва ничего не происходило, но как только ветка коснулась розового слоя, вода вокруг нее взбурлила, как возле медной проволоки, сунутой в азотную кислоту и через секунду, я извлек оставшийся от еловой лапы, огрызок.
— Проклятые небеса! — дружинник попятился от берега.
— Старатели называли это «подземный огонь», — удовлетворился я его испугом. — Только тут он подводный. Он здесь везде. В каждой ямке, в каждой дырке, в каждом углублении. Ну и на дне реки, соответственно, тоже. Ну что, пойдешь вброд?
Хома, молча, затряс головой.
* * *
Осторожно, хватаясь за ветки, не дай бог соскользнуть, мы перебрались по качающемуся под ногами и плюхающему по поверхности воды стволу, на другой берег речушки. Осмотрелись. Я прикинул направление, и пошел не оглядываясь. Спутники хвостом следовали за мной, растянувшись в цепь с интервалом в несколько шагов. Лес надвинулся на нас со всех сторон. Густые кроны сосен и кедров почти закрыли молочно-голубое небо без облаков и солнца. Порывы ветра, путающегося в верхушках деревьев, заставляли их слегка раскачиваться, от чего старые стволы скрипели и опасно потрескивали.
То ли лес был совсем старый, то ли близость Запретных земель, так сказывалась, но мешающего подлеска почти не росло, поэтому идти было легко. Нам под ноги стелился сплошной мягкий ковер из мха и хвои, густо усыпанный старыми, растопырившимися шишками и сухими ветками. Иногда начинала цокать белка. Пару раз дорогу нахально перебегали непуганые полосатые бурундуки. Тварей большего размера здесь не водилось. «Наводчики» не разбираются в коллизиях, бьют во все что движется. Вернее, наводят, а кто бьет неизвестно. Но в кого попадает, тому уже без разницы.
* * *
Первое разоренное старателями, массовое захоронение, встретилось нам спустя полчаса после того, как пересекли реку. Разрозненные кости и целые скелеты, вытащенные из разрытого кургана, валялись по всей округе, словно сами вышли погулять, да так и попадали. На некоторых уцелели остатки одежды. Латы и инкрустированное тиллитом оружие унесли мародеры.
На стоянках старателей я видел много этого оружия. Проржавевшее со сковырнутым с клинков тиллитом, оно кучами валялось среди других отходов жизнедеятельности мародеров.
Глянув на своих спутников, я понял, что они в состоянии близком к шоковому. Ма-у-то даже принял свой «человеческий» вид, Хома еще больше сгорбился и выглядел подавленно, а Мика, что-то бормотала и как-то странно двигала руками.
— Э-э! Отставить колдовать! — прикрикнул я на нее. Скептически оглядев своих спутников, скомандовал. — Привал, одну крайну! Но, бдительности не терять!
Подозвав к себе Микаэлу, усадил юную ведьму рядом с собой, приобнял за плечо и ласково заговорил:
— Не надо тут колдовать, девочка.
— Но ведь это всего лишь заговор от нежити… — бормотала, пытаясь оправдываться Мика, вид сотен скелетов сделал свое дело, куда только с нее слетело все ее нахальство и спесь.
— Здесь нет нежити! Зато любая посторонняя магия, как магнитом, притягивает «наводчиков». По этой же причине не пытайся заглядывать в Верхний мир — «наводчики» смотрят сквозь него.
— А твой меч? Его же видно оттуда.
— Здесь полно разных артефактов. Найти среди них мой меч не проще чем иголку в стоге сена.
— Максим… — жалобно заговорила Мика, — зачем мы идем здесь? Обернись драконом, и ты за пару крайн доберешься туда, куда тебе нужно.
Обернись, — подумал я, — легко сказать. Не сознаваться же перед девчонкой, что Синерг «забыл» объяснить мне, как самостоятельно провести трансформацию. И «забыл» надо думать, не просто так — в одиночку с могучей магией, что властвует в здешних местах, не сладит никакой дракон, тем более, такой неумеха, как я.
— Хватит ныть! — сказал я, чтобы что-нибудь сказать. — Забыла, кто ты есть? Ты есть член моей команды и обязана слушать своего командира! А я, твой командир, говорю, что все у нас будет в порядке и приказываю следовать за собой. Что ты должна ответить?
— Слушаюсь, — сказала Мика и на ее лице появилась улыбка облегчения. Приятно же, когда в трудную минуту, найдется тот, кто возьмет на себя ответственность.
На этом привал закончился, и мы отправились дальше.
Вскоре нам встретился еще один разоренный курган, затем еще, а дальше покойников уже никто и не пытался хоронить, похоже не до того было. Останки валялись повсюду. Человеческие, и еще какие-то. Может быть, то были лошади, может, какие-то другие боевые твари, коих в изобилии у хэкку. Ведь лесной народ, судя по всему, тоже принимал участие в коалиции.
Некоторые костяки выглядели так, словно по ним при жизни многократно проехали асфальтовым катком. Другие обгорелые как головешки, вплавились в многометровые проплешины выжженного грунта. Попадались группы абсолютно целых скелетов с нетронутым оружием и доспехами. От чего они погибли, было непонятно. Похоже, мародерам здесь хватит работы еще не на один год.
Сколько же тут полегло народу? — задумался я. — Судя по количеству разбросанных костей — многие тысячи. И все они принадлежали атакующей стороне. Неужели они полегли под массированными ударами, не только не убив, но, даже не встретив ни одного врага. Трудно поверить, что вся эта могучая армия не смогла преодолеть даже первый рубеж обороны? Или смогла?
* * *
«Наводчика» проворонил Хома.
Знакомо завибрировал за спиной Скайрус. Это нас и спасло. Удар приходит с полуминутным запаздыванием — если бежать изо всех сил, то появляется шанс. Мы и побежали. По счастью в правильном направлении. Тут ведь ничего не стоит побежать прямо навстречу будущему эпицентру. Интуиция — мать ее — великое дело!
«Давилка» настигла нас уже на самом излете, почти потеряв силу. Но, и этого хватило. Услышав треск ломающихся веток за спиной, я со всего маху бросился на землю, крикнув и остальным, чтоб падали. Спустя несколько секунд страшная сила вжала меня в мох. Я почувствовал себя тараканом, попавшим под тапок.
Казалось, что прижатая виском к земле голова сейчас лопнет, как яйцо. Трещали ребра, я хотел застонать, но из груди выдавило весь воздух. Сзади раздался сдавленный крик, который тут же смолк.
Через несколько секунд показавшихся бесконечными, волна адской тяжести схлынула. Очухавшись, я лежал неподвижно еще минут пятнадцать, молясь, чтобы и спутники тоже не шевелились. Только когда сволочной «наводчик» скрылся из виду, я смог подползти к Микаэле. Она была без сознания. Я вытер рукавом, все в кровавых соплях и слюнях, лицо и огляделся. Где-то рядом испуганно икал Хома. Кучкой черного меха завозился Ма-у-то.
— Вы живы, хозяин? — раздался в голове его виноватый голос.
— Сам же видишь! — раздраженно отозвался я. Виноват в первую очередь был я сам, но это не мешало мне злиться на своих спутников. Говорил же, предупреждал, рот на замок, оглядываемся, осматриваемся.
— Вы сердитесь на меня хозяин? — продолжал интересоваться имур.
— Сержусь? Нет, не сержусь… я в бешенстве, твою мать!
Ма-у-то не понял, причем тут его мать, но предпочел умолкнуть.
— Узнай, как там Хома, — велел я ему, а сам занялся девушкой.
При попытке ее перевернуть, она застонала и открыла глаза.
— Больно…
— Где болит?
Она показала рукой на правый бок. Черт, неужели внутренние повреждения? Или ребра сломаны?
— Кажется ребро, — подтвердила мое предположение Мика, — тут корень из земли выпирал, я прямо на него улеглась.
Я задрал ей тунику. Под правой грудью, багровело большое пятно, прародитель будущего кровоподтека во весь бок. Поводил по ребрам пальцем, вроде целые — кости тонкие молодые, гнутся хорошо. Может трещины? В любом случае, жить будет, и идти сможет.
— Хорош симулировать! — сказал я, стараясь, чтоб голос звучал грубо. — Давай руку, помогу встать.
— Обойдусь, — обижено буркнула Мика, и, охая как старушка, начала подниматься.
Дружиннику повезло больше остальных. Дело в том, что сила «давилки» максимальна на ровной плоскости и сходит на нет, в узких складках рельефа. То есть, спрятавшись в овраге или искусственном углублении, человек мог выжить даже вблизи эпицентра.
Познав это на собственном опыте, старатели везде, где мародерствовали, отрывали короткие окопчики, чтобы укрыться в случае чего. В один из таких окопчиков и свалился Хома. Там он и сидел до сих пор, не поддаваясь на уговоры Ма-у-то, опасаясь повторения удара, а еще больше возмездия за проявленную лопоухость. Не дождался ни того, ни другого.
Я выволок его оттуда за шиворот, поставил перед собой и, пристально глядя в глаза, сообщил, что хоть душа у меня и добрая, но он, Хома, давно уже выбрал лимит терпения и в следующий раз я просто его закопаю живьем в таком вот окопе. Воспитательный сеанс закончился мощным пинком под зад и дальнейшее движение дружинник продолжил во главе колоны. Мы с Микой шли в середине, Ма-у-то, как самый глазастый, следовал в арьергарде.
За следующий час мы преодолели не более пары километров, если считать по прямой. То и дело приходилось огибать завалы леса, вызванные ударами «давилок» и пожарами от «жгучего облака». Пару раз встречались ырги, но оба раза были замечены заранее. Мы бросались к ближайшим деревьям обнимали стволы, прижимаясь лицами к шершавой коре и, затаив дыхание, пережидали, пока скользящие в вышине переливающиеся перламутром капли не удалятся из зоны видимости.
Ни солнца, ни теней здесь видно не было, что создавало затруднение с определением времени. Оставалось полагаться только на внутренние часы, а они говорили мне, что полдень уже миновал.
По мере следования отряда, кости погибших попадались все реже, а потом и вовсе перестали встречаться на пути. Либо упрямо продвигающаяся вперед безумная армия была уничтожена вся без остатка, либо научилась бороться с выкашивающими ее смертельными магическими ударами.
Ну, или произошло, что-то еще, о чем я не догадывался. Хотя, судя по отсутствию следов дальнейшего продвижения войск, первое было вероятней всего. Так и случилось, — ответил на немой вопрос Ма-у-то, когда мы остановились для очередного привала, выбрав для этого небольшой каменистый овражек, на дне которого журчал ручеек. Имперские маги, — сообщил имур, конечно же, со слов господина и учителя Тэ-о-ту, — обманом подставили союзников — хэкку и аккети (а для правдоподобия и часть собственных войск) под убийственный огонь сарканов. Добившись сосредоточения всех магических сил противника в нужном им секторе, они молниеносным ударом прорвали его оборону на противоположном направлении.
* * *
Лес закончился, перед нами расстилалась красновато-коричневая, каменистая равнина. На некоторое время мы задержались, вглядываясь в бесконечные ряды выветренных скал, напоминавшие не то затейливые монументы, не торчавшие из земли гнилые зубы.
Выходить из леса на открытый простор было страшновато, но я знал — «наводчиков» осталось немного. Часть медуз посбивали еще во время Великой битвы. Другие сами попа́дали, как листья осенью — вышел срок службы. Оставшаяся треть или даже четверть уже не способны были покрыть своим вниманием весь периметр Запретных земель, не говоря уже о внутренних областях, позволяя мародерствовать старателям.
К слову сказать, те дальше леса заходили редко — поживы там никакой, а смертельных ловушек караулящих глупцов и смельчаков, сколько угодно. Впрочем, когда-то единая система обороны Запретных земель давно распалась на множество магических флуктуаций, слабо связанных между собой, а это означало, что у ловкого, а главное, знающего человека появлялись неплохие шансы проскользнуть между ними. Вопрос в мотивации. У старателей ее не было, а вот у меня была. Там за красной пустыней лежала конечная цель моего путешествия, и отступать я был не намерен.
На опушке леса я повторил свой инструктаж, особенно напирая на то, что при появлении «наводчика» следует замирать на месте, не дышать и не шевелиться, изображая из себя соляные столбы, пока не улетит. Ырги, предназначенные для выявления скоплений противника, реагируют в основном на движение. Для нейтрализации отдельных индивидуумов и небольших групп, у Запретных земель существовали другие способы, с которыми нам вскоре предстояло познакомиться.
После короткого привала, двинулись дальше. Скайрус за спиной вибрировал теперь постоянно. Противная дрожь, то усиливалась, заставляя напрягаться и судорожно шарить глазами по округе в поисках подстерегающей опасности, то ослабевала, позволяя чуть расслабиться.
Вокруг расстилались, зловещей красоты, каменные джунгли. Скопления выветренных скал напоминали разрушенные города. Повсюду громоздились останки замков, амфитеатров, затейливых галерей и пагод. Под ногами шуршали мелкие красноватые камешки — продукт выветривания скальных пород, у основания скал сменявшиеся на крупную щебенку.
Впрочем, к скалам старались не приближаться, если это было возможно, особенно к сдвоенным. Еще в самом начале пути по пустыне сунулись было в развилку между двух столбов, напоминавших своим видом чудные тотемы, как вдруг пространство заполнило басовитое гудение, на верхушках столбов зазмеились коронные разряды и с ясного неба шандарахнула молния, вдребезги разнесшая верхушку правого столба. Мы чудом избежали града раскаленных осколков, а я понял, что означает усиление вибрации Скайруса. Тепло — холодно. Слабая вибрация — опасность умеренная. Сильная…
Меч, буквально, взвыл за спиной, заставив меня замереть с поднятой ногой. В спину ткнулась идущая следом, и, конечно, забывшая про «держать дистанцию», Мика. А Хома впереди, вдруг ухнул по колено в только что казавшийся незыблемым грунт.
— На землю! — скомандовал я и упал первым, подавая пример.
Дружинник безмолвно разевал рот, корчил страшные рожи, пучил глаза и молотил руками по воздуху силясь понять, куда вдруг девалась твердь под ногами. Вот он ушел по пояс, а еще через несколько секунд, по грудь.
— Не шевелись, идиот! — крикнул я ему, — раскинь руки и не дергайся!
Куда там! Хома извивался, как ужаленный червь и погружался все глубже. От него уже осталась одна голова и правая рука по локоть, когда я подполз на животе и ухватив за эту руку, принялся тянуть. Не сразу, но получилось, дружинник медленно появлялся обратно. Я схватил его за вторую руку, а меня самого держали за ноги девушка и имур. И так — дедка за репку, бабка за дедку… потихоньку вытянули Хому из жадной пасти зыбучей земли.
Спасенный дружинник трясся крупной дрожью, ничего не понимал, и вообще выглядел невменяемым. Пришлось привести его в чувство парой крепких пощечин, после чего он взвыл и разрыдался, бормоча сквозь всхлипывания, что это выше человеческих сил и больше он никуда не пойдет. На что я пожал плечами и, с прохладой в голосе сообщил, что никто не неволит, и он может оставаться тут сколько угодно, хоть до морковкино заговенья.
Перспектива остаться одному, после некоторого размышления показалась Хоме страшней того, что могло ждать впереди и вскоре мы продолжили путь в том же порядке.
Несмотря на полное отсутствие ветра, по поверхности земли между скал, то тут, то там гуляли небольшие смерчи. Эти непонятно откуда взявшиеся при полном штиле завихрения воздуха, поднимали облачка пыли и, окрашивались от нее в кирпично-красный цвет.
Несмотря на малые размеры, в своем независимом движении, они выглядели угрожающе. И не только выглядели. Когда одна из сущностей (язык не поворачивался назвать это явлением природы) приблизилась на расстояние в несколько десятков метров, на нас дохнуло ледяным дыханием прямо-таки космического холода. Я еле успел поймать за руки, попятившихся было, товарищей, свирепо шепча: «Стоять! Стоять, бля!» Знал — бежать ни в коем случае нельзя.
Смерч, качнулся было в нашу сторону, но остановился, пританцовывая, словно бы в нерешительности. Потанцевал несколько секунд на месте и помчался дальше. Я заметил, что за вихрем тянется шлейф инея, а на земле остается явственная дорожка изморози. Сколько же там градусов ниже нуля? Страшно и подумать, что случилось бы, ударься мы в бегство.
Нет, бегать здесь нельзя. Только шагом. Неторопливым, прогулочным шагом.
* * *
Шуршание песка под ногами сменяется хрустом щебня. Все той же молочной голубизной светится небосвод. Из всей растительности, здесь только, жмущиеся к скалам, странные кусты без листьев, но зато усеянные белыми коробочками наподобие хлопковых. При приближении к ним, Скайрус взвывал, словно счетчик Гейгера на радиацию. И то сказать, почуяв людей, коробочки раскрывались, выбрасывая облачка газа с ипритовым запахом чеснока. В стоялом воздухе долины жгучая вонь разносилась на десятки метров. Я подумал, что содержимое коробочек и по поражающей способности вряд ли сильно уступает иприту, а, следовательно, надо держаться от нервных кустов подальше.
Скалы впереди сгрудились, образовав своеобразную развилку. Один широкий проход превращался в три узких, что само себе было плохо. И куда теперь? Как там в сказках: направо пойдешь… коня потеряешь? Коня у нас нет, только кот, но его терять тоже не хочется.
Я всмотрелся в узкий проход, скорее даже лаз — его частично перекрывал упавший сверху большой камень. Нет, сюда мы не пойдем — на выступающих частях скал, явно видно голубое мерцание коронных разрядов. Сами по себе они не страшны, немного пощиплют кожу и поднимут дыбом волосы. Но внутренний голос решительно заявлял — лезть туда нельзя, ни в коем случае. Тем более что и камень явно неслучайно свалился.
А что у нас прямо? Средний проход гораздо шире и прямей, но вот незадача — посреди него сгустилось сизое облачко. С виду неказистое и неопасное. Притулилось в самом центре и висит, не шелохнется. Его даже можно обойти, если прижаться к скалам. Но чего ему тут делать, облачку-то, как не дожидаться случайных путников? Нет, туда мы тоже не пойдем.
Оставался левый проход. Там вроде бы, ничего такого не наблюдалось, по крайней мере, видимого. И опасностью оттуда тянет не так явственно. Тоже, конечно, не фунт изюма, но возвращаться назад и искать другой путь — потерять не меньше пары часов. А их у нас нет. Точка возврата пройдена. Вернуться засветло уже не успеваем. Остаться на ночь в каменной долине — смерти подобно. А значит надо идти вперед!
Подумав еще несколько секунд, я решительно свернул налево.
Сперва ничего не происходило, все то же шуршание гальки под ногами, белесое небо над головой, да унылая серость скал вокруг, а потом на плечи вдруг что-то легло и ощутимо придавило к земле. я тут же остановился, прислушиваясь как «внутреннему Агатиному голосу», так и к Скайрусу. Товарищи топтались рядом, беспокойно поглядывая на своего вожака. Внутренний голос молчал и Скайрус тоже особого беспокойства не проявлял. Я махнул рукой — идем дальше.
Через несколько метров, тяжесть усилилась настолько, что стали подгибаться ноги. Чтобы продолжать путь пришлось опуститься на четвереньки. Воздух вокруг сгустился как вода, с трудом проходя в легкие. Заложило уши. Мне приходилось бывать в барокамере. По ощущениям выходило, что давление тут в десятки раз превышает атмосферное. Завыл позади Хома, мотая головой. Я знал, как это больно, когда давит на уши. Жестами показал, что надо делать — зажал пальцами нос и с усилием дунул в него. В ушах щелкнуло и стало легче.
Я упрямо продолжил путь. Через десяток метров стало отпускать. Значит, все делаем правильно, — подумал я, с трудом поднимаясь на ноги и массируя онемевшую шею. Еще через несколько метров тяжесть схлынула, и мы вздохнули с облегчением. Похоже, протухла ловушка, — вместо того чтобы расплющить нахальных путников в плоский блин, погладила слегка, да и только. Видать разладилось что-то в сторожевом механизме.
Ущелье раздвинулось. Теперь мы снова шли по долине, петляя в лабиринте скальных массивов. «Наводчики» больше не встречались, зато стационарных ловушек было в избытке. Благодаря помощи Скайруса и опыту Агаты, все эти давилки, озерца зыбучего грунта, полосы огненной земли, грозящей ударами подземных разрядов, своевременно выявлялись и обходились стороной. Те из ловушек, что гнездились на открытом пространстве, избегать удавалось относительно легко. Другое дело, когда западня располагалась в узком проходе между скал, и её было не обойти. Приходилось возвращаться и искать другой путь.
Дело осложнялось обилием шныряющих повсюду морозных вихрей, к которым со временем прибавились и горячие. Раскаленные, пышущие топочным жаром, они норовили опалить тело до волдырей. Один раз мы оказались зажаты между двумя смерчами, холодным и горячим. Ощущения были еще те — словно вас поджаривают на ледяном вертеле.
Мои спутники были на волосок от паники. Верней, в тихой панике они пребывали все время нахождения в каменной долине, но в этот раз она чуть было не превратилась в настоящую — с воплями ужаса и бегством сломя голову, не разбирая дороги.
В результатах такого забега сомневаться не приходилось, поэтому я, сжав зубы, сграбастал в объятия всех троих и так мы стояли минуту или более, пока порождения чудовищной магии кружили вокруг привлеченные нашим страхом, обдавая путников поочередно волнами холода и жара.
По счастью, обошлось и на этот раз. Горячий вихрь вдруг самопроизвольно рассеялся, выбросив облако пепла, а холодный, потеряв партнера, а заодно и всякий интерес к нам, отправился куда-то по своим делам. Тут мне пришло в голову, что холодные и горячие вихри связаны между собой — ведь для того, чтобы что-то охладить, надо обязательно что-то нагреть. От этого простого открытия почему-то стало легче и спокойней — эти места не совсем уж иррациональны, и хоть что-то в них подчиняется обычным физическим законам.
Спокойствие мое было недолгим. Не прошло и получаса, как мы попали в новый переплет. В этот раз Скайрус не проявил должной бдительности, наверное, посчитав очередную давилку протухшей.
Но это была не давилка.
Мы обходили очередное препятствие — причудливое нагромождение скал, напоминавшее разрушенный цирк. Путь как раз пролегал через его круглую арену, когда почва стремительно ушла из-под ног и, спустя долю секунды, я обнаружил себя болтающимся в воздухе на высоте девятиэтажного дома.
Вокруг летали тучи щебня и камней, только что устилавших землю, и кувыркались мои товарищи, изображая собой нелепые пропеллеры. На сей раз паники избежать не удалось — отчаянно визжала ведьмочка, дурниной завывал Хома, даже Ма-у-то хрипло мявкал, что у него видимо означало крайнее проявление страха.
Я не помнил — орал ли сам. Но если и орал, то не долго. Совершив резкое движение, до крови рассадил локоть о, некстати оказавшийся рядом острый камень. Ослепительная боль мгновенно отрезвила, и я осознал происходящее.
Ловушка, в которую мы, наконец, попались, оказалась давилкой наоборот — зоной отрицательной гравитационной аномалии. Земля стряхнула нас с себя, как щеголь смахивает пушинки с рукава. Хотя какие на фиг пушинки? Пушинки несет ветер, а какие неведомые силы заставляют болтаться в воздухе людей и несколько тонн камней? Впрочем, какая разница? Я почувствовал приступ тошноты –вестибулярный аппарат взбунтовался от беспорядочных кувырканий.
Следовало как-то стабилизировать положение тела, чтобы хотя бы начать думать. Кружащая вокруг пыль лезла в глаза и в рот, и вскоре испуганные вопли моих спутников сменились на отчаянный кашель и невнятную ругань. Глядя на их силуэты, совершающие такие же хаотичные движения, как и мое собственное тело, я сообразил, что если нам сцепиться между собой, то удастся, по крайней мере, остановить вращение.
Крикнул им, чтобы перестали дергаться и тянулись друг к другу. Первой я поймал Мику, ухватив ее за ногу. Сразу стало легче. Хоме, не смотря на все старания, никак не удавалось к нам приблизиться, пока я не догадался протянуть ему ножны. А Ма-у-то, каким-то образом, удалось стабилизировать свое положение самостоятельно. Я подозревал, что, несмотря на строгий запрет, имур продолжает потихоньку пользовать свою электрическую магию.
Теперь, наконец, можно было перевести дух и осмотреться. Хотя от увиденного, дыхание немедленно перехватило вновь. Мы оказались в центре чудовищной бесформенной кляксы, ареал которой обрисовывали летающие вместе с нами камни и пыль. До земли метров двадцать не меньше.
Вот один из крупных валунов достиг края аномалии и, потеряв способность к левитации, с все возрастающей скоростью устремился к земле. Ощутимо ухнуло, с места падения взметнулся фонтанчик пыли. Впрочем, к тому времени я начал догадываться, что худшее ждет нас гораздо раньше. Мои мысли подтвердил тревожный голос Ма-у-то:
— Полог смерти, хозяин!
Вот он, принцип действия ловушки! — понял я. — Поднять врагов в зону действия Полога смерти.
— Надо что-то делать, хозяин, — продолжал сигнализировать имур, — не пройдет и крайны, как мы будем мертвы!
«Вы будете мертвы, — уточнил мой внутренний голос, — сарканам на Полог смерти положить с прибором. Через пятнадцать минут, ловушка исчерпает энергию, я совершу мягкую посадку и смогу спокойно продолжить свой путь».
«Это что за внутренний голос такой? — удивился я и через секунду понял. — Никакой это не я, и голос не мой, и мысли не мои… Синерг!.. это ведь ты, сука, опять залез ко мне в голову! Они будут мертвы, а я смогу продолжить свой путь? Классно придумано! Только хрен тебе!»
Отпихнув от себя удивленную Микаэлу и не менее удивленного дружинника, я ухватил за хвост маячившего рядом имура.
— Матрос Мяу! Слушать мою команду! Я знаю, ты можешь… живо транспортируй меня к краю! Вперед, сукин кот! Давай, включай свой ионный двигатель!
Ма-у-то не понял, что он должен включать, и зачем все это нужно, но под яростным напором потока моего сознания сделал единственно правильный вывод. По его шерстке заскакали голубые искры, запахло озоном, и мы медленно, но верно заскользили к размытому краю каменно-пылевой кляксы, откуда осыпался вниз водопад пыли.
«Что ты делаешь кретин? — голова взорвалась болью. — Прекрати немедленно! Ты погубишь себя и ничего не добьешься!..»
Среагировав на магию имура, с неба сорвалась молния. Промахнулась, оставив на ближней скале медленно гаснущее багровое пятно. Вторая попала одним из своих ответвлений, но имур уже укутался голубым коконом защитного поля. Тем не менее, ему досталось. Ма-у-то завопил словно десяток мартовских котов, а воздухе разнесся запах паленой шерсти. К тому времени наш тандем уже распался, и я успев набрать скорость, продолжил свое скольжение к пропасти самостоятельно. Пять метров до края. Три. Один.
Перевалил невидимую грань и начал падение.
«Идиот, кретин, дебил!» — продолжался разоряться Синерг, перечисляя степени моей умственной неполноценности, а тело уже пронзила такая знакомая боль трансформации, будь она неладна!
Как я и рассчитывал, тупо убиться о землю мне не дали. Не прошло и секунды, как неуправляемый полет перешел в управляемый. Изломанное трансформацией тело, еще не успело опомниться от боли, а подоспевший Макс-монстр уже принял управление на себя.
Несколько взмахов огромных крыльев и дракон уже обозревал стелющуюся под ним долину, усеянную клыками скал. А ведь мы почти дошли. Вон он край долины — пара километров не больше. А вон и мои спутники, болтаются на поверхности кляксы-ловушки. Еще бы, могучие крылья дракона создавали настоящий локальный ураган, раскачавший стоялый воздух долины. Пока Макс-монстр высматривал, кого бы сожрать, Макс-человек, наконец, очухавшийся от трансформы, взял да и накинул на него ментальную узду.
Как это у меня получилось, я и сам не понял. Но получилось! Тот час же воображаемый поводок натянулся в струну, чуть не вырвавшись из воображаемых рук — мой неистовый двойник, почувствовав над собой чужую волю, принялся ожесточенно сопротивляться.



Глава 27

Как дикий мустанг силившийся сбросить ненавистного наездника, он стал метаться вверх-вниз, в стороны, совершать дикие кульбиты, кувыркаясь в воздухе, выделывая мертвые петли, бочки и прочие элементы высшего пилотажа, словно это могло помочь избавиться от того, кто пытался управлять им изнутри.
Не помогло — я, чувствуя свое превосходство, все сильней натягивал ментальные вожжи, бормоча: «Ты у меня больше никого не схарчишь без спросу, дружок! Будешь слушаться как миленький, звероящер чертов!»
Как бы то ни было, но, второе «я» постепенно сдавало позиции, уступая мне область разума, чувств и эмоций, ограничиваясь чистой физиологией. Я не понял, сам ли оказался таким гигантом воли, или пособил Синерг, но монструозный двойник быстро смирнел, становясь послушным.
Вовремя!
Когда мне, наконец, удалось полностью завладеть своим новым телом, спутники уже пребывали не в лучшем состоянии. Хома с Микой успели уснуть предсмертным сном, а Ма-у-то еще держался.
Своим неестественно зорким зрением, я видел ужас и восхищение в его глазах. Маленький имур был первым из своих сородичей, кому спустя поколения вновь удалось обрести своего саркана. «Жаль, что так недолго!» — поймал я последнюю мысль его затухающего сознания.
Ну, уж нет!
Дракон камнем упал вниз и, пролетев над ловушкой, бережно, но надежно зафиксировал спутников в своих страшных когтях. Поднырнул под смертоносный полог. Куда их теперь? На землю слишком опасно — я уже чувствовал, какие силы пробудил к жизни своим перевоплощением. Прав Синерг — мой поступок был воистину безрассуден. Пусть так, но по-другому поступить я не мог.
Подумав несколько секунд, выбрал небольшое плато с ровной, как стол поверхностью и устремился к нему. Оставив там товарищей (полежат, очухаются самостоятельно), вновь взмыл вверх. Вокруг все приходило в движение, еще незаметное обычному взгляду, но уже ясно различаемое магическим зрением дракона.
Макс-человек подумал, что ему показалось, но Макс-дракон уже видел тех, кто перемещался там, на глубине нескольких метров под поверхностью. Эти кто-то спешили явно по его душу. Если, конечно, у драконов бывает душа.
Сперва зашевелилась земля. Пошла волнами, словно это был не твердый слежавшийся грунт, а жидкость. Затем расплескав песок и щебень, на свет божий извлеклось нечто, черное и блестящее, при более внимательном рассмотрении оказавшееся жуком. Только очень большим жуком. Величиной с собаку не меньше.
Почему на ум пришло сравнение именно с собакой, я не знал. Жук-переросток, топчась на месте, поднял надкрылья, очевидно готовясь к полету. А вокруг уже били фонтаны песка — это появлялись на свет его многочисленный собратья. Вскоре воздух наполнился басовитым гудением с каждой секундой становящимся все громче. Воздушная армия пошла на взлет.
Ё-моё!.. — я, судорожно соображал, что бы предпринять — первая взлетевшая эскадрилья жуков направилась в мою сторону. Они только на первый взгляд казались неуклюжими, эти летающие жуко-псы. Когда, вызвав в себе уже знакомое жгучее ощущение в области пищевода, я хлестнул по приближавшимся супостатам огненным жгутом, они молниеносно шарахнулись в стороны, словно треска от тюленя и тут же вновь сомкнули ряды. Несколько, правда, полетели на землю с опаленными крыльями. Но что эти несколько, на фоне все увеличивающейся жужжащей массы?
Стремясь вырваться из окружения, я поднялся выше. Как вам Полог смерти? Натужно гудя, жуки потянулись следом. Полога смерти они, похоже, не боялись, а может просто не дорожили своими жучинными жизнями.
Что вам надо-то?
Что им надо, я понял несколько секунд спустя, когда заметил в глубине следовавших за мной полчищ, зарождающееся нечто, чему и определения не смог подобрать. Предупрежденный неведомым чувством, заложил внезапный левый вираж и свечой взмыл вверх.
Туда, где я только что находился, ударил поток порожденной жуками странной субстанции. Это не был огонь, не была жидкость или что-либо другое материальное. Порождение темной магии превращало в ничто, все встречающееся у него на пути, даже сам воздух, создавая в месте куда был нанесен удар область пониженного давления. Я понял это, когда хлопнуло по слуховым перепонкам.
А жучки-то с подковыркой! Похоже, они созданы специально для охоты на драконов. Что же это за затейники такие тут поработали? Додумать эту мысль не успел — жуки ударили снова. На этот раз чуть было не попали. Дракон еле-еле сумел увернуться. Несколько капель субстанции, которую я уже успел окрестить жучинным соком, попали на броневые пластины, чуть ли не в секунду проев их почти до самого тела.
Содрогаясь от отвращения, я стряхнул с себя поврежденные пластины (вот мы, оказывается, как умеем!). Кувыркаясь, они полетели вниз. Машинально отследив их полет, я остался немало удивлен. И даже присвистнул бы, если бы моя пасть была способна выделывать такие штуки.
На земле, оказывается, тоже хватало чудес. Жуки, наконец, перестали выкапываться, очевидно, запасы их были не безграничны. Зато с южного края Долины Камней, как раз оттуда, куда я так стремился, надвигалась новая напасть. К месту боя спешила целая армия восставших скелетов. Все костяки вокруг, способные хоть как-то передвигаться, были подняты неведомой силой и направлены сюда. Некоторые из них, очевидно сильно поврежденные или плохо сохранившиеся, рассыпались на ходу, оставляя за идущим мертвым воинством белый шлейф из костей. Но большинство шагало бодро хоть и приволакивая ноги.
Ибическая сила!
Ситуация складывалась крайне скверно. Пока жуки гоняют меня по небу, словно стая ласточек ворону, к месту битвы прибывают те, кто добьет, упавшего на землю, раненного или обессиленного дракона. Если, конечно, будет чему падать, — подумал я, вновь уворачиваясь от темной струи жучинного сока. Нет, не дело болтаться на мушке у сонмища порождений тьмы. Раз ушел, два ушел… в очередной раз прыти может не хватить. Рано или поздно достанут… или сам свалюсь.
Насколько меня хватило в прошлый раз? Минут на пятнадцать — двадцать, не больше. А сейчас, сколько уже прошло с момента трансформации? Минута? Две? Три? А сколько осталось? И думать об этом не хотелось. Хватит бегать, пора переходить к решительным действиям! Тварям на перезарядку требуется секунд двадцать. Значит…
Поднырнув под очередную струю, дракон стремительно понесся прямо в гущу противника. На этот раз поливать жуков огнем я не стал, справедливо рассудив, что они опять разбегутся, а в штыки удобней брать сгрудившегося в кучу врага, когда каждый удар находит свою цель.
Я оказался прав. Жуки явно не рассчитывали, что их станут атаковать в лоб. Очевидно, своими дилетантскими действиями я нарушил законы драконьего боя, тем самым повергнув в недоумение превосходившего противника, приученного к другому повороту событий. Сложив крылья, чтоб ненароком не повредить, дракон, как раскаленный гвоздь в масло, вошел в их тучу. И там уже дал волю клыкам, когтям и хвосту. Как там, в былинах — где махнет, там улица, отмахнется — переулочек.
Под конец, извернувшись вьюном, угостил тварей огнем, стараясь захватить, как можно больше пространства вокруг. От струи огня, бьющей в упор, жуки уклониться не могли — горели факелами. Воздух наполнился жуткой вонью. Туча оказалась разорвана в мелкие клочья не способные генерировать смертоносную субстанцию. Не давая им слиться воедино, я преследовал их и жег, жег, жег. Рвал, бил, кусал. Впрочем, от последнего вскоре отказался, уж больно мерзкими на вкус оказались жуки. Даже для дракона.
Однако долго так продолжаться не могло. Жучинное племя, несмотря, на то, что земля под местом воздушной схватки оказалась сплошь усеяна разорванными телами, вскоре оправилось и сменило тактику. Они больше не стремились атаковать скопом издали.
Ближний же бой в их исполнении выглядел вот как: максимально рассредоточившись, они стали наскакивать на дракона, как собаки на медведя. Собаки-камикадзе. Нанеся удар, жук не стремились увернуться от ответного, словно единственной целью его жизни было нанести дракону хоть какой-нибудь вред, а тогда и умереть не жалко.
Они и умирали, сыплясь вниз черным дождем. Но и вред причинить успевали. Передняя пара их конечностей имела вид зазубренных серпов, коими жуки работали со скоростью бензопилы.
Через некоторое время я с удивлением обнаружил, что оставляю за собой розовый шлейф, состоящий из мельчайших капелек крови. Сильно досталось крыльям. Особенно почему-то правому. Вся его кромка превратилась в кровавые лохмотья, и дракона стало ощутимо кренить набок. Жуков к тому времени осталось не больше трети. Но менее злобными они от этого не стали, продолжая атаковать дракона со всех сторон.
Боли я не чувствовал — полностью с драконьим телом так и не слился. Серьезных ран не было ни одной, но кровь из многочисленных порезов хлестала уже даже не ручьем, а рекой. Волнами накатывала свинцовая усталость. Огромные крылья взмахивали все реже, а движения становились все неуверенней. В какой-то момент, я обнаружил, что теряю высоту.
Может оно и к лучшему, — отчаянно думал я, прихлопывая очередную бестию, — на земле твари не смогут наскакивать со всех сторон, по крайней мере, нижняя полусфера будет защищена. Увлеченный боем, я забыл о том, что творилось на земле. Вспомнил только, когда что-то чиркнуло по броне, и оглушительно взорвалось, жестоко опалив бок. Макс-монстр в глубине сознания дико взвыл от боли.
Следующий клубок белого пламени, угодил в жука и тот полыхнул у дракона прямо перед носом, на несколько секунд ослепив и оглушив. Очухавшись, я обнаружил, что, беспорядочно кувыркаясь, валюсь вниз. Огненные шары продолжали взлетать мне навстречу. По счастью, ни один из них в меня больше не попал. Хорошо, хоть жуков разогнали.
Что же это за зенитчики, бля, такие?
Последним усилием, я расправил израненные крылья, превратив падение в планирование. Шары вылетали откуда-то из скопищ копошащихся подо мной скелетов. Похоже, среди них имелось немало бывших магов сохранивших часть своих умений даже после смерти и извращенного возрождения.
Быстро теряя высоту, я судорожно размышлял, что бы такого предпринять, чтоб отсрочить неминуемый конец. То, что конец неминуем, почти не сомневался — как, скажете, справиться с такой фуевой тучей врагов?
Ничего так и не придумал, еще и схлопотал пару огненных клубков, причем, один как раз в многострадальное правое крыло. После такого дуплета думать уже не мог, а мог только скрипя клыками и, напрягая последние силы, пытаться не свалиться в штопор. Все что мне удалось, это выбрать свободную от камней, ловушек и скелетов площадку и с трудом дотянув до нее, плюхнуться наземь.
Мягкой посадкой тут и не пахло. От удара о землю перехватило дыхание и потемнело в глазах. Некоторое время дракон возился в пыли, пока, наконец, не пришел в себя и не смог кое-как подняться.
Жить-насрать, — печально думал я, глядя на толпу приближающихся скелетов. Выглядели они не очень грозно, скорее даже потешно, в своих ржавых латах, размахивающие ржавыми же мечами, топорами и прочим металлоломом.
Когда они приблизились на сотню шагов, удар драконьего пламени выкосил первые шеренги. Казалось бы, чему там гореть, одни голые кости. Но горели, да еще как! Это, впрочем, никак не сказалось на наступательном порыве остальных. Они бодро топали по пеплу, оставшемуся от впередиидущих. Я сжег и их. Вот только напоследок закашлялся.
Как долго кричащий человек неизбежно срывает себе голос, так и я, похоже, сорвал себе огнедышащую железу или что там отвечает за огненное дыхание драконов. Из глотки теперь вырывались лишь хрип и сипение. Скелеты надвигались с неудержимой целеустремленностью. Их было много, и они ничего не боялись. Чего бояться тем, кто уже мертв?
Первых я смел ударом хвоста — кости так и брызнули во все стороны. Тогда задние ряды метнули копья. Драконьей брони пробить они не могли, но на пару секунд отвлекли меня, дав возможность приблизиться атакующей толпе на расстояние удара мечом.
Дальнейшее напоминало битву медведя Балу с бандерлогами. Того, помнится, чуть не разорвали на сотню маленьких медвежат. То же самое скелеты, судя по всему, собирались проделать со мной.
Хотя, дай им волю, сотней дракончиков дело бы не обошлось, речь, как минимум, шла бы о тысяче. Но я не давал им воли. Я катался по земле, давя скелеты своей бронированной тушей. Они хрустели у меня на клыках, как скорлупки, а огромные когти разом разрывали по нескольку оживших костяков.
Но силы были слишком неравны, взамен десятков и сотен раздавленных и разорванных, привлеченные запахом свежей крови, перли новые тысячи. Дракон уже был утыкан мечами и копьями, не хуже подушечки для булавок. В какой-то момент, придавленный к земле тоннами врагов и уже не имеющий силы стряхнуть их с себя, оглохший и ослепший, я с беспощадной ясностью осознал — это конец.
Смерть, бездарная, бесполезная и бессмысленная, щерилась мне в лицо улыбкой оскаленного черепа. Зря, все зря! Проходную пешку срубили, не дав ей ступить на последнюю клетку. Никого я не спас, никому не помог, все потерял! И когда осталось только улыбнуться смерти в ответ, в голове стало тесно, и раздался знакомый голос:
— Держись! Мы идем!
Каким-то внутренним зрением я воспарил над собственным телом, над навалившейся на меня грудой врагов, над землей, над скалами. Все выше и выше.
И увидел их.
Драконов было трое. Они были такие же, как и я сам. Нет, не такие, гораздо сильней и опытней. Они прилетели помочь. Они кружили в сереющем небе, и за каждым тянулся след. Сначала бледный, едва заметный, он набирал мощь, цвет и становился все длиннее. Постепенно отдельные росчерки слились в единую окружность, которая в свою очередь стала наливаться белым огнем.
В какой-то миг драконы взревели так, что казалось, содрогнулись близлежащие скалы. Огненное кольцо отделилось от них и пошло вниз, расплываясь, становясь все шире и вращаясь все быстрее. В центре его зародился вихрь. Это не было движением воздуха. То, что вращалось внутри кольца, имело совсем другую природу.
Даже сквозь копошащуюся толпу врагов я почувствовал прикосновение неведомой силы. Скелеты, казалось, тоже что-то почуяли, напряглись, даже перестали меня убивать. А кольцо, к тому времени превратившееся в диск, становилось все более выпуклым. Еще через минуту, оно окончательно сформировалось в линзу, переливающуюся в потемневшем небе всеми оттенками бело-голубого и зеленого, словно кто-то заключил внутри невидимой оболочки настоящее северное сияние.
Когда магическая линза достигла нужной высоты, сквозь нее преломляясь и фокусируясь, хлынул поток очищающей первородной энергии. Все вокруг, земля, скалы и даже сам воздух вспыхнули холодным бело-голубым пламенем.
В тот же миг я понял — все кончилось!
Магия вокруг погасла. Армия мертвецов рассыпалась грудой костей. А я, умирающий дракон, вновь стал человеком.

 Эпилог 

— Смотри Машенька, какой у дяди котик красивый! Большой такой!
Я недовольно поморщился. Ну, началось.
— А как вашего котика зовут? — молодая женщина и ее дочка лет пяти — шести, умильно глазели на Ма-у-то, загораживая дорожку.
— Кот ученый, — откликнулся я, неохотно останавливаясь перед ними.
— Разве бывают такие имена? — глаза у девочки были недоверчивые.
— Бывают, — кивнул я, — сказки Пушкина читала?
— Она еще читать не умеет, — пояснила женщина.
— Жаль! — сказал я, хотя мне было не жаль, и приготовился пройти мимо. Но мама с дочкой еще не удовлетворили свое женское любопытство.
— А какая это порода?
— Эрейнский лесной, — сообщил я, оттягивая от девочки, принюхивающегося по-собачьи, Ма-у-то.
— Никогда про такую не слыхала! — удивилась женщина. Я пожал плечами.
— А зачем вы его на поводке водите? — спросила Машенька. — Чтоб не убежал, да? А можно его погладить? — и, не дожидаясь разрешения, потянулась к лохматой кошачьей башке. Ма-у-то зашипел еле слышно, но и этого хватило — девочка испуганно отдернула руку. — Злой котик!
— Пойдем, Машенька, — женщина поспешно отводила дочку в сторону, — котик добрый, просто у него сегодня плохое настроение.
— Извините! — сказал я им вслед, и продолжил свой путь.
Почему так получается? Вроде бы выбираешь для прогулок по парку самые отдаленные тропинки и дорожки. Но нет, обязательно кто-нибудь встретится и привяжется: «Как зовут, да какой породы?»
— А на тебя, Мяу, — мысленно обратился я к имуру, — в следующий раз намордник одену!
— Котам намордник не положен, хозяин, — нисколько не смутившись, отвечал Ма-у-то. — Скучно, хозяин! — опять затянул он свою волынку. — Когда домой?
— Идем уже. А… вон ты про что… — понял я, поймав мысленный импульс недовольства, — На Эрейну захотел? Терпи брат, мы с тобой люди военные, сами ничего не решаем.
Хотя какой я теперь военный? Где-то в штабе, решается вопрос о моём увольнении в запас по состоянию здоровья. Никаких заявлений не писал, ничего не сдавал и обходных не подписывал. Все решается само собой.
Вот уже месяц мы вдвоем с Ма-у-то живем тут в коттеджном поселке возле Ленинграда. В надоедливой праздности. Всех развлечений: книги, телевизор и ежевечерние прогулки в прилегающем парке, в сопровождении незримой охраны. Незримая-то она незримая, но вот только стоит куда-нибудь свернуть с разрешенного маршрута, так тут же рядом возникают люди с характерной внешностью и вежливо просят вернуться. Дальше парка меня не пускают.
Переправки на Землю я естественно не помнил. Естественно, потому что пребывал в тот момент в бессознательном состоянии. В самый критический момент, когда решалось быть мне или не быть, Ма-у-то, через установившуюся между нами связь, отдал часть своей жизненной энергии. Это в конечном итоге меня и спасло. Хорошо, что Синерг внял мольбе имура, и оставил его при мне.
Когда я пришел в себя, то с удивлением обнаружил себя не на Эрейне, а вовсе даже на Земле. В маленьком санатории, с хорошим штатом врачей и… охраны. Никто ничего мне не объяснял. Персонал был вежлив и обходителен, но молчалив, и непреклонен.
Через несколько дней меня посетил Серегин, долго обнимал, жал руку, благодарил за службу, а в итоге огорошил, сказав, что наш проект скорей всего закроют, уж больно влиятельные недоброжелатели появились у него на самом верху. Да и то сказать, результаты у нас не ахти: мой отчет, который по здравому разумению, смахивает на горячечный бред сумасшедшего, да кучка доставленного мной «тиллита», на поверку оказавшегося обычным индием.
Индий, объяснил Серегин, металл, хоть и редкий, но ничем непримечательный, кроме, неприлично низкой температуры плавления. Тщательное изучение образцов, не выявило никаких аномалий, от слова — вообще.
В конце своего визита, полковник вручил мне конверт с письмом, которое было при мне в момент появления. Это было очередное «живое письмо» дяди Марка, прочитать которое мог только я. Остальные видели в нем лишь бессмысленный набор символов, причем, каждый читатель, свой.
* * *
'Здравствуй, Макс, мой мальчик! У тебя имеется много вопросов, верно? Наверняка тебя интересует, почему тебя отправили на Эрейну без подготовки, без знания обычаев, нравов?
Поверь, так не должно было случиться, тебя вообще не собирались привлекать на этом этапе. По нашим меркам ты еще слишком молод для таких путешествий. Но… нам пришлось. Почему? Позволь мне пока не отвечать на этот вопрос. Отдыхай, набирайся сил. Со временем все узнаешь. Сейчас скажу только, что миссия твоя задумывалась, как сравнительно легкая. Все планы спутали хэкку со своим восстанием. Мы сейчас разбираемся — случайно ли так вышло или кто-то намеренно подгадал.
И последнее.
Несмотря, на возникшие трудности, ты выполнил свой долг перед сородичами, оказавшимися в исключительно сложном положении. Сарканам необходим был «проводник», и ты его доставил. За это тебе от них глубочайшая благодарность!
Как бы то ни было, ты выжил, ты инициирован и у нас на тебя большие планы.
Твой, Марк'
* * *
Повалил снег. Парк сразу стал похож на царство Снежной королевы. На алее дети играли в снежки. Я свернул на боковую тропинку, от греха подальше, а то опять привяжутся к Ма-у-то, которого то, что его принимают за кота, отчего-то дико раздражает.
Снег перестал, небо разъяснилось и сразу стало холодно. На ветке сидела одинокая ворона и таращилась на нас круглым глазом. Ма-у-то сурово мявкнул, и ворона шумно сорвавший с ветки улетела. Недовольное карканье донеслось уже издали. Я невольно ссутулился — оделся легко, и теперь мороз лез за шиворот, прихватывал спину под легкой курткой. Изо рта валил пар.
— Пойдем-ка, Мяу домой, а то так и простуду недолго схлопотать.
* * *
Возле калитки нас ждали. Две фигуры переминались с ноги на ногу на скрипучем снегу рядом с черной «Волгой». Одна широкая кряжистая — я сразу узнал Серегина.
— Где так долго шляешься? Мы уже истомились вас ожидаючи! Правда? — обернулся он к своей спутнице. Та молчала, глядя на меня. Я, только сейчас, понял кто это. В лыжной шапочке, яркой нейлоновой куртке и американских джинсах-клеш она смотрелась очень непривычно.
— Здравствуй, рыцарь! — сказала Микаэла. — Меня прислали… за тобой.

КОНЕЦ



Nota bene

        Книга предоставлена         Цокольным этажом        , где можно скачать и другие книги.      
Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси.
        У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по         ссылке         и 3) сделать его админом с правом на          «Анонимность»         .      
* * *
Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:
 Переводчик